– Ну вот, а он не носил, – лаконично отозвался Оливер, потом снова высморкался. – Полагаю, у него не было семьи, – сказала Эрика. – И друзей. Потому что он был мерзким, мстительным старым ублюдком. Она не позволит Оливеру затянуть себя в трясину вины, в которой тонул он сам. Пусть Тиффани тонет вместе с ним. Эрика и так живет с постоянным чувством вины. – Думаю, не было, – согласился Оливер. – Если родственники и были, мы никогда не видели, чтобы к нему кто-нибудь приезжал. Вот почему именно нам следовало присматривать за ним. Это люди, исчезающие через трещины общества. Как у членов общины, у нас есть моральный долг… Зазвонил домашний телефон, и Эрика вскочила на ноги, словно выиграла приз: – Я отвечу. – Она сняла трубку. – Алло! – Эрика, дорогая. Это Пэм. Этот любезный, подкупающий голос. Голос здравого смысла и хороших манер. – Привет, Пэм, – сказала Эрика. Она почувствовала, что моментально смягчается и к глазам подступают неминуемые слезы. С ней это всегда происходило при разговоре с матерью Клементины. Это давнее детское обожание, восхитительное, кружащее голову чувство облегчения, словно ее спасли на море. – Я осталась дома с внучками, – сказала Пэм. – Клементина с Сэмом только что поехали на ужин в тот новый ресторан в пассажирском терминале, которым многие восторгаются. Я заказала им столик. У ресторана высокий рейтинг. Не знаю. Впечатляет. Надеюсь, они хорошо проведут время, хотя очень жаль, что идет дождь. Им нужно побыть вдвоем. Честно говоря, меня беспокоит их брак. Знаю, что выношу сор из избы, но ты ведь ее лучшая подруга, и, вероятно, тебе известно об этом больше моего. – О-о, нет, не известно, – сказала Эрика. Фактически она ничего не знала о семейных проблемах Клементины. Пэм наверняка в курсе, что ярлык «лучшие подруги» был придуман ею, и все эти годы Эрика цеплялась за него, в то время как Клементина просто терпела. – Как бы то ни было, Эрика, дорогая, скоро мы увидимся у меня дома на нашем особом ужине, и я жду этого с нетерпением, но послушай, я позвонила тебе сегодня вот почему… – (Уловив напряженность в голосе Пэм, Эрика стиснула зубы.) – Ну, сегодня мне надо было в цветочный магазин, и я проезжала мимо дома твоей мамы. Но не остановилась. – Пэм помолчала. – Может быть, надо было, но в последние годы твоя мама настроена против меня, так ведь? – Она не стала дожидаться ответа. – Эрика, я знаю, ты придерживаешься графика в своих визитах, и я считаю это разумным для твоего психического здоровья, но, может быть, стоит в этом месяце навестить ее пораньше. Эрика с силой выдохнула, как будто надувала воздушный шарик. Потом взглянула на Оливера. Он прикрыл глаза, прислонившись затылком к спинке дивана и прижав ладонь ко лбу. – Насколько все плохо? – спросила она у Пэм. – Очень плохо, дорогая. Боюсь, очень плохо. Глава 14 – Как прошло сегодня твое… э-э… выступление в библиотеке? Твоя так называемая речь? – спросил Сэм задушенным голосом, как будто этот вопрос с силой из него выдавливали. – Хорошо прошло… – начала Клементина. – Много народу было? – перебил Сэм. Он барабанил пальцами по белой полотняной скатерти и возбужденно оглядывал ресторан, словно в поисках кого-то или чего-то. – Сколько человек пришло, по-твоему? Двадцать? Тридцать? – Меньше двадцати. И среди них Эрика. – Клементина подождала реакции и, когда таковой не последовало, добавила: – Не понимаю, право, зачем она захотела прийти. – Ну, Эрика – твоя большая фанатка, – слабо улыбнувшись, сказал Сэм. Раз Сэм начал с шутки, это давало ей надежду, что вечер пройдет хорошо. Из всех мужчин, с которыми она встречалась, Сэм был первым, кто сразу же интуитивно уловил сложности ее дружбы с Эрикой. Он никогда не проявлял нетерпения или непонимания, ни разу не сказал: «Не понимаю, если она тебе не нравится, не встречайся с ней!» Просто он воспринимал Эрику как неотъемлемую часть Клементины, как неуживчивую сестру. – Это правда. – Клементина громко рассмеялась. – Хотя она ушла с середины выступления. Сэм ничего не сказал. Он смотрел мимо нее, словно за ее спиной происходило что-то интересное. – Как сегодня на работе? – спросила она. – Хорошо, – холодно произнес Сэм. – То же, что и обычно. «Твое замужество сейчас проверяется на прочность, дорогая! После неудач приходит везение! Единственный способ все преодолеть – уметь прощать и налаживать контакты!» – драматическим шепотом обратилась мать к Клементине, словно наставляя перед дальним путешествием. Обе они стояли у входной двери в ожидании Сэма, который выбрал этот момент, чтобы сесть за компьютер и ответить на имейл, очевидно жизненно важный, а из телевизора в это время неслись резкие звуки выступления какой-то кошмарной поп-певицы. Пэм слегка поправила ремешок на платье Клементины, в чем не было никакой необходимости. «Вам необходимо поговорить! Выговориться! Высказать то, что вы чувствуете!» – Ну и как, срабатывает твоя «корпоративная культура с опережающим осмыслением»? – спросила Клементина. Раньше она могла сказать те же слова и заставить его смеяться, но теперь она различала в собственном голосе нотки недоброжелательства. Два музыканта могут играть одинаковые ноты, но звучать они будут совершенно по-разному. Все решает интонация. – Прекрасно срабатывает. Сэм взглянул на нее едва ли не с ненавистью. Клементина опустила глаза. Иногда, глядя на него, она чувствовала, что у нее в груди плотным клубком свернулась спящая змея, которая однажды зашипит и бросится в атаку. И последствия будут непредсказуемыми и ужасными. – Признаюсь, мне не очень-то нравятся эти лекции. – Она сменила тему. Каждый раз она нервничала, но не так, как это бывало перед концертом или даже перед прослушиванием. Слушатели всегда хлопали, но как-то вяло, и она часто улавливала оттенок неодобрения. Она выглянула в гигантское окно, все в дождевых каплях, из которого открывался размытый картинный вид на порт Сиднея и белые паруса Оперы, где она выступала всего за два дня перед этим. – Я почти ненавижу их. Она взглянула на Сэма. Его лицо выражало сильную досаду, и он чуть ли не трясся. – Тогда перестань. Просто покончи с этим. Зачем тебе эти выступления? Ты и так занята по горло. Надо готовиться к прослушиванию. Ты собираешься на прослушивание? – Конечно собираюсь! – воскликнула Клементина. Почему он спрашивает об этом? – Я встаю в пять утра и занимаюсь каждый день! Как же он может об этом не знать? Иногда она просыпается посреди ночи и слышит его шаги по коридору или приглушенный звук телевизора снизу. – Разве ты не слышал меня? – Наверное, слышал, – смущенно произнес Сэм. – Просто не подумал, что ты упражняешься. Чем же, по его мнению, она занимается? Или звуки виолончели для него – просто ничего не значащий фоновый шум? Или ему вообще на все наплевать? Она постаралась подавить раздражение. – А сегодня я была у Энсли и играла перед ними. – О-о! – Казалось, Сэм искренне удивлен. – Что ж, это здорово. Как все прошло? – Прекрасно. Все было прекрасно. Совсем не прекрасно. Было странно и ужасно. Хью и Энсли горячо спорили об исполнении ею первой части концерта. – Чудесно! – воскликнул Хью, как только она закончила. – Браво! Дайте этой девушке работу. – Он выжидающе посмотрел на жену, но Энсли не улыбалась. – Что ж… – смущенно произнесла она. – Очевидно, ты много работала. С технической точки зрения все идеально. Просто… не знаю, это не похоже на твою игру. Будь я за ширмой, ни за что не догадалась бы, что это ты. – И что же? – спросил Хью. – Это было так безупречно. Каждая нота на своем месте. Можно было подумать, что играет самонадеянный двадцатилетний вундеркинд, только что выпущенный из консерватории. – И я снова скажу – что из того? Если она будет так играть, то точно попадет на следующий тур, – сказал Хью. – Я бы точно ее пропустил. Ты тоже, я это знаю. – Может быть, но не думаю, что она пройдет второй тур. В твоей игре было что-то – не обижайся, Клементина, – что-то от робота. – Как может она не обижаться? – поинтересовался Хью. – Мы должны быть честными, – ответила Энсли. – Не добренькими. – Потом она взглянула на Клементину и неожиданно спросила: – Ты уверена, что по-прежнему этого хочешь? После… всего? – Разумеется, она этого хочет, – подтвердил Хью. – Что с тобой такое? Потом зазвонил их домашний телефон, и Клементине так и не пришлось отвечать на прямой вопрос Энсли. – Как там Энсли и Хью? – спросил Сэм. Она чувствовала, какого напряжения стоило ему задать простой вопрос. Словно она смотрела, как он подтягивается на турнике. – Давно их не видел. Но он старался, и она тоже постарается. – Хорошо. У них все хорошо. Слушай, я рассказала Хью, как ты заставлял меня бегать на месте перед занятием музыкой, и он сказал, что у него был преподаватель, который тоже заставлял его бегать! – Сэм тупо на нее посмотрел. Можно было подумать, что несколько недель назад кто-то другой прикреплял к потолку простыню и кричал: «Беги, солдат, беги!» Она настойчиво продолжала: – Его преподаватель также советовал ему просыпаться ночью и заниматься в полусонном состоянии, а еще играть, слегка подвыпив перед этим. Кстати сказать… А-а, вот, отлично, кто-то к нам идет. К их столу подошел молодой официант: – Желаете, чтобы я назвал блюда дня? Он расправил плечи с видом героя, намеревающегося совершить нечто рискованное. – Да, но хотелось бы узнать о наших напитках. Мы заказали два бокала вина… уже давно. Миллион лет назад.