По словам Элиотт, это оказалось так же просто, как помочиться на два пальца. Предоставив ей разбирать оборудование, я отправился на встречу с Банкрофтом. Глава тридцать вторая – Я никак не могу поверить, – резко произнёс Банкрофт, – вы действительно твёрдо убеждены, что я посещал это заведение? На лужайке под балконом виллы «Закат» Мириам Банкрофт мастерила огромный бумажный планер, руководствуясь инструкциями голографического проектора. От ослепительной белизны крыльев резало глаза. Я стоял, опершись на перила. Заслонив ладонью глаза от солнца, Мириам подняла на меня взгляд. – Бордель оборудован мониторами наблюдения, – с деланым безразличием сказал я. – Система автоматическая и до сих пор работает, несмотря на преклонный возраст. Сохранились кадры, как вы входите в дверь. Название ведь вам знакомо, не так ли? – «Поставленный на дыбы»? Разумеется, я слышал об этом заведении, но сам никогда не пользовался его услугами. Я оглянулся, не отрываясь от перил. – Вот как. Значит, у вас есть предубеждения против виртуального секса? Вы – ярый поборник реальности? – Нет. – В голосе Банкрофта прозвучал смешок. – Я ничего не имею против виртуальных форматов, и, кажется, я вам уже говорил, что время от времени прибегаю к ним. Но эту забегаловку, «Поставленный на дыбы»… как бы получше выразиться… едва ли можно отнести к наиболее изысканным заведениям подобного рода. – Вы правы, – согласился я. – Но в какую категорию в таком случае попадает «Закуток Джерри»? Можно ли его назвать изысканным публичным домом? – Вряд ли. – Однако это не помешало вам посещать кабинки и развлекаться с Элизабет Элиотт, ведь так? Или в последнее время «Закуток» переживал не лучшие времена, потому что… – Ну хорошо. – Усмешка в голосе сменилась гримасой на лице. – Я понял, что вы хотите сказать. Можете не продолжать. Оторвавшись от созерцания Мириам Банкрофт, я вернулся к своему креслу. Мой коктейль со льдом стоял на маленьком столике. Я взял стакан. – Рад это слышать, – сказал я, тряхнув кубиками льда. – Потому что мне пришлось изрядно повозиться, чтобы разобраться в этой мешанине. В процессе расследования меня похищали, пытали и едва не убили. А девушка по имени Луиза, одних лет с вашей драгоценной дочерью Наоми, поплатилась жизнью только за то, что попалась под ноги. Так что, если вам не нравятся мои заключения, можете убираться ко всем чертям. Я приветственно поднял стакан. – Избавьте меня от мелодрам, Ковач, и, ради бога, сядьте. Я ни в коей мере не отвергаю сказанное вами; я просто задаю вопросы. Опустившись в кресло, я ткнул в Банкрофта пальцем. – Нет, вы корчитесь, как червяк на крючке. Это указывает на ту часть вашей натуры, которую вы сами ненавидите за неуёмные аппетиты. Вы бы предпочли оставаться в неведении относительно того, к какому именно программному обеспечению подключались в тот вечер в «Поставленном на дыбы». Вы боитесь, что оно окажется ещё более омерзительным, чем вы сейчас думаете. Я вынуждаю вас столкнуться с теми чертами вашего характера, которые хотят, чтобы вы кончали в лицо своей жене. И вам это не нравится. – Нет никакой нужды возвращаться к тому разговору, – натянуто промолвил Банкрофт, сплетая пальцы. – Полагаю, вы отдаёте себе отчёт, что записи видеокамеры наблюдения, на основе которых вы строите свои заключения, мог подделать любой, кто имеет доступ к лентам новостей с моим участием. – Да, отдаю. Всего сорок восемь часов назад я имел возможность увидеть лично, как это проделывает Ирена Элиотт. «Без особого труда» – это ещё слишком мягко сказано. После загрузки вируса это оказалось всё равно что попросить танцовщицу театра полного владения телом сделать шпагат. Пока Элиотт занималась этим, я едва успел выкурить сигарету. – Но зачем кому бы то ни было заниматься подобными вещами? – продолжал я. – Конечно, нельзя исключать, что кто-то пытался таким замысловатым способом направить меня в ложную сторону. Вот только сначала придётся предположить, что этот кто-то знал наперёд, что я стану обнюхивать тот убогий бордель в Ричмонде. Ну же, Банкрофт, взгляните в глаза правде. Уже одно то, что я побывал там, свидетельствует о достоверности записей. И в любом случае, эти записи не основание для каких-нибудь предположений. Наоборот, они просто подтверждают то, до чего я и так уже дошел: вы убили себя, чтобы вирус не заразил внешнюю копию вашей памяти. – Весьма примечательная проницательность для человека, который занимается расследованием всего шесть дней. – Скажите спасибо Ортеге, – небрежно бросил я, хотя меня начинала беспокоить неутихающая подозрительность Банкрофта по отношению к неприятным фактам, изложенным мной. Я не представлял, что убедить его будет так непросто. – Это она направила меня на правильный путь. Ортега с самого начала отказывалась принимать версию убийства. Она постоянно твердила мне, что вы, кавычки открываются, слишком крутой и умный ублюдок-маф, чтобы позволить кому бы то ни было размозжить себе голову, кавычки закрываются. И тут я вспомнил разговор, состоявшийся неделю назад. Вы сами сказали мне: «Я не тот человек, чтобы лишать себя жизни, но если бы я решился на такое, то не допустил бы подобных глупых ошибок. Если бы я вознамерился умереть, вы бы сейчас со мной не разговаривали». Обучение чрезвычайных посланников включает тренировку памяти; это ваши слова, дословно. Замолчав, я поставил стакан на столик, пытаясь нащупать тонкую грань между обманом и истиной. – Всё это время я работал, исходя из предположения, что это не вы нажали на спусковой крючок бластера, потому что вы не из тех людей, кто отнимает свою собственную жизнь. Это предположение заставляло меня отмахиваться от многочисленных свидетельств обратного: охранные системы, которые не пропустят и шальной электрон; отсутствие следов вторжения; замок сейфа, отпирающийся отпечатком руки… – А также от Кадмина. И от Ортеги. – Да, это тоже сыграло свою роль. Но с Ортегой мы всё выяснили, а что касается Кадмина – что ж, к Кадмину я ещё вернусь. Суть в том, что пока нажатие на курок равнялось самоубийству, я был в тупике. И меня осенило: а что, если эти два действия – не синонимы? Что, если вы спалили память полушарий не потому, что хотели умереть, а по какой-то другой причине? И как только я сделал такое допущение, всё пошло как по маслу. Какие у вас могли быть причины? Приставить дуло пистолета к виску очень непросто, даже если хочешь умереть. А для того, чтобы сделать это, желая жить, требуется демоническая воля. Как бы вы ни понимали разумом, что основную часть вашей памяти снова загрузят в вашу же собственную оболочку, человеку, которым вы были в тот момент, предстояло умереть. Значит, для того, чтобы нажать на курок, вы должны были находиться в безысходном положении. – Я слабо улыбнулся. – Речь должна идти о смертельной опасности. Исходя из этого предположения, я уже довольно быстро пришел к сценарию заражения вирусом. После чего осталось только выяснить, где и как вы его подцепили. При упоминании этого слова Банкрофт обеспокоенно заёрзал, и я ощутил прилив торжествующего восторга. Вирус! Даже мафы боятся этого невидимого разрушителя. Потому что даже они, несмотря на резервную копию памяти и многочисленные клоны, хранящиеся в холодильнике, не могут устоять перед ним. Вирусная атака! Поражение памяти больших полушарий! Банкрофт был выведен из равновесия. – Далее, практически невозможно внедрить что-либо такое сложное, как вирус, в изолированный объект. Следовательно, вы должны были подключиться к заразе. В первую очередь я подумал о центре хранения психической информации, но там слишком надёжная система защиты. По той же самой причине заражение не могло произойти до того, как вы отправились в Осаку. Даже в неактивном состоянии вирус разбудил бы все системы безопасности, когда центр устраивал пересылку вашего сознания. Это случилось в последние сорок восемь часов, потому что резервная копия памяти оказалась незаражённой. Из разговора с вашей женой я заключил, что вы, вернувшись из Осаки, скорее всего отправились в город, и, согласно вашему же собственному признанию, могли заглянуть в публичный дом. Ну а после этого оставалось только проверить все злачные места. Наведавшись в полдюжины подобных заведений, я наткнулся на «Поставленного на дыбы». Как только бордель вышел на связь, от сирены, кричащей про обнаруженные вирусы, у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Это беда всех искусственных интеллектов – они сами пишут программы внутренней безопасности, и получается это у них хуже некуда. А сейчас «Поставленный на дыбы» заткнулся наглухо, и полиции потребуется несколько месяцев на то, чтобы пробить виртуальный тоннель и посмотреть, что осталось от процессоров ядра. Я ощутил смутный укол стыда, представив себе ИскИн, который судорожно мечется, словно человек, попавший в чан с кислотой, и наблюдает за тем, как одна за другой отключаются периферийные системы, а электронное сознание съёживается в ничто. Однако это чувство быстро прошло. Мы остановили выбор на «Поставленном на дыбы» по нескольким причинам: заведение находилось в районе, защищённом «крышей», то есть можно было не опасаться спутников наблюдения, которые поставили бы под сомнение ложь, внедрённую в его системы; оно популярно среди преступников, поэтому ни у кого не возникло бы подозрений, откуда в нём мог взяться запрещённый вирус; но самое главное, виртуальный бордель предлагал такие омерзительные программы, что полиция должна была ограничиться лишь беглым взглядом на изувеченную машину. В списке Ортеги против «Поставленного на дыбы» было указано не меньше десятка сексуальных преступлений, которые отдел органических повреждений проследил по программному обеспечению. Я буквально увидел, с каким презрением кривит рот Ортега, изучая списки программ, с каким безразличием берётся за расследование дела. Мне очень не хватало Ортеги. – А что насчет Кадмина? – Пока трудно сказать, но я готов поспорить, что тот, кто заразил «Поставленного на дыбы», скорее всего нанял и Кадмина. Чтобы заставить меня замолчать, не выносить сор из избы. В конце концов, если бы я не начал мутить воду, сколько бы времени прошло, прежде чем кто-либо догадался о безвременной кончине борделя? Не могу представить себе, чтобы кто-нибудь из постоянных посетителей обратился в полицию, если бы его однажды вечером не пустили внутрь. Банкрофт недоверчиво посмотрел на меня, но по следующим словам я понял, что сражение близится к завершению. Он всё больше склонялся к тому, чтобы поверить мне. Итак, он купился на ложь. – Вы говорите, что вирус был внедрён умышленно. То есть ИскИн был убит? Я пожал плечами. – Похоже на то. «Поставленный на дыбы» ходил по грани местных законов. Насколько удалось выяснить, значительную часть его программного обеспечения в то или иное время конфисковал отдел расследования преступлений в области пересылки информации. Предположительно, бордель связан с преступным миром. Весьма вероятно, ИскИн нажил себе врагов. У нас на Харлане якудза неоднократно устраивала виртуальные расправы с машинами, предавшими её. Не знаю, имеет ли это отношение к данному случаю, но могу сказать со всей определенностью: тот, кто нанял Кадмина, прибег к помощи ИскИна, чтобы вытащить его из полицейского хранилища. Если хотите, можете проверить в управлении на Фелл-стрит. Банкрофт молчал. Я следил за ним, воочию наблюдая, как крепнет его вера в мои слова. Как он убеждает самого себя. Я буквально видел то, что видит Банкрофт. Вот он сидит, съёжившись, в автотакси, захлёстнутый стыдом, потому что знает, чем только что занимался в «Поставленном на дыбы». К чувству стыда примешивается тревожный вой сирен, предупреждающий о заражении вирусом. Инфекция! Вот он, Лоренс Банкрофт, пошатываясь, бредёт в темноте к огням виллы «Закат» и единственному исцелению, которое может его спасти. Почему он отпустил такси так далеко от дома? Почему никого не разбудил, не позвал на помощь? Но отвечать на эти вопросы мне уже не требовалось. Банкрофт поверил. Его заставило поверить чувство отвращения к самому себе. Теперь он и сам найдёт ответы, которые подкрепят жуткие картины, поселившиеся у него в голове. А к тому времени, как полиция проложит безопасный путь к процессорам ядра «Поставленного на дыбы», Роулинг-4851 вчистую сожрёт остатки интеллекта виртуального борделя. Не останется ничего, чтобы опровергнуть ложь, тщательно сплетённую мной ради Кавахары. Я встал и вернулся на балкон, гадая, можно ли позволить себе сигарету. В последние пару дней сдерживаться было совсем трудно. Вид Ирены Элиотт, поглощённой работой, действовал на меня возбуждающе. Отдернув руку, уже отправившуюся искать пачку сигарет в нагрудном кармане, я уставился на Мириам Банкрофт, та почти закончила мастерить планер. Она подняла голову, и я поспешно отвёл взгляд, направив его вдоль перил балкона. И увидел телескоп Банкрофта, все ещё нацеленный в море под небольшим углом вверх. Повинуясь праздному любопытству, я наклонился и посмотрел на шкалу. На пыльной поверхности отчётливо проступали следы пальцев. Следы пальцев? У меня в ушах прозвучали слова Банкрофта, произнесённые неумышленно надменно: «Когда-то это было моим увлечением. В те времена, когда на звезды стоило смотреть. Вам не понять эти чувства. Последний раз я смотрел в эти линзы почти два столетия назад». Я стоял, не в силах оторвать глаз от отпечатков пальцев, зачарованный собственными мыслями. Кто-то смотрел в этот объектив недавно, совсем не два столетия назад. Но очень недолго. Слой пыли нарушен чуть-чуть, можно предположить, что клавиатурой настройки воспользовались один раз. Подчиняясь внезапному порыву, я подошёл к телескопу и проследил за трубой, наведённой на горизонт, который изчезал в расплывающейся дымке. На большом расстоянии, при таком угле возвышения, в прибор будет виден клочок чистого неба километрах в двух над океаном. Словно во сне, я склонился к окуляру. В центре виднелась серая точка. Я заморгал, пытаясь сосредоточить на ней взгляд, но она расплывалась на бескрайней голубизне. Оторвавшись от окуляра, я снова взглянул на панель управления и, отыскав колесико для фокусного расстояния, принялся лихорадочно его крутить. Я опять прильнул к окуляру и увидел, что серая точка стала резкой, заполнив собой почти всё обозрение. Я медленно выпустил выдох, жалея, что всё-таки не покурил. Дирижабль завис в воздухе, как гигантский кит, сытый и довольный. Должно быть, он насчитывал в длину не меньше нескольких сотен метров; нижняя половина корпуса вздувалась выпуклостями кабин, из которых торчали взлётно-посадочные площадки. Я понял, на что смотрю, ещё до того, как нейрохимия Райкера добавила последнюю толику увеличения, и я смог различить на залитой солнцем обшивке большие буквы: «Голова в облаках». Учащённо дыша, я отошёл от телескопа. Когда моё зрение вернулось к нормальной фокусировке, я снова увидел Мириам Банкрофт. Она стояла рядом с недоделанным планером, уставившись на меня. Наши взгляды встретились, и я едва не вздрогнул. Уронив руку на панель управления телескопом, я сделал то, что должен был сделать Банкрофт перед тем, как размозжить себе голову: ткнул клавишу стирания памяти. Цифры, в течение последних семи недель державшие телескоп наведённым на дирижабль, заморгала и погасли. В жизни мне не раз приходилось чувствовать себя дураком, но ещё никогда – таким полным. Неопровержимая улика спокойно торчала на самом виду и ждала, когда её найдут. Её упустила полиция: потому что спешила, не интересовалась ходом расследования и не имела необходимых знаний; её упустил Банкрофт, потому что телескоп давно стал неотъемлемой частью его мира, и он смотрел на него, не замечая. Но у меня не было никаких оправданий. Я стоял на этом самом месте неделю назад и видел перед собой два конфликтующих факта. Банкрофт утверждал, что уже несколько столетий не смотрел в телескоп, а следы на пыльной поверхности неопровержимо свидетельствовали, что прибором пользовались совсем недавно. И меньше чем через час Мириам Банкрофт поставила всё на места, заявив: «Пока Лоренс таращился на звезды, кое-кто не отрывал взгляда от земли». Тогда я подумал про телескоп; мой рассудок возмутился против вялой сонливости, вызванной недавней загрузкой, и попытался меня предупредить. Но я, еще не придя в себя, не успев привыкнуть к новой планете и новому телу, отмахнулся от предостережения. Последствия выгрузки дали о себе знать. Мириам Банкрофт стояла на лужайке под балконом, не отрывая от меня взгляда. Отступив назад от телескопа, я натянул на лицо маску спокойствия и вернулся в кресло. Банкрофт, поглощённый образами, которые я вероломно подкинул в его сознание, похоже, не заметил моего недолгого отсутствия. Но теперь мой собственный рассудок пришёл в движение и понёсся по широким дорогам, открывшимся благодаря списку Ортеги и футболке про резолюцию номер 653. Обречённое спокойствие, которое я испытывал в Эмбере два дня назад, нетерпеливое желание поскорее продать Банкрофту мою ложь, вызволить Сару и покончить со всем этим исчезло. Всё было связано с «Головой в облаках», в том числе и сам Банкрофт. Не вызывало никакого сомнения, что он был там вечером накануне своей гибели. В том, что произошло на дирижабле, крылась причина его смерти на вилле «Закат» несколько часов спустя. Вот эту-то истину и пыталась так отчаянно скрыть Рейлина Кавахара. Отсюда следовало, что мне предстояло отправиться на «Голову в облаках». Подняв стакан, я глотнул коктейль, не ощущая вкуса. Позвякивание кубиков льда вывело Банкрофта из оцепенения. Вздрогнув, он поднял голову, словно удивляясь, что по-прежнему видит меня здесь. – Пожалуйста, извините, мистер Ковач. Нужно время, чтобы осмыслить сказанное вами. Я перебрал столько разных сценариев, но мне даже в голову не приходило что-то настолько простое. Настолько вопиюще очевидное. – В его голосе прозвучало отвращение к самому себе. – На самом деле, не нужно было нанимать следователя из бывших чрезвычайных посланников. Достаточно было посмотреть на себя в зеркало. Поставив стакан, я встал. – Вы уходите? – Если у вас больше нет вопросов. Лично я считаю, что вам необходимо какое-то время, чтобы прийти в себя. Если я понадоблюсь, вы сможете найти меня в «Хендриксе». На пути к выходу, в парадном холле, я столкнулся нос к носу с Мириам Банкрофт. На ней был тот же комбинезон, в котором она работала на лужайке, волосы перехватывала дорогая статическая защёлка. В одной руке Мириам несла цветочный горшок на шпалере, держа его, будто фонарь в ненастную ночь. По шпалерам ветвились длинные побеги цветущего мученического сорняка. – Вы… Она осеклась. Я шагнул к ней, входя в зону мученического сорняка. – Все кончено, – сказал я. – Я зашёл так далеко, как только мне позволяла совесть. Ваш муж получил ответ, но это неправда. Надеюсь, это удовлетворит и вас, и Рейлину Кавахару. Когда я произнёс это имя, потрясённая Мириам Банкрофт приоткрыла рот. Это стало единственным указанием на брешь, пробитую в её самообладании. Но большего мне и не требовалось. Я хотел сделать что-нибудь жестокое; потребность настойчиво поднималась из тёмных забытых глубин гнева, моих эмоциональных запасников. – Я никогда не думал, что Рейлина может быть хороша как любовница. Хотя, возможно, дерьмо притягивается к дерьму. Надеюсь, в постели она лучше, чем на теннисном корте. Мириам Банкрофт побледнела как полотно, и я приготовился к пощёчине. Вместо этого она натянуто улыбнулась. – Вы ошибаетесь, мистер Ковач. – Да, со мной это случается часто. – Я сделал шаг, обходя её. – Прошу меня извинить.