– О… – Так что, Ковач, как видите, ни я, ни моя жена не могли нажать спусковой крючок бластера. Нам обоим известно: чтобы меня убить, этого недостаточно. Каким бы невероятным это ни казалось, убийство должен был совершить кто-то посторонний. Не знающий о внешнем носителе. Я кивнул. – Хорошо, а кто ещё о нем знает? Давайте сузим круг. – Помимо моей семьи? – Банкрофт пожал плечами. – Мой адвокат, Оуму Прескотт. Ещё два-три юриста, её помощники. Директор центра хранения психической информации. Наверное, это всё. – Однако, – сказал я, – самоубийство – поступок не для нормального человека. – Именно так и сказала полиция. Этим же утверждением она попыталась объяснить остальные неувязки в своей теории. – Какие, например? Вот о чём хотел рассказать мне Банкрофт. Слова хлынули потоком. – Например, то, что я предпочёл пройти последние два километра до дома пешком, проник незамеченным на территорию, а перед тем, как покончить с собой, сверил внутренние часы. Я недоуменно заморгал. – Прошу прощения? – Полиция обнаружила следы приземления воздушного транспорта на поляне в двух километрах от наружного ограждения виллы, за пределами системы охранного наблюдения. И, кстати, именно в этот момент наверху не было спутника слежения. – Полиция проверила такси? Банкрофт кивнул. – Проверила, только толку от этого немного. Законы Западного побережья не требуют от компаний, занимающихся пассажирскими перевозками, хранить данные о местонахождении машин в каждый момент времени. Разумеется, солидные фирмы регистрируют передвижения своего парка, но есть и те, кто этого не делает. Наоборот, кое-кто так даже завлекает клиентов. Делает упор на конфиденциальность услуг. – По лицу Банкрофта пробежала мимолетная тень. – В некоторых случаях и для некоторых клиентов это является большим преимуществом. – Вам в прошлом приходилось пользоваться услугами подобных фирм? – Да, время от времени. Следующий по логике вещей вопрос повис в воздухе. Я не стал озвучивать его вслух, дожидаясь, когда Банкрофт сам ответит. Если он не собирался делиться со мной причинами, побуждающими его пользоваться конфиденциальным транспортом, то и я не буду давить – до тех пор, пока не обозначу ещё кое-какие вехи. Наконец Банкрофт кашлянул. – В любом случае, есть основания считать, что данный транспорт не относился к такси. Как сказала полиция, рисунок следов на земле характерен для более крупного аппарата. – Всё зависит от того, на какой скорости совершено приземление. – Знаю. Тем не менее, от места приземления ведут мои следы, и, насколько я понял, состояние обуви соответствует пути в два километра, пройденному по пересечённой местности. И, наконец, ночью, когда меня убили, в три часа с небольшим, из этой комнаты был сделан телефонный звонок. Проверка времени. Не было сказано ни одного слова. Просто дыхание в трубке. – И полиции это тоже известно? – Естественно. – И как там это объясняют? Банкрофт едва заметно усмехнулся. – Никак. По мнению полицейских, пешая прогулка в одиночестве под дождём вполне соответствует духу самоубийства. Никому не показалось странным, что человек, перед тем как размозжить себе голову, сверяет внутреннюю микросхему времени. Как вы сами сказали, самоубийство нельзя считать нормальным поступком. В истории масса подобных случаев. Похоже, на свете полно недоумков, налагающих на себя руки и просыпающихся на следующий день в новой оболочке. Мне это долго и пространно объясняли. Недоумки забывают о том, что память больших полушарий можно считать. Или же в момент самоубийства это кажется им несущественным. Наша любимая система здравоохранения возвращает их к жизни, невзирая на предсмертные записки и просьбы. По-моему, это вопиющее нарушение прав личности. У вас на Харлане такие же порядки? Я пожал плечами. – Более или менее. Если просьба нотариально оформлена, самоубийц не оживляют. В противном случае неоказание медицинской помощи считается уголовным преступлением. – Полагаю, это разумная предосторожность. – Да. Она не дает убийцам выдавать дело своих рук за самоубийство. Облокотившись на ограждение, Банкрофт посмотрел мне прямо в глаза. – Мистер Ковач, мне триста пятьдесят семь лет от роду. Я пережил войну корпораций, последовавшее затем крушение моих промышленных и торговых интересов, настоящую смерть двоих сыновей и, по крайней мере, три крупных экономических кризиса. Но я до сих пор здесь. Я не тот человек, который будет лишать себя жизни. Однако если бы я решился на такое, то не допустил бы подобных глупых ошибок. Если бы я вознамерился умереть, вы бы сейчас со мной не разговаривали. Это понятно? Я выдержал взгляд его жёстких чёрных глаз. – Да. Понятно. – Хорошо. – Он отвернулся. – Продолжим? – Мы говорили о полиции. Она вас не слишком-то жалует, так? Банкрофт улыбнулся, но в его улыбке не было веселья. – У меня с полицией проблемы перспективы. – Перспективы? – Именно. – Банкрофт направился к двери. – Пойдемте, я вам покажу, что имею в виду. Следуя за ним, я задел рукой телескоп, развернув его наверх. Шок загрузки требовал выхода. Двигатель позиционирования телескопа, недовольно взвизгнув, вернул оптический прибор в исходное положение, нацелив на горизонт. На старинном цифровом дисплее замигали значения высоты и приближения. Я задержался, наблюдая за тем, как телескоп восстанавливает настройки. Клавиатуру покрывал многолетний слой пыли. Банкрофт или не заметил мою неловкость, или вежливо промолчал. – Это ваш? – спросил я, ткнув указательным пальцем в оптический прибор. Банкрофт рассеянно взглянул на телескоп. – Когда-то это было моим увлечением. В те времена, когда на звёзды стоило смотреть. Вам не понять эти чувства. – Это было произнесено мимоходом, без какого-либо намерения оскорбить или унизить. Голос Банкрофта лишился жёсткости, словно затухающее сообщение. – Последний раз я смотрел в эти линзы почти два столетия назад. Тогда многие корабли ещё летели к своим колониям. Мы до сих пор не знаем, что с ними стало. Ждём, когда вернутся сквозные лучи. Так ждут свет маяка. Он забыл обо мне. Я вынужден был вернуть его к действительности. – Проблемы перспективы, – мягко напомнил я. – Ах да, проблемы перспективы. – Кивнув, Банкрофт махнул рукой в сторону поместья. – Видите вон то дерево? За теннисным кортом? Не заметить такое дерево невозможно. Тень от раскидистого старого чудовища высотой с дом была больше теннисного корта. Я кивнул. – Этому дереву больше семисот лет. Купив поместье, я нанял архитектора, и тот сразу же предложил выкорчевать дерево. Он собирался строить дом выше по склону, и тогда дерево портило бы вид на море. Я уволил архитектора. Банкрофт повернулся, убеждаясь, что до меня доходит смысл его слов. – Видите ли, мистер Ковач, архитектору было лет тридцать с небольшим, и для него это дерево представляло всего лишь мелкое неудобство. Оно ему мешало. Его не волновало, что дерево прожило на свете в двадцать раз дольше, чем он. У него не было чувства уважения. – Значит, вы – дерево. – Именно так, – ровным голосом произнес Банкрофт. – Я дерево. Полиция хочет меня выкорчевать. Совсем как тот архитектор. Я представляю для них неудобство, и у них нет уважения. Я вернулся на место, пережёвывая услышанное. Наконец мне стало понятно поведение Кристины Ортеги. Если Банкрофт полагает, что волен не подчиняться требованиям, предъявляемым к добропорядочным гражданам, у него вряд ли будет много друзей в форме. Бессмысленно объяснять, что Ортега охраняет другое дерево, именуемое Законом, и с её точки зрения Банкрофт ломает ему ветви и вбивает в него гвозди. Мне приходилось наблюдать за подобными столкновениями и с той и с другой стороны, и единственное решение предложили мои предки. Если тебе не нравятся законы, отправляйся туда, где они тебя не достанут. После чего создай собственные законы. Банкрофт остался у ограждения балкона. Быть может, он беседовал с деревом. Я решил на время отложить эту линию расследования. – Каково ваше последнее воспоминание? – Вторник, четырнадцатое августа, – быстро ответил Банкрофт. – Ложусь спать около полуночи. – Тогда было произведено последнее обновление копии памяти? – Да, сброс данных произошёл где-то около четырёх часов утра, но, судя по всему, я в этот момент спал. – Значит, до вашей смерти прошло почти сорок восемь часов. – Боюсь, вы правы. Хуже некуда. За сорок восемь часов может произойти всё что угодно. За это время Банкрофт мог слетать на Луну и вернуться обратно. Я снова почесал шрам над глазом, рассеянно гадая, где его получил. – И вы не помните ничего, что позволило бы узнать, почему с вами хотят расправиться? Банкрофт по-прежнему стоял, облокотившись на ограждение, глядя вдаль. Я увидел, что он улыбается. – Я сказал что-нибудь смешное? У него хватило вежливости вернуться в кресло.