– Я… ничего, извините, – смутилась Милица Андреевна. – А вы из этого подъезда? Я в девяносто вторую, а там домофон не работает. Давайте я вам дверь подержу… – Спасибо большое! А в девяносто второй нет никого, – пояснила женщина, с трудом пропихивая коляску в дверной проем. – Как? А Мария Николаевна? – удивилась Милица Андреевна. – Я к ней… – Маша переехала. А вы не знали? – Ой, беда какая! – расстроилась Милица Андреевна, заходя вслед за женщиной в подъезд. – И телефон, как назло, недоступен, целый день звоню. А я ей деньги должна за книги, ей теперь от начальства попадет. Может, дочка дома? Она надеялась, что молодая мама, занятая подъемом коляски на второй этаж, не обратит внимания на слабые места придуманной на ходу версии. Так и оказалось. – Нет, Ира тоже уехала. Я вам могу Машин адрес дать, – предложила женщина. – Ее квартира как раз над нашей, так она телефон оставила, на случай, если протечка или еще что. И адрес тоже. Через полчаса Милица Андреевна садилась в автобус, чтобы ехать на другой конец города, в новый микрорайон «Академический», где теперь, как оказалось, на улице с симпатичным названием Вишневая жила Мария Николаевна Милова. Милица Андреевна очень удивилась, увидев, что по указанному адресу находилась не одна из новеньких разноцветных шестнадцатиэтажек, а коттедж в два этажа даже не с балконом, а с мезонином. Улица Вишневая, расположенная на краю микрорайона, у самого леса, состояла из таких коттеджей. От автобусной остановки она шла пешком до улицы Вишневой минут сорок – вот и объяснилось непонятное желание Маши сдать на права. Без машины сюда добираться сложновато, особенно по вечерам. Ситуация становилась все загадочнее. В окнах дома номер семь горел свет. Милица Андреевна остановилась, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. С одной стороны, она вздохнула с облегчением – не зря ехала в такую даль, Маша дома. А с другой – что ждет ее там, в доме с мезонином? Вдруг там живет не милая чеховская Мисюсь, а хваткая дама, которая ради собственной выгоды готова принести в жертву благополучие других людей? Захочет ли она вообще разговаривать непонятно с кем, а именно таким статусом, приходится признать, обладала Милица Андреевна во всей этой истории. Это она уже считала семью Веры и Лины своей, но кому до этого дело? Милица Андреевна шагнула к калитке и нажала кнопку звонка. Где-то далеко в доме раздался гулкий лай большой собаки. Отступать было поздно. – Здравствуйте, вы к кому? Милица Андреевна подпрыгнула от неожиданности – мужской голос раздавался совсем рядом, но говорящего не было видно. Правда, голос звучал вполне доброжелательно, поэтому Милица Андреевна, осмотрев калитку в поисках домофона и ничего подобного не обнаружив, нагнулась поближе к двери и сказала как можно более уверенно: – Я к Маше. К Марии Николаевне. На самом деле никакой уверенности она не испытывала. Да и невидимый обитатель коттеджа на улице Вишневой, тянущейся вдоль леса, на историю о книгах наверняка не купится. А ничего иного Милица Андреевна от страха и неуверенности придумать не сумела и уже почти жалела, что приехала сюда. Странно, но мужчина ее расспрашивать ни о чем не стал – невидимый внутренний замок запищал, и дверь чуть отошла от косяка, как бы приглашая войти. Милица Андреевна, вспомнив, наконец, свой девиз: «И не такое видали!», толкнула дверь, вошла во двор и по дорожке, скользкой от подтаявшего снега, двинулась к крыльцу, над которым горела лампочка в круглом плоском плафоне. Дверь дома уже была открыта, на пороге стоял молодой человек в драных джинсах и мятой рубашке, застегнутой на одну пуговицу в районе пупка. Он был в сапогах. Рядом стоял огромный, длинношерстный, серый с белой головой пес. Оба с любопытством смотрели на гостью. – Здравствуйте, – произнесла Милица Андреевна. Молодой человек, который здоровался с ней при помощи домофона, кивнул, отступил в сторону, приглашая войти. Пес вильнул хвостом и тоже отошел. Милица Андреевна вошла. Первый этаж дома напоминал бомбоубежище: серые, в пятнах высыхающей шукатурки стены, обрывки проводов, банки с краской, строительный мусор. – Марии Николаевны нет дома, – сказал молодой человек, дав гостье возможность оценить масштабы строительства. – Но она скоро будет. Минут через пятнадцать, по моим расчетам. Если вы хотите ее подождать, то пойдемте на второй этаж. Там у нас более-менее… Обувь не снимайте! Из нескольких комнат второго этажа одна, похожая на гостиную, действительно была более-менее: обои, паркет, закрытый листами картона. Молодой человек, легко вышагнув из сапог, которые были ему явно велики, переобулся в коротко обрезанные валенки. Такие же предложил гостье. – Маша называет их чуни, мне очень нравится это слово. Так в доме тепло, а по полу дует, но мы это дело исправим. Проходите, пожалуйста. Та-ак… Милица Андреевна испуганно оглянулась. В голосе мужчины прозвучала угроза. Но хозяин дома смотрел не на нее, а на диван в глубине комнаты: запрыгнувший туда пес неохотно, задом сполз на пол и растянулся там, укоризненно глядя на хозяина – мол, жаль тебе, что ли. – Продам, – пообещал хозяин. – И куплю этого… с челочкой… йорка! И ест меньше, и шерсти почти нет. Пес вздохнул и отвернулся, не желая слушать явные глупости. – Садитесь, – кивнул молодой человек на освободившийся диван. – А то развели демократию – кто первый успеет, тот на диване и сидит. Я тебе поворчу! У него в кармане зазвонил телефон, и молодой человек, извинившись, вышел в другую комнату. Милица Андреевна успела заметить, что это спальня, уже полностью отделанная, с тюлевыми шторами на огромном, от пола до потолка окне, за которым угадывался подступавший лес, и огромной кроватью под свисающим до пола покрывалом. Судя по всему, именно спальне хозяева придавали определяющее значение. Воспользовавшись паузой, Милица Андреевна спешно приводила в порядок мысли. Кем приходится Маше этот молодой человек? Тот самый таинственный любовник? Вряд ли, слишком молод. Сын? Так у нее, кажется, дочь, и та в Италии. Знакомый? Странные у Маши знакомые. И выглядит он необычно: смуглый, поджарый, тренированный (небрежно застегнутая на пузе рубашка не скрывала кубиков мышц), и главное – длинные, до плеч, кудрявые волосы. На цыгана похож. Но цыганский поселок на другом конце города, да и коттеджи там еще богаче этого – дворцы, Версаль отдыхает. Закончив разговор, молодой человек вернулся в комнату. Повисла неловкая пауза. Милица Андреевна поняла, что пора объяснить терпеливому хозяину свое вторжение. – Я подруга Вериной тети… – Нет, это неудачное начало, надо попробовать по-другому. – У Маши… Марии Николаевны есть подруга, Вера, у Веры – тетя, Лина Георгиевна, а я ее подруга. То есть не Веры, а Лины Георгиевны. Вышло все равно плохо, и Милица Андреевна, смутившись, замолчала. Это Маше она еще смогла бы как-то объяснить свой визит, а молодому человеку она, наверное, показалась сумасшедшей. Однако все обошлось. – Я очень рад, – произнес молодой человек. – Много слышал и о Вере, и о Лине Георгиевне, и о вас тоже. Вы Милица Андреевна? – Да, а вы? – От удивления она даже не стала церемониться и спросила: – А вы Маше – кто? – Муж, – заговорщицким тоном проговорил парень. – Только это великая тайна, вы меня, пожалуйста, не выдавайте. Внизу послышался звук захлопнувшейся двери. Милица Андреевна на всякий случай встала, стараясь придать своей вытянувшейся физиономии приличную случаю форму. Войдя в комнату, Маша сразу поняла, что к чему. И кажется, даже не удивилась. Тяжело вздохнула, укоризненно посмотрела на молодого человека. Он, не смутившись, согнулся в низком шутливом поклоне, подавая ей чуни. – Ты уже, конечно, все сказал, да, Серый? Дождался случая? – Ну я же не Штирлиц! – покаянно развел руками парень. – Я простой, как репка, и интриги ваши, сударыня, мне оценить не дано. И я честно сказал тете твоей подруги… нет, подруге тети твоей подруги – так правильно, да? – что я твой любимый муж. Твой голодный любимый муж. – Мой ленивый голодный любимый муж, – легко ввязалась в привычную, судя по всему, шутливую пикировку Маша. – Мог бы и разогреть, все готово. – Я не нашел. – Пойди открой холодильник, и сразу все найдешь. Борщ и блинчики с мясом. И погрей в микроволновке. Хлеб я привезла, пакет в кухне, – распорядилась Маша. – На вас греть? – уточнил послушный супруг, опять меняя чуни, в которых ходили на втором этаже, на сапоги для первого этажа. – Нет. Сережа, нам поговорить надо, – серьезно сказала Маша, и голодный любимый муж быстренько потопал по лестнице в сторону кухни. Пес рванул за ним. – Ну вот… – садясь рядом, произнесла Маша. – Теперь вы поняли? – Ничего не поняла, – честно призналась Милица Андреевна, рассматривая Машу. Она была усталая, бледная. Похоже, похудела с тех пор, как они встречались в последний раз. Но от этого серые глаза казались огромными, и простенькое лицо с неярким макияжем стало, пожалуй, даже красивым. – Мы думали, куда вы пропали. Почему не приходите к Вере, к Лине Георгиевне. Им сейчас очень плохо. И нужна помощь. – А еще вы думали, почему я все ото всех скрываю, общения избегаю, и откуда у меня бриллианты и деньги на Иришкину учебу. Так? – спокойно уточнила Маша. – Поэтому и пришли, а не позвонили. Может, вы решили, что это я взяла тогда брошь и теперь… – Ну что вы, Маша! – запротестовала Милица Андреевна и тут же проговорилась: – Хоть Верина брошь и была с бриллиантами, на это ее не хватило бы. – Она прикусила язык, но было уже поздно. – Вы считали, что я украла брошь? – требовательно спросила Маша. – Да, – покаялась Милица Андреевна. – Вы же знаете, я в милиции работала, мне положено всех подозревать. И я не считала, а предположила. Мне не дает покоя эта кража. А Вера… Она уверена, что брошь взял Вадим. И теперь, кстати, он тоже исчез. Как вы. Осталась одна Арина. – Как исчез? В каком смысле? – воскликнула Маша, забыв о своих вопросах. – Сказал, что он ей не пара, что одной Вере будет лучше. Свадьба не состоится. И ушел. – Невероятно. Бред. Он заболел? В смысле, не запил опять? На трезвую голову такого не скажешь. – Маша, обхватив руками щеки, сидела и таращилась на Милицу Андреевну. – Господи, а я и не знала, совсем со своими делами с ума сошла. – А вы куда пропали, Маша? – настойчиво гнула свою линию Милица Андреевна. – Почему скрыли ото всех, что вышли замуж? И главное, зачем? – Разве непонятно? – Маша отвернулась и стала с интересом рассматривать закрытый картонками паркет. – Вы же его видели, Серегу. Он меня на двенадцать лет моложе. Красивый. Богатый. Своя фирма. Дом вот достраивает. Его родители, как про меня узнали, чуть с ума не сошли. А я целый год сопротивлялась, не верила – что он во мне нашел. Он меня измором взял. Или замуж за меня выходи, говорит, или никак. Шагу ступить не давал. Буквально. Или в машину, или на руки. Он сильный! Сначала, когда мы еще… Ну, когда он просто моим любовником был, я его стеснялась девчонкам показывать, нас и так за маму с сыном принимали. Мы вообще никуда вместе тогда не ходили, я категорически отказывалась, плакала даже, если он настаивал. Он такой… Знаете, я уговорила его костюм купить, только когда мы в Центр поехали, в «Березовую рощу», про Вадима узнавать. А так он в жизни ни одного костюма не износил. На свадьбу даже отказался надевать! И волосы тогда в «хвостик» собрал, а то так и ходит. Я еще ему своим утюжком кудри его ненормальные разглаживала, говорила, что так он будет выглядеть респектабельно, как клиенты того Центра, а не как… цыганский барон. У него ведь дед цыган. Мы так хохотали, идиоты! Он вообще никак не вписывается… к нам. Дочь долго возражала. Он ее, можно сказать, подкупил: она на искусствоведа учится, конечно, об Италии мечтала. А вы представляете, что Арина сказала бы? Вот и жили так… потихоньку. Два с лишним года. Девчонкам врала, будто работы много. Только серьги тогда забыла снять, и пришлось сказать. – Маша улыбнулась, вспоминая, и стала еще красивее. – А пожениться мы решили, как Вера с Вадимом, тоже в марте. Уже хотели всех на свадьбу звать. Вот был бы сюрпризец! После Нового года у Арины проблемы начались. Потом Борис Георгиевич… И свадьбу отменили. Не до нас стало. Сергей уговорил меня к нему переехать, потому что надо тут в доме отделку заканчивать, за рабочими следить. А возле Веры, я знаю, и Лина Георгиевна, и Арина, и Вадим… я думала. Потом Арина – она такая, если у людей радость – она не то что злится, а как-то все равно ей. Но зато если беда – она всегда поможет, в лепешку расшибется. Вот я и… Ой, как ужасно получилось! Как же это так… Милица Андреевна слушала и кивала. Рассказ был сбивчивым, но она все поняла. Маша, добрая душа, стеснялась своего благополучия, не хотела перед одинокими подругами хвастаться своим замечательным Серегой и привалившим вместе с ним отчаянным, неположенным, почти запоздавшим счастьем. Зато как искренне она радовалась Вериной удаче! А когда стало плохо, она и вовсе не могла, лучась счастьем, приходить в дом, где поселилось горе. Думала, что нужды в ней нет. А Арина – та наоборот. Когда Вера была счастлива, Арина ее пилила за неразборчивость. А в беде – пришла, подставила плечо. Люди разные. – Маша, вы сказали, что у Арины проблемы, – произнесла Милица Андреевна. – А вы не знали? Она еще осенью плохо себя чувствовала. Депрессия или нечто подобное. Плакала постоянно, еле на работу ходила. Мы с Верой делали, что могли, но она после Нового года попала в больницу. Нервный срыв. Арина просила, чтобы муж навестил ее. А он отказался. Ей было очень плохо. Я и не знала, что там все так… сложно. Звонила ему, просила. Он и мне отказал. Вежливо, но отказал. Я и подумать не могла, что он может так поступить, по Аришиным рассказам я его совсем другим представляла. Теперь вы понимаете, почему я все скрывала? У них все рушится, а у меня и свадьба, и дом, да мы еще и на Гоа на неделю слетали. Вот беда-то какая… …В горе и в радости… Все равно ей… И свадьба, и дом… Беда-то какая… – крутились обрывочные мысли в голове Милицы Андреевны, когда она, задремывая от усталости, возвращалась домой в пустом дребезжавшем автобусе. Сложиться в цепочку им еще предстояло. – Алексей Анатольевич, к вам посетительница просится, – заглянула в дверь секретарь Олечка. – Кто? – Доброницкая Милиция Андреевна. – Милиция? Надо же… – удивился заведующий адвокатской конторой, поднимая голову от бумаг. – Молодая? – Старая, – укоризненно посмотрела на него секретарша. – Занятно. Но я никакой Милиции не знаю, я ей не назначал и никто насчет нее не звонил. И вообще, неужели кроме меня в консультации никого нет? Кто сегодня дежурит? – Семенова и Радзевич, но их обоих по пятьдесят первой дернули с утра еще, – доложила секретарша. – Паша есть, но он по телефону говорит, у Ольги Васильевны клиент. А она к вам хочет. Лично. – Как не вовремя! А может, она завтра придет? Прямо с утра? – с надеждой предложил Алексей Анатольевич. – Мне через полчаса в суд ехать, дело копировать. А я хотел чаю попить… – Я в полчала уложусь, Алексей Анатольевич. – На пороге появилась невысокая, немолодая и, в общем-то, ничем не примечательная женщина. – И чай пейте, пожалуйста, я вам не помешаю. Дело в том, что я не по работе. Я, можно сказать, по личному вопросу. Насчет Арины Викторовны. – Спасибо, Оля, иди, – обратился шеф к вопросительно поднявшей бровки секретарше. – Чайник поставь, если можно. Проходите, садитесь. Милица Андреевна поспешно прошла в кабинет и уселась на стул напротив стола заведующего. Она робела, но старалась не показать вида. Конечно, на сей раз ей ничто не угрожало, но она явилась к совершенно незнакомому человеку, надеясь узнать подробности его личной жизни, которые он вовсе не собирается выставлять напоказ. Это Милица Андреевна поняла из того, как он выставил секретаршу, едва услышав имя и отчество своей бывшей жены. Она понимала, что разговор будет непростым, если состоится вообще, и незнакомый Алексей Анатольевич с порога не укажет любопытной старухе адрес, по которому ей имеет смысл отправиться. И тем не менее, судя по тому, что о нем рассказывали, он, без сомнения, терпеливый и великодушный. Не прогонит с порога человека, тем более пожилую женщину. Хотя бы выслушает. Уверенности ей придавало то, что в книге по ономастике она, готовясь к встрече, прочитала: «Уравновешенность Алексея делает его прекрасным слушателем и советником. Только не стоит давить на него». Давить она и не собиралась. Милица Андреевна намеревалась вызвать сочувствие и понимание. Поэтому надела старую кофту, старушечью блузку и вязаную юбку, которые использовала лишь для зимних прогулок в ближайшем парке. Волосы затянула в чахлую шишку, кое-как скрепленную шпильками. Сумка – старая, для продуктов. В их дворе все старухи ходят с такими, и ей невестка зачем-то купила – Милица Андреевна эту сумку ненавидела. А вот поди ж ты, пригодилась. Дома из зеркала на нее глянула вполне жалостливая старушка, гораздо старше Милицы Андреевны, слегка испуганная, но преисполненная решимости помочь ближнему. То, что надо, по ее расчетам.