– Я зажарю свинину на шампурах! По-словенски. Ну, не совсем по-словенски, а по моему способу. Ты никогда ничего подобного не пробовала. Твоя подруга. Клементина. Помню. Знаешь, она гурман. Как и я. – Он похлопал себя по животу. – Что ж… – сказала Эрика. Она вновь посмотрела на пластиковые пакеты в машине. Всю дорогу из магазина она поглядывала на свои покупки, тревожась, что этого не хватит. Надо было взять побольше. Что с ней случилось? Почему она не купила деликатесов? Кроме того, она выбрала крекеры с кунжутом, а с кунжутом что-то связано. Любит Клементина кунжут или терпеть не может? – Что скажешь? – спросил Вид. – Тиффани будет рада тебя видеть. – Правда? Большинство жен не стали бы приветствовать незапланированное барбекю, но жена Вида в самом деле казалась почти такой же общительной, как он. Эрика вспомнила тот первый раз, когда она познакомила своих ближайших друзей с коммуникабельными соседями. Тогда в приступе сумасшествия, разыгрывая из себя радушных хозяев, получающих удовольствие от веселья в кругу друзей, они с Оливером пригласили к себе на Рождество и соседей тоже. И она, и Оливер ежеминутно страдали. Развлечение гостей всегда было для Эрики обременительным, поскольку у нее недоставало в этом опыта, и к тому же где-то в глубине души она гостей боялась и презирала. – И у них есть две малышки, верно? – продолжал Вид. – Наша Дакота с удовольствием поиграет с ними. – Да. Правда они намного моложе Дакоты. – Даже и лучше! Знаешь, Дакота любит играть с маленькими девочками, изображая старшую сестру, знаешь. Заплетает им косички, красит ногти, знаешь, и всем очень весело! Эрика пробежала пальцами по рулю. Она посмотрела на свой дом. Низкая живая изгородь, окаймляющая дорожку к входной двери, только что подстриженная с идеальной аккуратностью. Ставни открыты. Вымытые, без разводов, окна. Нечего скрывать. С улицы видна красная веронская лампа. И это все. Только лампа. Изысканная лампа. Когда Эрика подъезжала к дому на машине, один только вид этой лампы наполнял ее гордостью и покоем. Сейчас Оливер был дома, пылесосил комнаты. Эрика уже пылесосила вчера, так что это было излишеством. Избыточная уборка. Даже как-то неловко. Начав жить самостоятельно и занимаясь домашним хозяйством, Эрика задавалась вопросом: а как часто нормальные люди пылесосят дом? Четкий ответ ей дала мать Клементины: раз в неделю, к примеру каждое воскресенье. Выбираешь подходящее для себя время, и это входит в привычку. Эрика добросовестно следовала правилам жизни Пэм, в то время как Клементина сознательно игнорировала их. Однажды она призналась Эрике: – Мы с Сэмом даже забываем, что есть такая штука, как пылесос. Правда, когда уборка сделана, мы чувствуем себя лучше и говорим: «Давай пылесосить чаще!» Это типа того, когда мы вспоминаем, что надо заняться сексом. Эрика пришла в изумление как от пылесоса, так и от секса. Она понимала, что они с Оливером более формально ведут себя на публике по сравнению с другими парами, не поддразнивают друг друга (им нравилось, чтобы все было ясно и не истолковывалось неправильно), но – боже правый! – они никогда не забывают про секс. Прибранный дом никак не повлияет на исход предстоящей вечеринки – не более чем кунжут. – Свинина на шампурах, да? – Эрика кокетливо наклонила голову набок, как сделала бы в подобной ситуации Клементина. Иногда она перенимала манерность Клементины, но только когда той не было рядом, чтобы ее не уличили в подражании. – Ты хочешь сказать, у тебя припасена где-то лишняя хрюшка, которая ждет, чтобы ее зажарили? Довольный ее ответом, Вид ухмыльнулся и ткнул в ее сторону сигаретой. В машине повеяло дымом. – Не беспокойся на этот счет, Эрика. – Он произнес ее имя с ударением на втором слоге, отчего оно зазвучало более экзотично. – Знаешь, мы все устроим. Когда к тебе приходит твоя подруга? В два, три? – В три. Эрика уже сожалела о собственном кокетстве. О господи, что она наделала? Она посмотрела мимо Вида и увидела Гарри, одинокого старика, жившего по соседству с Видом. Он стоял на лужайке рядом с кустом камелии, держа в руках садовые ножницы. Их глаза встретились, и она приветственно подняла руку, но он сразу отвел взгляд и ушел из поля зрения в угол сада. – Наш друг Гарри сидит в засаде? – не оборачиваясь, спросил Вид. – Да. Уже ушел. – Значит, в три часа? – Вид энергично постучал костяшками пальцев по боку ее машины. – Ждем вас. – Хорошо, – слабым голосом произнесла Эрика. Она смотрела, как Оливер открывает входную дверь и выходит на порог с мешком мусора. Он разозлится на нее. – Отлично. Замечательно! Выпрямившись, Вид встретился взглядом с Оливером, который улыбался и махал ему рукой. – Приятель! – проревел Вид. – Ждем вас сегодня на барбекю! Улыбка с лица Оливера исчезла. Глава 4 Клементина выезжала с парковки у библиотеки в легкой панике. Одной рукой держась за руль, другой она нащупывала рычажок антизапотевателя, потому что лобовое стекло неожиданно предательски запотело и местами стало совсем непрозрачным. Она уже опаздывала на двадцать минут! Закончив выступление под нерешительные, приглушенные хлопки слушателей, она пробиралась к двери через небольшую, но плотную группу жаждущих бесплатного утреннего чая. По пути с ней пытались заговорить. Одна женщина хотела обнять ее и потрепать по щеке. Мужчина, у которого позже она заметила татуировку в виде штрихкода на шее сзади, жаждал услышать ее соображения по поводу муниципальных планов реконструкции бассейна и, казалось, не поверил ее словам о том, что она не местная и поэтому ничего не может сказать. Миниатюрная седовласая дама предложила ей кусочек морковного торта, завернутого в розовую салфетку. Она съела морковный торт. Он был очень вкусным. Вот так-то. К счастью, лобовое стекло расчистилось, и она повернула налево от парковки, потому что всегда по умолчанию поворачивала налево, если не знала, куда ехать. – Ну давай говори, – обратилась она к автомобильному навигатору. – Это твоя работа. Начинай. Навигатору надлежало побыстрее проводить ее до дому, чтобы она смогла вовремя успеть к подруге Энсли и сыграть на виолончели перед ней и ее мужем Хью свои произведения. Через две недели состоится прослушивание. – Значит, ты все-таки поступаешь на эту работу? – с удивлением и, возможно, осуждением спросила на прошлой неделе у нее мать. Но последнее время Клементине во всем слышалось осуждение, так что она могла это просто вообразить. – Да, я все-таки пойду на прослушивание, – холодно ответила она, и мать больше ничего не сказала. Клементина ехала медленно, ожидая инструкций, но навигатор молчал, как будто раздумывая. – Скажешь мне, куда ехать? Очевидно, нет. Подъехав к светофору, она повернула налево. Нельзя все время поворачивать налево, а иначе она будет ездить по кругу. Так ведь? Когда она приедет домой и расскажет об этом Сэму, он будет смеяться, по-доброму поддразнивать ее и предложит купить новый навигатор. – Ненавижу тебя, – сказала Клементина молчащему прибору. – Ненавижу и презираю. Навигатор проигнорировал ее, и Клементина стала всматриваться в пелену дождя в поисках какого-нибудь знака. От напряжения у нее разболелась голова. Не следовало ей приезжать под дождем с другого конца Сиднея в этот скучный незнакомый пригород. Нужно было остаться дома и репетировать. Вот чем ей следовало заняться. Куда бы она ни шла, что бы ни делала, какая-то часть ее сознания всегда рисовала какую-то воображаемую жизнь, протекающую параллельно реальной, в которой Эрика звонит и говорит: «Вид пригласил нас на барбекю» – а Клементина отвечает: «Нет, спасибо». Два простых слова. Вид не обиделся бы. Они же едва знакомы. Накануне вечером на исполнении симфонии Вида не было. Это воображение сыграло с ней злую шутку, когда в море человеческих лиц ей померещилось его крупное лицо. Сегодня, по крайней мере, она была готова увидеть Эрику среди публики, хотя, впервые заметив ее, прямо, как на похоронах, сидящую в последнем ряду и улыбающуюся ей, Клементина почувствовала, что ее мутит. Зачем она пригласила подругу прийти? Это было как-то странно. Если Эрика считала, что это выступление – то же самое, что концерт, то все равно не в ее характере посреди рабочего дня ехать из Северного Сиднея слушать историю, которую она уже знала. А потом она встает и уходит с середины выступления! Эрика послала эсэмэску о проблеме на службе, но это казалось маловероятным. Наверняка нет такой бухгалтерской проблемы, которая не может подождать двадцать минут. Когда Эрика ушла, Клементине стало легче. Ее смущало это напряженное лицо, как магнитом притягивающее внимание. В какой-то момент ей пришла в голову неуместная, посторонняя мысль о том, что светлые волосы Эрики подстрижены так же, как у матери Клементины. Деловая симметричная стрижка по плечи с челкой до бровей. Эрика боготворила мать Клементины. Это было умышленное или подсознательное подражание, но никак не совпадение. Клементина увидела знак, указывающий в сторону города, и быстро перестроилась. Именно в этот момент навигатор проснулся и женским голосом с аристократическим английским акцентом велел ей «повернуть направо». – Да, я уже сама догадалась, но тем не менее спасибо, – сказала она. На одном из стеклоочистителей сместилась резинка, и каждый третий взмах сопровождался пронзительным скрипом, с каким в ужастиках медленно открываются двери. Скри-ип. Два. Три. Скри-ип. Два. Три. Ей представились неуклюже вальсирующие зомби. Она позвонит Эрике сегодня. Или завтра утром. Эрике нужен ответ. Прошло уже достаточно времени. Разумеется, ответ был только один, но Клементина уже выждала нужное время. Не думай об этом сейчас. Думай только о прослушивании. Ей нужно сосредоточиться на одном, как советовали статьи в «Фейсбуке». Мужчины, вероятно, лучше умеют сосредоточиваться, они уделяют все внимание тому, чем занимаются. Но вот Сэм, к примеру, способен делать разом несколько дел. Он может готовить ризотто, одновременно разгружая посудомоечную машину и играя в развивающую игру с девочками. Это Клементина витает в облаках – садится за виолончель, забывая, что у нее что-то готовится в духовке. Именно она однажды забыла (о ужас!) забрать Холли с дня рождения. Сэм на такое не способен. «Ваша мама такая рассеянная», – иногда говорит он девочкам, но говорит это с любовью. Может быть, она воображает себе, что с любовью. Она больше не знает, что о ней думают близкие: мать, муж, подруга. Возможно все, что угодно. Она опять подумала о замечании матери: «Так ты все же поступаешь на эту работу?» Даже до рождения детей она не готовилась столь усиленно к прослушиванию. А когда появились дети, из жалости к себе любила повторять: «Я работающая мать с двумя маленькими детьми! Горе мне! Совершенно не хватает времени!» Но фактически времени может хватить, если меньше спать. Теперь она ложится в полночь вместо десяти часов, а встает в пять вместо семи. Постоянное недосыпание вызывает у нее не лишенное приятности ощущение легкой заторможенности. Она чувствует отстраненность от всех аспектов своей жизни. У нее не остается времени копаться в своих чувствах, словно они предмет национального достояния. Клементина очень нервничает по поводу предстоящего прослушивания! Клементина не уверена в своих возможностях. Ну перестань себя мучить, поговори с друзьями-музыкантами, пусть они тебя подбодрят. Хватит! Постоянная самоирония тоже не особенно продуктивна. Сосредоточься на технических вопросах. Она мысленно обратилась к отвлекающей технической проблеме – например, постановка пальцев в начале арпеджио у Бетховена. Она продолжала размышлять. Более сложный вариант может дать лучший результат, но если она будет нервничать, то можно ошибиться. Что это там впереди – пробка? Ей нельзя опаздывать. Друзья готовы пожертвовать для нее своим временем, ничего не прося взамен. Настоящий альтруизм. Она посмотрела на остановившийся транспорт и почувствовала себя в ловушке из множества красных стоп-сигналов, с накинутой на шею петлей ремня безопасности. Машины поехали. Отлично. Она услышала собственный выдох, хотя не сознавала, что перед тем задержала дыхание. Вечером за ужином она спросит Сэма, досаждают ли ему те же бесцельные вопросы типа «а что, если?». Может быть, у них получится разговор. «Целительный разговор», как сказала бы ее мать. Сегодня они идут на ужин-свидание. Еще одно современное выражение, раскопанное ее матерью. «Вам, ребята, нужен ужин-свидание!» Ее и Сэма с души воротило от этого выражения, но они все же собирались на ужин в ресторан, выбранный матерью Клементины. Мать согласилась посидеть с детьми и даже сама заказала столик. – Способность прощать – удел сильного, – говорила ей мать. – По-моему, это сказал Ганди. Дверца маминого холодильника была залеплена воодушевляющими цитатами, нацарапанными на клочках бумаги и прижатыми магнитиками. На магнитиках тоже были цитаты. Может быть, сегодня все будет хорошо. Может, будет даже весело. Она пыталась быть позитивной. Один из них должен быть позитивным. Ее машина приблизилась к водосточной трубе, и дверцу с ревом обдала огромная волна. Клементина в сердцах выругалась. Создавалось впечатление, что дождь идет с самого дня барбекю, но она знала, что это не так. Ее жизнь до барбекю казалась ей залитой золотистым солнечным светом. Голубые небеса. Легкий ветерок. Словно дождей никогда не бывало.