Глава 32 В последующие дни Фейра пыталась забыть Всадников, решив заняться единственным следствием их пагубного влияния, в котором хорошо разбиралась. Она соберет все знания и опыт – свои и Аннибала – и найдет лекарство от чумы. В Константинополе самые умелые врачи часто готовили эликсир «Териак» – панацею от всех болезней, одну из сложнейших фармацевтических формул. Он имел разную форму, в зависимости от назначения. Обычно такой эликсир могли позволить себе только самые состоятельные люди, так как его многочисленные компоненты стоили дорого, и только самые опытные врачи могли приготовить отвар. Но Фейра не боялась. Ей нужно было чем-то занять себя. Она сняла свой медицинский пояс и взглянула на оставшиеся травы, мази и порошки – некоторые из Константинополя, некоторые из Венеции, а некоторые – новые находки, собранные в дальних уголках тернового леса этого острова или с необычных растений, разросшихся на солончаках. У неё были две цели: исцелить зараженных и защитить здоровых. Новому снадобью предстояло одновременно сбивать температуру и очищать кровь, убирая нарывы, и главное – давать надежду: каждый человек должен быть совершенно уверен в том, что жидкость в этой маленькой стеклянной бутылке вернет ему прежнюю жизнь. Она решила назвать лекарство «Териака» – венецианское заимствование из греческого языка. Она осталась довольна, но пока у неё было только название. Фейра приступила к работе. Её дом превратился в келью алхимика, заставленную бутылочками, котлами и сосудами. Хотя она и пыталась сосредоточиться, но оборачивалась на каждый звук, надеясь, что это он – пришел сказать ей, что его ужасная мать ушла. Но дни превращались в недели, а недели – в месяц, и она всё ещё не встречалась с Аннибалом за пределами Тезона. Насколько ей было известно, он посещал Палладио каждую пятницу, и в эти дни она едва выходила из больницы, потому что именно тогда враждебное присутствие его матери делало её жизнь невыносимой. Она мудро использовала время. По пятницам она проводила эксперименты на пациентах, спрашивая разрешения у тех, кто мог говорить, и используя тех, кто не мог, убежденная в том, что малейшая вероятность исцеления будет воспринята с радостью теми, кто был на пороге смерти. Она также предлагала снадобье некоторым семьям, чьи родственники недавно заразились. Результаты опытов оказались весьма любопытными. Теперь она уже была готова делать лекарство большими партиями. Фейра собрала целую гору склянок и бутылочек из Тезона, наполнив их на ночь морской солью. На следующий день, в пятницу, она отнесла очищенные бутылочки к колодцу, чтобы наполнить их водой, необходимой для изготовления лекарства. Подняв ведро с кристально чистой водой, она аккуратно наполнила ею бутылочки, закупорила их и завязала в обработанное дымом полотно. Взвалив узел на спину, она направилась домой, чтобы добавить в них секретные ингредиенты. Каменный лев с закрытой книгой наблюдал за ней. «Ни слова», – сказала она ему. * * * Уже стемнело, когда Аннибал вернулся на остров. Он намеренно не спешил покинуть Венецию именно в эту пятницу. По дороге на остров он подсчитал, что не видел лица Фейры уже месяц, и для него было настоящим мучением – находиться рядом с ней и при этом так далеко. Молчаливая и сдержанная в больнице, девушка работала больше, чем когда-либо. Она была вежлива с ним, но он видел, что Фейра обижена, и это для него оказалось настолько невыносимым, что он стал особенно груб и резок с ней. Кроме того, ему пришлось взглянуть правде в глаза. Останется его мать здесь или нет, он знал, что уже никогда не сможет предложить Фейре то, что предложил в тот счастливый вечер возле камина. Он не мог обесчестить девушку, сделав её своей любовницей, но и не мог взять её в жены. Аббатиса была права: их разделяет слишком большая пропасть. Она прожила бы с ним год или, может, два, пока чума не уймется, а что потом? Он не мог допустить, чтобы она переходила от одного мужчины к другому, пока не скатится в пропасть, которая поглотила Коломбину Касон. Аннибал привык проводить вечера с матерью, привык к её постоянному вторжению в его жизнь, к её бесконечной болтовне, её эгоистичным, самовлюбленным рассказам о своей горестной жизни. Он сидел молча и смотрел на огонь, стараясь вспомнить лицо, по которому так тосковал: её необычный рот и золотистые глаза. Он смирился с тем, что так пройдет вся его жизнь, и удивился, вернувшись домой, исчезновению матери. Первое, о чём он подумал, что она, наверняка, прихватила с собой кое-что из его медицинских приборов, однако ничего не пропало, кроме её плаща, перчаток и зловещей белой маски. Аннибал выбежал в ночь и направился прямо к сторожке, где Бокка со своим сыном как раз сели за скромный ужин. – Лодка приходила? – спросил он. Тона его голоса оказалось достаточно, чтобы Бокка вскочил на ноги. – Да, сеньор доктор. Я зажег светильник в шестом часу и сообщил вашей матушке, когда барка причалила. Я думал, вы знаете, что она уезжает. На мгновенье Аннибал снова почувствовал себя восьмилетним мальчиком, брошенным, оставленным, но он кивнул, радуясь, что лицо его спрятано за маской. – Конечно, знал, – отрезал он. – Я просто хотел убедиться, что все прошло благополучно. Он сразу же ушел, раздраженный насупившимся лицом гнома, который уставился на него из своего укрытия. Пересекая лужайку, он почувствовал невероятное облегчение. Он и не помышлял больше о той близости с Фейрой, о которой мечтал когда-то; но, возможно, со временем они снова станут друзьями? Аннибал принялся убеждать себя в том, что, как только сядет с ней рядом, как раньше, посмотрит ей в лицо и поговорит с ней о том, что было важно для них обоих, он снова будет счастлив. На полпути он остановился. Он пойдет к ней прямо сейчас, постучится в дверь и попросит её прийти к нему. Вдруг он заметил колодец – бледное пятно в темноте. Лев с закрытой книгой в лапах взглянул на него пустыми каменными глазами. Внезапно схватившись за голову, он побежал – не к дому Фейры, а к своему. Аннибал распахнул дверь и взбежал по лестнице наверх, сорвав с себя маску. Он нагнулся возле кровати и поднял половицы, под которыми хранилось богатство Касонов. Доски легко поддались, словно их положили на место совсем недавно. Под ними было пусто, ларец исчез. В отчаянии Аннибал опустил голову, прижавшись к половицам. С его шеи свисал золотой ключ, ставший вдруг совершенно бесполезным. Глава 33 Аннибал не знал, что делать. Как ни странно, после исчезновения матери пропасть между ним и Фейрой только увеличилась. От его богатства не осталось ни гроша. Монетки, завалявшиеся в карманах, позволят продержаться не больше двух-трёх дней. Из-за его матери больница Святого Варфоломея вместе с его утопическим островом не смогут продержаться даже до конца недели. Семьям придется вернуться домой, мёртвые и умирающие останутся здесь, а сёстры отправятся в Мираколи. Он не знал, что станется с Фейрой – вероятно, ему придётся отвезти её на материк и найти корабль в Турцию, плывущий, возможно, из Анконы или Равенны. Он проклинал себя за то, что поверил матери, – поверил, что она может измениться. Не находя иного выхода, он попросил Фейру зайти к нему вечером, надеясь, что его решимость не ослабеет при виде её милого лица. Девушка пришла, как он просил, но не села на свой стул, зная, кто занимал его в её отсутствие. Она осталась стоять, отметив с грустью, что впервые с тех пор, как они проводили вечера наедине в этом доме, он не снял маску. И она тоже. – Во-первых, – произнёс человек-птица подавленно, – позвольте мне успокоить вас. Я не собираюсь повторять предложение, которое сделал вам недавно. Фейра побледнела. Она знала об этом, и все же его слова полоснули её по сердцу. Она почувствовала, как глаза наполняются слезами, и стояла молча, чтобы голос не выдал её. – Во-вторых, мне очень тяжело говорить об этом, но богатство Касонов пропало. Он не врал, но он забыл, как хорошо она знала его. – А ваша матушка? Клюв свесился вниз. – Тоже пропала. Девушка ничего не сказала. – Итак, остров следует освободить и вернуть Республике. Больницу закроют в течение семи дней. Я заплачу вам в конце недели и постараюсь найти корабль, плывущий на Восток. Вот оно. То, ради чего она работала и копила все эти маленькие золотые цехины, которые, позвякивая в желтой туфельке, вселяли в неё надежду снова увидеть дом. За последний месяц одиночества она стала думать, какой могла стать её жизнь, если ей удастся вернуться в Турцию. Не в Константинополь, конечно, а в какой-нибудь отдаленный городок, как можно дальше от глаз султана, например в Антиохию или Тарс; она могла бы заняться своей собственной врачебной практикой. Ей хотелось уехать и никогда больше не оглядываться на Запад. Но вместо этого она сказала: – Так не должно быть. Я приготовила смесь, антидот, который назвала «Териака». Позвольте мне продавать его, чтобы оплачивать содержание больницы. Человек-птица ударил кулаком по ладони, но голос его прозвучал спокойно. – Я говорил вам не раз, что не собираюсь наживаться на разуме и кошельках больных людей, мороча им голову бесполезными, шарлатанскими эликсирами. – И каждый раз, когда мы обсуждали эту тему, я говорила, что если врач, продавая лекарство, может создать для своих пациентов лучшие условия или продолжать дальнейшие исследования, то это допустимо. Я не говорю о том, чтобы использовать людей, я говорю о законной торговле, потому что моя настойка совсем не бесполезна. – Откуда вам знать? – Последний месяц по пятницам я проводила опыты. Моя микстура оказалась очень даже успешной, – сказала Фейра с глубоким вздохом. – Вы нарушали мои предписания? – резко спросил Аннибал; в маске он казался по-настоящему разъяренным. Она подняла голову, радуясь собственному гневу. – Да. С большим успехом. Она подняла руки. Вот они и опять спорят, как раньше. – Если вы мне это разрешите, то сможете сохранить больницу и остров. Навсегда. Неужели вы действительно готовы отказаться от всего этого из-за игр, которые со мной ведете? Человек-птица тяжело дышал. Он буравил её взглядом сквозь дымчатые стекла своей маски. Она уловила его взгляд. За год, проведенный здесь, она полностью вернулась к османской одежде, все больше и больше укрывая себя – шароварами и длинной сорочкой, широким красным платьем – самого практичного цвета для работы в Тезоне. – Что ж, – произнёс он наконец, и голос его прозвучал таким родным и знакомым, – в таком виде тебе нельзя идти. * * * Аннибал спрыгнул на берег в Трепорти, нащупывая последние монетки в кармане, и направился через многолюдный рынок, где люди расступались перед доктором. Он смотрел на горожан профессиональным взглядом – казалось, сюда чума не успела добраться, и двери маленьких, опаленных солнцем домиков не были украшены крестами. Это дело он не хотел доверять кому-либо другому, но какое-то время слонялся между рядами, сам не зная, что ищет. Матушка Трианни велела ему привезти парчу или шелк любого цвета, на его вкус, а остальным она займется сама. Он не знал разницы между этими тканями, но не признался бы в этом ни за что на свете. Он подошел к разноцветному прилавку, где ткани на любой вкус развевались на ветру, как флаги. Неосознанно Аннибал выбрал ткань зеленого цвета, как его глаза, цвета бутылочного стекла, отливающую на солнце перламутром. К нему подошел суконщик. – Прекрасный выбор, доктор, изумрудный. Индигофера из Индии для синего оттенка, английская резеда для желтого. Аннибал сделал шаг назад, держа ткань в руках.