— Представляете, Делагадри, московиты, те, которые кривили лица от упоминания шведских королей, не считая нас ровней, теперь вот где у меня, — Карл сжал кулак и потряс им перед Якобом Делагарди. Якоб Понтуссон Делагарди был вызван королем Карлом для участия в очень важном для Швеции мероприятии. Генерал должен возглавить шведский корпус для отправки в Московское царство. И особо подчеркивалось королем, что эта миссия может стать ключевой в многолетней войне Польши и Швеции. — Вы должны войти в доверие к царю, кто бы там ни сидел на троне. Я очень надеюсь, что это будет Шуйский, но и царь Дмитрий так же уже не станет проводить пропольскую политику, поэтому можно и с ним разговаривать. Главное, это с помощью русских войск нанести поражение Сигизмунду, — давал наставления некоронованный шведский король. — Что мне предписывается делать, если в Московском царстве сменится царь и он откажется от договоренностей? — деловито спросил Делагарди. — Мне интересно Ваше мнение на этот счет, Якоб, — король скрестил руки, демонстрируя, что ждет ответа. — Как малое, забрать все, что прописано по соглашению. Что посол Головин предлагал? Ям, Копорье, Корелу? Так можно же создать и герцогство Новгородское с Новгородом, Ивангородом, Торжком, попытаться взять Псков, — отвечал Якоб Понтуссон. — Великолепно! — воскликнул король. — Вы прекрасно владеете обстановкой. Да, Новгородское герцогство — это прекрасно! Само собой, когда под протекторатом Швеции. Если туда еще кто-нибудь из русских вельмож сбежит, то появляются и юридические обоснования для подобного государственного образования. Так мы вообще замкнем на себе всю русскую торговлю. — Боюсь, что не всю, Ваше Величество, — Делагарди разгладил свои рыжие усы. — Архангельск. Оттуда московиты торгуют с Англией. — Я еще больше убеждаюсь, что выбрал для русской миссии правильного человека, — король улыбнулся. — Пожалуй, Вы получите достаточно полномочий для того, чтобы действовать, в том числе и по обстоятельствам. Но скажите, вновь приход Дмитрия в Москву, не разрушит ли наших планов? — Мой король, только если придет Могилевский самозванец, тогда, да, поляки полностью завладеют ситуацией. Но, я слышал от Головина, как именно развивалось сражение у Серпухова, Дмитрий победит Шуйского, — Делагарди чуть замялся. — Ну же, Якоб! Я же вижу, что Вы хотите что-то сказать, — сегодня король был более, чем благосклонен к Делагарди. — Я бы посоветовал моему королю послать письмо Шуйскому и срочно, что его будут ждать в Новгороде. Мы будем ждать. Василия-царя поддерживают северные территории Московии, поэтому он войдет в Новгород, ну, а мы следом. Пусть Шуйский станет первым Новгородским герцогом. Какая разница в том, кто именно станет следовать шведским интересам. Герцогство сможет выставлять до шести тысяч воинов, мы и защитим Новгород, и с поляками продолжим воевать, — высказался Делагарди. — Сделайте нечто подобное и Вы станете героем своей страны, богатым и знатным героем, — Карл встал для пущей торжественности. — Граф! Да именно так, граф. Оправдайте доверие! Делагарди преклонил одно колено и склонил голову. *………*………* Москва 26 июля 1606 года — И что, возьмёшь меня? — не верила своему счастью Милка. — А как не взять, коли… было уже, — удивился Егор. — Так то ж… я думала, что уже и… порченная… так енто… — не находила слов Милка, дочь Игната из деревни Демьяхи. — Казак на то меньше смотрит. Да и снасильничали тебя, не сама же в блуд пошла. Вот и бабки сказали, что не понесла ты от того насилия, так что все добре. Ты станешь моей женой, — торжественно отвечал Егор, предавая своим словам напускную важность. Да, предложение руки и сердца звучало, как одолжение, как будто и нет никаких чувств у парня к той деве, что он спас от смерти и повтора унижений. Тогда он, по сути, предал, своих побратимов, и Егор сильно тяготился этим фактом. Но не мог парень заниматься душегубством православных. Вот к иным, католикам, или магометанам, так да, с теми можно, но не со своими же. Но далеко не эти доводы были главными, когда Егор принимал решение сбежать с казачьей ватаги. Он впервые влюбился, да так, что испугался той власти, что походя взяла над ним девушка Милка. Рядом с ней он робел, терял всю свою лихость, становился слабым. Но уже и не представлял, что может жить без Милки. Они долго пробирались в Москву, именно тут решил обосноваться Егор. Парень и девушка разговаривали, они смотрели за братом Милки, Демьяхом, жгли костер и смотрели друг на друга сквозь отблески огня. А потом Милка купалась, она сильно хотела смыть с себя позор, чтобы начать новую жизнь, а Егор украдкой подглядывал и, казалось, не моргал. Как у них произошла близость, оба так не поняли, туман застил глаза и вот… они уже тяжело дышат в объятьях друг друга и не могут более пошевелится от стыда и страха, что наваждение их накрыло с головой. Но Егор учился быть с Милкой мужем и не потакать бабе, а Милка училась слушаться Егора во всем и казаться глупее, чем есть на самом деле, чтобы только во всем соглашаться и угождать своему мужчине. Она уже и не чаяла, что может быть все по чину, совести и наряду, но вот предложил Егор венчаться и Милка не могла скрывать свое счастье. — Любы мой! Как ты скажешь, так и буде, токмо об одно молю тебя, пусчай Демьях живет с нами, я справлюсь и с ним, и тебя обихожу, — Милка смахнула слезу. — Я уже сказал, и слово мое крепкое, что сын он мне! — гордо, выпучив грудь, сказал Егор. — Спаси Христос! — сказала Милка. — Токмо еще одно сделать повинно — крестить Демьяха. У вас в деревне церквы не было, ты сама говорила, что крестили его, как могли, бабы деревенские. Так что, окрестим. Я уже сговорился, и крестным нам станет Матвей Авсеев сын, да Ульяна-Колотуша, — говорил Егор по аккомпанемент всхлипываний и завываний Милки, она рыдала от своего счастья. Прибыв в Москву, молодая, почти что семья, два дня скиталась по стольному граду, ночуя на постоялых дворах, благо денег было более чем много, столько, что часть закопали по дороге к Москве. Но нужно же было как-то осваиваться. Вот и повстречали они Ульяну, которую прозывали Колотуша, она и посоветовала обратиться к Матвею, чьего отца убили ранее. Ляхи, что есть дом, который пустует от того, что хозяйка в монастырь ушла. Вот и отправился Егор и не прогадал. Ему очень понравились люди, которые жили сообща и часто делились друг с другом и новостями, и хлебом, если нужда была. Оказывается, на Руси есть еще места, где не ждешь постоянного набега, а живешь, вдыхая жизнь полной грудью. — Помогите! Люди добрые! — послышался крик. — Это голос Ульяны! — всполошилась Милка и покраснела от того, что позволила себе подумать плохо. В миг, когда Милка поняла, что кричит Колотуша-Ульяна, девушка испугалась, что у Демьяхи не будет крестной матери. А нужно было подумать, как помочь будущей крестной. — Будь здесь и никуда не выходи! — повелел Егор, а сам забежал в дом, быстро обул сапоги, опоясался поясом с саблей. — Нет! — запротестовала Милка, расставляя руки, заплакал, игравший в сторонке, на сене, Демьях. — Отступи, баба! — потребовал Егор, одергивая руки Милки, потом остановился, развернулся и с жаром поцеловал в губы любимую. — Я вернусь! Улица оживала, все услышали, как кричит Колотуша, которую очень любили и которая была своего рода главной достопримечательностью квартала и тем человеком, вокруг которого объединяются все добрые люди. — Мама, иди в дом! — требовал Матвей от своей матери на правах пока еще главного мужчины в семье. — Да, что хошь делай апосля, но я не пойду. Авсея лишилась, рядом с тобой встану, кабы меня рубили, но не тебя! — в истерике кричала Марья. — Лучше к дядьке Никифору сбегла, дабы он помог, — рассудительно говорил тринадцатилетний Матвей, Авсеев сын. — Что, думала не ведаю я о том, что он сговориться о тебе со мной собирается? Токмо не признает мое старшинство в семье? — Так четырнадцати годков еще нет тебе, то я признала, как голову семьи, а стрелецкому десятнику не по чину… — оправдывалась, раскрасневшаяся Марья, которая даже не догадывалась, что ее сын в курсе личной жизни матери. Хотя какая там личная жизнь, так, только сговорились, что были бы не против сойтись. Ничего более не говоря, Марья побежала к дому Никифора-десятника. — А, ну, охолони! — кричал стрелец, самый старший из пятерки, что пришла арестовывать Колотушу. — Ты, стрелец, расскажи людям, почто Ульяну Никитишну, вдову стрелецкую, уводишь⁉ — потребовал Ермолай, которого уже поддерживал Митька-сирый. — Отступи, говорю! — уже кричал стрелец. — Служивый, ты сам-то охолони! — дерзко потребовал Егор, уже прибежавший на шум. Милка в это время, глядя на происходящее в щель в заборе, громко молилась Богу. — А ты пошто с сабелькой? Да ешо и булатной? — удивился один из стрельцов, позабыв про Колотушу. — То отцовская сабля и я вложу ее, не желаю кровь лить, — сказал Егор и покорил себя, что извлек клинок. — Ты мне ея отдай! По воле царя, неможно оружие носить, коли не дворянин, или из детей боярских,- чуть закатив глаза, вспоминая формулировки царского указа, говорил стрелец. — Что тут делаете? — прозвучал зычный, грозный голос Никифора-десятника. Десятник пришел, да не один, а со своим десятком. Еще вчера пришел приказ всем стрельцам собраться и изготовится к бою. Ранее Никифора не взяли в поход, как оказалось, к Димитрию Ивановичу в Тулу. Стрелец решал свои торговые дела и не поспел к выходу Третьего стрелецкого разряда, головой которого был Данила Юрьевич Пузиков. Вот и оставался Никифор вроде, как не службе, да не приписан к иному разряду. А ведь должен был стать уже полусотенным головой. — А ты чей такой будешь, какого разряду? — спросил стрелец, глядя на десяток бравых стрельцов, что были в полной готовности к бою. — Это ты мне скажи! Не видал я ранее тебя! — Никифор рассматривал незнакомых ему стрельцов. Не так, чтобы много оставалось в Москве стрельцов, чтобы Никифор, претендующий стать и полусотенным головой, не знал десятников. — Со Старой Русы мы, по повелению государя прибыли седмицу тому, — глядя на решительность и единение стрельцов и московских людей, десятник стрелецкого полка из Старой Русы, Иван Стрелый, не хотел обострения. — Я, мил человек, по приказу. Сказано бабу Колотушу взять за крамолу, что она сеет, вот и берем. Никифор посмотрел себе за спину, состроив виноватое лицо. Если стрельцы действуют по приказу, то он, служивый человек, ничего и не может сделать. — За что, токмо за досужие бабьи сплетни? — спросил Никифор. Разговору двух десятников-стрельцов никто не мешал. Это говорили представители власти, те, кто имел право и применить оружие. — Подметные письма собирала, да читала их, — объяснил Иван Стрелый. — Так чего ж, десятник, ты на Лобном месте не взял тех служивых, что всем людям громко читали крамольные письма? — сказал Никифор и задумался. — А сколь они крамольные? Кто ж уже разберет где правда, а где и лжа. Ты отпусти Ульяну. Недосуг нынче с ней возиться. Димитрий Тульский уже недалече от Ходынского поля. Всех стрельцов собирают. — Так мой полк уже там. А с кожного полка выделили стрельцов, кабы за порядком в стольном граде смотрели, — сказал Иван Стрелый, уже решив, за лучшее, отпустить Ульяну-Колотушу, а прийти за ней позже, уже с сотней стрельцов, чтобы никто не осмелился встать на пути правосудия. — Дон! Дон! — зазвучали колокола, и вся собравшаяся честная компания не столько увлеклась колокольным звоном, но обратила внимание, что в направлении усадьбы Михаила Ивановича Мстиславского собирается толпа людей. — Да что ж покоя-то нет? — сказал раздосадовано Никифор. — А ну, хлопцы, за мной!