– Откровенно говоря, миледи, я вовсе не нуждаюсь в такого рода благодарности, – с умным видом заметил я, возвращаясь в гостиную. – Ничего себе, – перебила меня она, поднимая с пола почти пустую емкость из-под «Старого Биндера», – ты один это уделал? Все ясно. Сейчас ты вывалишь нечто вроде «Так поступил бы любой офицер, миледи». Тогда я предпочту общаться напрямую с твоим младшим братишкой – он, похоже, соображает лучше. – С чего ты взяла, что я офицер? – Не смеши меня, дорогой. И, чтобы развеять твои сомнения, скажу, что я пришла к тебе не только из благодарности. Поэтому брось притворяться и стань наконец самим собой, таким, каким ты был в лесу, то есть крепким, уверенным в себе воякой. Я сел в кресло и потер лоб. – Но в самом деле?.. Она достала из бара бокалы и воркующе рассмеялась: – Бизнесмены Метрополии ругаются совсем не так, как военные. И, как правило, не имеют таких уверенных рук. Да и вообще, ношение оружия поражающей способностью свыше сорока условных единиц есть тяжкое преступление, а? Кроме как для тех, конечно, кому это оружие носить положено. – Ладно, – я примирительно махнул рукой, – наливай. Мне уже, в сущности, плевать – я завтра уматываю. – Ты серьезно? – Вполне. Тебя это огорчает? – Вот черт… А может, останешься? – У меня срочные дела… Натали, девочка, да что с тобой? Она присела на подлокотник моего кресла и заглянула в мои глаза. – Я не знаю, что со мной, не спрашивай… но в тебе есть что-то, что я искала в сотнях мужчин… я понимаю, что это глупо, но что я могу с собой сделать, если это так? Я вылез из кресла и подошел к окну. Метель уже улеглась, в бездне ночного неба висел привычный звездный узор. – Натали, – не оборачиваясь, произнес я, – ты непохожа на романтическую девочку. Она едва слышно рассмеялась. – Непохожа… Ты веришь в судьбу, Алекс? – И да и нет. – Ну а если да? – Если да – то она очень меня баловала. И очень больно казнила. Если да, то я стал ее бояться. – Бояться судьбы? – Бояться боли. Не физической, разумеется. – Тогда ты живешь в аду. – У каждого свой ад, Натали. Я свой ад ношу в себе. – Почему ты не можешь его забыть? – Забыть нельзя ничего. Мой персональный ад – это плата. Плата за смысл. – Ты уверен в том, что смысл этот есть? – Он дает мне силы. Я могу умереть в любую минуту. Смысл укрепляет мою руку. Я вернулся к креслу, взял со столика сигару. – Ты сильный человек, Алекс. Но почему в тебе столько грусти? – Я слабый человек, Натали. То, что ты привыкла считать силой, – всего лишь непонимание природы силы. Моя сила – это воля. Она держит меня. – Твои рассуждения нехарактерны для офицера. Это росская философия. Философия Гор, если мне не изменяет память. Кто ты? – Воин. – Воин без имени? – Просто воин. – Я пришла к тебе, воин. – Я твой, женщина. Она выскользнула из моей постели в половине шестого утра. – Не прощайся со мной, умоляю… быть может, ты прилетишь на Кассандану… Я попал на хренову Кассандану гораздо раньше, чем думал. Глава 2 Лето кончилось дождями, мерзкий сырой ветер гнал листья вдоль улиц, а я тоскливо глядел на мир сквозь витрину небольшого бара на 54-й авеню. Начало осени не предвещало ничего хорошего. Я чувствовал себя усталым и опустошенным. Вчера мой любимый кот Эрик наложил мне в туфлю, чего с ним не случалось уже много лет. Мерзкий тип отомстил за то, что я неделю не покупал ему свежей рыбы. Возвращаться в пустой дом и общаться с мохнатым террористом мне не хотелось, и я сидел в баре за кружкой пива, лениво обозревая крепкие задницы пары ушлых красоток, торчавших у стойки, и размышлял, не стоит ли свистнуть их обеих. В желудке моем сонно переваривался недавно съеденный обед, красавицы не обращали внимания на мрачного типа в дорогом плаще, с вызывающе ценным перстнем на правой руке, и я вдруг подумал: а чем, собственно, я отличаюсь от куска говядины, на сей момент обитающей в моем брюхе? Ей, поди, так же тоскливо, как мне, говядине этой. Подраться, что ли, с кем-нибудь? В кармане плаща ехидно заулюлюкал коммуникатор. – Але, – отозвался я, поднося к уху плоскую коробочку. – Королев, – полковник Каминский, похоже, был на грани истерики, – давай бегом к нам. Бегом, Санька! – Да что стряслось-то? – Потом, потом! И… кстати, где Детеринг? – Без понятия. А вы где? – Мы все у Нетвицкого. Давай. Я бросил на столик монету и пулей выскочил из бара. Девушки за стойкой недоуменно глянули мне вслед, но меня они уже не интересовали. Я прыгнул за руль своего «Лэнгли» и с пробуксовкой колес сорвался с места. Через десяток минут я уже бросил машину на тротуаре у входа в Третье управление. Почти бегом миновав идентификационный щит, взлетел в лифте на сороковой этаж, промчался по коридору и рывком распахнул дверь с надписью «Джозеф Нетвицкий». В огромном, шикарно отделанном кабинете плавал дым – его не успевали вытягивать вентиляторы. Сам хозяин кабинета восседал на краю необъятного письменного стола и курил с отсутствующим видом. Ремер, Каминский и подполковник Варакин бегали по кабинету, аки тигры в клетке, роняя на шикарный ковер пепел своих сигарет. – О, – вскричал Ремер, завидев меня, – вот он! Я закрыл за собой дверь кабинета. – Все ж таки, господа офицеры… – А, – сказал Ремер, – он не знает. – Сегодня утром, – скрипуче перебил его Нетвицкий, – сегодня утром изволил застрелиться милорд Майкрофт Фарж. Я сунул руки в карманы плаща в поисках сигарет. – Час назад, – продолжал Нетвицкий, – на Кассандане, на территории собственной усадьбы обнаружен труп генерала Ярга Максимилиана Фаржа. Этого достаточно? – Ты знаешь, где искать Детеринга? – с отчаянием спросил Ремер. – Но, ребята, он же в вашем заведении числится. – Числится, – словно эхо, повторил Варакин, – числится… Хлопнула дверь. В кабинет влетели Макс Потапенко и Ларс Фишер – люди из Второго управления. – Ху-у, – перевел дух Фишер, – всем привет… Так, слушайте меня ушами: дело милорда Майкрофта взято на исполнение третьим отделом прокуратуры Метрополии. – Совсем хорошо. – Нетвицкий провел рукой по лицу. – Что еще?