Включив гравитягу, мы полетели на запад. Под нами тянулась пустыня – скудная растительность с вкраплениями зелени более насыщенных цветов в местах, где водоносный слой залегал неглубоко. Двадцатью минутами позже мы оказались над береговой линией и заскользили над открытым морем, над водами, которые, по данным военной разведки «Клина», кишели «умными» минами кемпистов. Все это время Шнайдер поддерживал дозвуковую скорость. Отслеживать нас должно было быть нетрудно. Бо́льшую часть полета я провел в главном отсеке, делая вид, что просматриваю сведения о текущем положении дел, которые поступали на шаттл с одного из спутников Карреры, а на самом деле натренированным глазом бывшего чрезвычайного посланника пытался оценить состояние Тани Вардани. Она ссутулилась в самом дальнем от входной двери кресле, рядом с иллюминаторами правого борта, и прижалась лбом к стеклу. Ее глаза были открыты, но смотрела ли она на проплывавший под нами пейзаж, сказать было трудно. Я не пытался заговорить с ней: в этом году мне довелось видеть тысячи похожих лиц, на которых застыла точно такая же маска, и я знал, что женщина перестанет за ней прятаться, только когда будет готова, – чего может не случиться никогда. Вардани облачилась в подобие эмоционального вакуумного костюма; это единственное средство, которое остается в человеческом арсенале, когда моральные параметры окружающей обстановки становятся настолько нестабильными, что сознание больше не может функционировать без хоть какой-то защиты. Такое состояние с некоторых пор стали именовать «военной психотравмой» – широкий термин, за которым стоит мрачное, но довольно недвусмысленное предупреждение для всех, под чье попечение попадает такой пациент. Существует множество более или менее эффективных психологических приемов, призванных выправить положение, но достижение конечной цели любой медицинской философии, считающей профилактику лучшим методом лечения, в данном случае определенно лежит за пределами человеческих возможностей. Ничего удивительного, что мы по-прежнему бродим по изящным развалинам марсианской цивилизации, размахивая неандертальскими орудиями труда и не имея ни малейшего представления об устройстве этой древней культуры. Вы же не ждете от мясника способности понять или повторить действия бригады нейрохирургов. Невозможно наверняка сказать, какой непоправимый ущерб мы уже нанесли тому корпусу знаний и технологий, который марсиане так опрометчиво предоставили в наше распоряжение. В конечном счете, мы мало чем отличаемся от стаи шакалов, шныряющих среди обломков и трупов на месте крушения самолета. – Подлетаем, – сообщил по интеркому Шнайдер. – Зайти не хочешь? Я оторвал голову от голографического дисплея, смахнул инфогранулы к основанию и посмотрел на сидящую напротив Вардани. Она слегка шевельнулась от голоса Шнайдера, но взгляд, устремленный на вмонтированный в потолок динамик, по-прежнему оставался потухшим. Вытрясти из Шнайдера правду о его прошлых отношениях с этой женщиной не составило труда, но я до сих пор точно не понимал, как они повлияют на нынешнее положение дел. По его уверениям, их связь продлилась недолго, резко оборвавшись с началом войны два года назад, и сейчас никаких проблем доставить не могла. Моим же самым мрачным сценарием была версия о том, что вся история о звездолете окажется изощренной аферой, затеянной Шнайдером с единственной целью: освободить археолога и убраться с планеты вместе с ней. Ведь если верить коменданту лагеря, Вардани уже пытались освободить, и какая-то часть моего сознания задавалась вопросом, а не были ли те загадочные прекрасно экипированные коммандос предыдущими облапошенными жертвами Шнайдера. Если так оно в конце концов и окажется, я буду очень рассержен. Впрочем, той части моей интуиции, к которой стоило прислушиваться, такая идея не казалась очень уж правдоподобной; слишком много деталей подтвердилось с тех пор, как мы покинули госпиталь. Даты и имена были верными – на побережье к северо-западу от Заубервиля действительно проводились археологические раскопки, и руководителем числилась Таня Вардани. Транспортным агентом значился пилот Гильдии Иэн Мендель, но на снимке было лицо Шнайдера, а в спецификации фигурировал серийный номер и данные о рейсах громоздкого суборбитального «Мовай» десятой серии. Даже если Шнайдер уже и пробовал вытащить Вардани, делал он это в силу куда более приземленных причин, а не из простой симпатии. А если он тут ни при чем, значит, в игру приняли кого-то еще. Так или иначе, за Шнайдером стоит приглядывать. Я опустил панель дисплея и поднялся – в тот самый момент, когда шаттл накренился, выполняя разворот в сторону моря. Ухватившись рукой за багажную полку, я опустил взгляд на археолога: – Советую пристегнуться. Сейчас несколько минут будет немного потряхивать. Она не ответила, но ее руки, лежавшие на коленях, шевельнулись. Я направился к кабине пилота. Сидевший в кресле ручного управления Шнайдер и поднял голову при моем появлении. Его ладони расслабленно лежали на подлокотниках. Он кивнул на максимизированный цифровой дисплей в верхней части приборной проекционной сетки. – Счетчик глубины по-прежнему показывает меньше пяти метров. Уклон пологий, и глубоководья мы достигнем только через несколько километров. Ты уверен, что это говно так близко не подплывает? – Если бы подплывало, то торчало бы из воды, – сказал я, опускаясь в кресло второго пилота. – Управляемая мина не сильно меньше бомбы-«мародера». Практически автоматизированная мини-подлодка. Система работает? – Ага. Можешь надевать маску. Пульт управления оружием на правом подлокотнике. Я натянул на лицо эластичную стрелковую маску и коснулся висков, включая изображение. Вокруг меня возникло яркое море первичных цветов – бледно-синяя вода, темно-серое дно. Электроника отображалась красным, насыщенность которого определялась заданными мной параметрами. Основная часть была светло-розовой – мертвый металлический хлам, не проявлявший никакой электроактивности. Я погрузился в виртуальное отображение данных, идущих от сенсоров шаттла, заставил себя не вглядываться в дно и перешел в состояние дзена. Чрезвычайных посланников не учили тралению, но предельная бдительность, которая достигается, как ни парадоксально, через полное отсутствие каких-либо ожиданий, была краеугольным камнем основной подготовки. Чрезвычайный посланник Протектората, когда его как ОЧС – оцифрованное человеческое сознание – пересылают гиперпространственным пробоем, должен ожидать в буквальном смысле чего угодно. Обычно ты оказывался в незнакомом теле в незнакомом мире, под огнем противника. Даже при благоприятных обстоятельствах никакой инструктаж не в силах подготовить человека к такой радикальной смене обстановки. Что уж говорить о тех по меньшей мере нестабильных, а по большей – смертельно опасных ситуациях, для разрешения которых был создан Корпус чрезвычайных посланников. Вирджиния Видаура, инструктор Корпуса, руки в карманах комбинезона, спокойным, задумчивым взглядом изучает наши лица. Первый день тренировок. «Поскольку логистически невозможно предугадать все, – спокойно сообщила она, – мы научим вас не предугадывать в принципе. Тогда вы будете готовы ко всему». Мое сознание даже не успело зафиксировать появление первой мины. Когда я краем глаза заметил красную вспышку, руки уже захватили цель и запустили самонаводящиеся микроракеты. Малютки прочертили зеленые трассы над виртуальной морской гладью, вонзились в воду, как острые ножи в мякоть, и прошили притаившуюся в глубине мину, прежде чем та смогла уклониться или провести ответную атаку. Последовал взрыв, и поверхность моря выгнулась вверх, как человеческое тело на столе для допросов. В незапамятные времена люди управляли своими системами вооружения самостоятельно. Они поднимались в воздух на летательных аппаратах размером не больше корыта с крыльями и оборудованных немногим лучше и использовали то немудрящее оружие, что удавалось уместить рядом с собой в кокпите. Позже для этих целей были разработаны машины, которые делали свое дело быстрее и гораздо точнее, чем это было по плечу человеку, и на какой-то период небо целиком принадлежало им. Затем на сцену вышла биотехнология, которая вернула людям конкурентоспособность, и внезапно они снова сравнялись с машинами в скорости и меткости. С тех пор это превратилось в своеобразную технологическую гонку, ход которой определялся тем, что же удастся усовершенствовать первым – автоматику или человеческий фактор. И психодинамика чрезвычайных посланников была резким и неожиданным рывком по полосе обгона. Существуют военные машины быстрее меня, но нам не повезло: на борту таких не было. Реквизированный у госпиталя шаттл был судном обеспечения, и его чисто оборонительное вооружение сводилось к турели в носовой части и установке для запуска ложных целей, которой я не доверил бы защиту воздушного змея. Придется поработать самим. – Одна есть. Остальные где-то неподалеку. Сбавь ход. Снижайся и готовь хлопушки. Они появились с запада, ползли по дну, похожие на толстых бочкообразных пауков, привлеченных жестокой смертью собрата. Я почувствовал, как нос шаттла опустился вниз – это Шнайдер пошел на снижение, выровняв судно, когда между ним и морской поверхностью оставалось каких-нибудь десять метров; затем последовал сильный глухой удар – это выдвинулись бомбодержатели с хлопушками. Я не сводил глаз с приближавшихся мин. Их было семь, и все направлялись к нам. Обычно они ходят пятерками, так что это, видимо, были остатки двух групп, хотя кто смог так существенно проредить их ряды, оставалось для меня загадкой. Судя по тому, что я прочел в рапортах, с начала войны в эти воды заходили исключительно рыболовецкие суда. Морское дно густо усеивали их обломки. Я взял на прицел головную мину и уничтожил ее почти небрежным движением. Оставшиеся шесть выпустили свои первые торпеды. Вырвавшись из-под воды, те устремились к нам. – Мы на мушке. – Вижу, – коротко бросил Шнайдер, и шаттл дернулся, заходя на вираж. Я сыпанул в воду щепотку самонаводящихся микроракет. «Умные» мины на самом деле довольно глупы. И это понятно: диапазон задач, для которых они спроектированы, настолько узок, что слишком продвинутый интеллект им противопоказан. Закрепившись на морском дне при помощи клешни, чтобы обеспечить стабильность запуска, они ждут, когда над ними пройдет цель. Некоторые способны зарываться достаточно глубоко, чтобы ускользнуть от внимания спектросканеров; некоторые камуфлируются под обломки. По сути, это стационарное оружие. Они могут вести огонь и в движении, но точность при этом страдает. Что еще лучше, их система устроена по принципу «или – или», перед выстрелом определяя цель либо как наводную, либо как воздушную. Против последних они используют микроракеты класса «земля-воздух», против первых – торпеды. При необходимости торпеды превращаются в ракеты, сбрасывая двигатель при выходе из воды и в воздухе используя примитивное сопло, но они медленные. Мы шли почти вплотную к воде, снизив скорость практически до нуля, и поэтому мины решили, что мы – корабль. Торпеды вынырнули в тени шаттла, не обнаружили цели, и, пока стряхивали с себя двигатели, с ними расправились наши самонаводящиеся ракеты. Тем временем россыпь снарядов, которую я сбросил в море, уже отыскала и уничтожила две – нет, постойте, три – мины. Если так пойдет дело… СБОЙ СИСТЕМЫ. СБОЙ СИСТЕМЫ. СБОЙ СИСТЕМЫ. В правом верхнем углу зрения запульсировал световой индикатор и поползли строки сообщения об ошибке. Времени читать его у меня не было. Пульт не подавал признаков жизни, управление оружием было намертво заблокировано, очередная пара микроракет покоилась в пусковых трубах. «Сраное ооновское старье», – подобно падающему метеору, промелькнуло в голове. Я ударил по кнопке аварийного устранения неполадок. Система мобилизовала свои рудиментарные диагностические способности и начала выискивать причину неисправности. Не успеть. На поиски могут уйти целые минуты. Оставшиеся три мины выпустили против нас ракеты «земля-воздух». – Шн… Шнайдер, при всех своих недостатках, был хорошим пилотом. Я еще не успел выговорить первый слог его имени, а он уже резко задрал нос шаттла, и мы устремились вверх, сопровождаемые шлейфом ракет «земля-воздух». – Заклинило. – Знаю, – его голос был напряжен. – Выпускай «хлопушки»! – прокричал я, пытаясь перекрыть сигналы тревоги. Показатели высоты на альтиметре перевалили за километр. – Понял. Шаттл загрохотал, выбрасывая бомбовые кассеты. Они взорвались за нашим хвостом через две секунды после запуска, испестрив небо крошечными электронными обманками. Ракеты израсходовали себя в этом облаке. Краем глаза я увидел, что индикатор на панели управления орудиями вспыхнул зеленым, и, словно в подтверждение, пусковая установка исполнила последнюю, необработанную команду, запустив пару ждавших своей очереди микроракет в свободное от каких бы то ни было целей пространство позади нас. Сидящий рядом Шнайдер издал победный возглас и развернул корабль. Стабилизационное поле компенсировало маневр с запозданием, и, почувствовав, как заходили ходуном кишки, я понадеялся, что Таня Вардани перед вылетом ничего не ела. Несколько секунд мы парили на крыльях антигравитационных полей шаттла, после чего Шнайдер пошел на снижение. Мы почти отвесно спикировали к поверхности моря, где нас встретила вторая волна ракет. – Хлопушки!!! Снова бухнули, выдвигаясь, бомбодержатели. Выцелив три оставшихся мины, я выпустил последние микроракеты и затаил дыхание. Запуск прошел чисто. В тот же самый момент Шнайдер снова врубил гравполя, и наше суденышко содрогнулось всем корпусом. Хлопушки, падающие теперь быстрее, чем выпустивший их шаттл, включивший аварийный реверс, сдетонировали почти перед самым нашим носом. Экран перед моими глазами сплошь залило багрянцем ложных сигналов, испускаемых ловушками, и взрывов накинувшихся на них ракет «земля-воздух». Наши микроракеты, по моему точному расчету, покинувшие борт за считаные мгновения до того, как сдетонировали хлопушки, были уже далеко, устремляясь к минам, притаившимся где-то внизу. Шаттл спустился вслед за обломками хлопушек и сдетонировавших ракет. Буквально перед тем как мы коснулись морской поверхности, Шнайдер запустил еще одну, произведенную по особому рецепту, пару хлопушек. Они сдетонировали сразу после того, как мы скрылись под водой. – Погрузились, – сообщил Шнайдер. Бледно-голубой на моем экране становился все более насыщенным, по мере того как мы отвесно уходили вглубь. Я повертел головой, разыскивая мины, и, к своему удовлетворению, не обнаружил ничего, кроме хлама. Я наконец выдохнул – вдыхал я в последний раз еще тогда, когда небо вокруг кишело ракетами, – и откинулся на спинку кресла. – Вот это, – сказал я в пространство, – была заваруха так заваруха. Мы достигли дна, уперлись в него на мгновение, затем снова чуть подались вверх. Вокруг нас медленно оседала шрапнель, оставшаяся от последней пары хлопушек. Я окинул внимательным взглядом окрашенные в розовый осколки и улыбнулся. Эту пару я собрал лично. Собственно производство заняло у меня меньше часа в ночь перед тем, как мы отправились за Вардани, – зато больше трех дней ушло на то, чтобы облазить бывшие зоны боевых действий и разбомбленные взлетно-посадочные поля и насобирать частей для корпуса и электронику для начинки. Я содрал с головы стрелковую маску и потер глаза: – Сколько нам добираться? Шнайдер протянул руку к приборному дисплею: – Часов шесть при сохранении нынешней плавучести. Если помогу течению гравами, прибудем вдвое раньше. – Угу, или взлетим на воздух. Я пережил последние две минуты не для того, чтобы снова стать мишенью. Поля не включай, а время используй для того, чтобы почистить базы данных этого корыта. Шнайдер строптиво взглянул на меня: – А ты чем собираешься заниматься? – Ремонтом, – бросил я, направляясь к Тане Вардани. Глава пятая В отсветах пламени ее лицо казалось камуфляжной маской, сотканной из света и тьмы. До того как лагерная жизнь наложила на него свой отпечаток, это лицо могло считаться красивым. Суровые условия, в которых содержались политзаключенные, превратили его в обтянутый кожей череп. Запавшие глаза, ввалившиеся щеки. Отблески огня плясали в глубоком колодце взгляда, в неподвижных зрачках. Спадавшие на лоб волосы напоминали солому. В углу рта была зажата одна из моих сигарет, так и не зажженная. – Не хотите такое курить? – спросил я. Разговор происходил словно по каналу плохой спутниковой связи – прошло две секунды, прежде чем искры, отражавшиеся в ее глазах, переместились вверх и сосредоточились на мне. Голос, ослабевший от долгого неупотребления, был бесцветен: – Что? – Я о сигаретах. «Сайт Севен». Лучшее, что я смог раздобыть за пределами Лэндфолла. Я протянул ей пачку, и Таня покрутила ее в руках. Она дважды перевернула ее туда-сюда, прежде чем смогла отыскать полоску прикуривателя и приложить ее к зажатой во рту сигарете. Ветер унес почти весь дым, но какую-то его часть Вардани вдохнуть успела. Она поморщилась. – Спасибо, – она держала пачку в сложенных ковшом ладонях, словно та была каким-то зверьком, которого она только что спасла, вытащив из воды. Я молчал, курил, скользя взглядом по деревьям, стеной выстроившимся вдоль берега. Рефлекторная осторожность без всякого фактического повода для беспокойства – посланнический аналог расслабленного постукивания пальцами в такт музыке. Посланник помнит об опасности вокруг так же, как большинство людей знает, что, если выпустить предмет из рук, он упадет на землю. Навыки посланника закладываются на инстинктивном уровне. Посланник никогда, ни при каких условиях не теряет бдительности, так же как нормальный человек не разожмет пальцев, держа на весу наполненный стакан.