– Не надо бояться, – сказал он ласково таким тоном, который подразумевал абсолютно противоположное. – Просто назови свое имя и откуда ты. Фейра потеряла дар речи. Пожив в этом доме, она стала говорить на венецианском диалекте вполне сносно, но её акцент не мог обмануть местного жителя, поэтому она всё ещё старалась не разговаривать ни с кем, кроме хозяина и Сабато, да немного общалась с Короной Кучиной. Она в отчаянии взглянула на двух мужчин, которые приютили её, – один из них знал её историю, а другой нет, но обоим было известно её происхождение. Палладио не шелохнулся, но в его глазах читалось предостережение; Сабато ерзал, ломая руки. Камерленго подошел ближе. Она почувствовала сладкий запах ясменника, исходивший от него. – Ну что же ты, – сказал он. – Не хочешь говорить? Сабато бросился вперед, споткнулся, выпрямился. – Она моя племянница! – выкрикнул он взволнованным голосом. – Она поступила к нам тогда, когда прежняя служанка покинула дом с приходом чумы. Камерленго ни на секунду не спускал своих светлых глаз с лица Фейры. Словно он и не обратил внимания на замечание Сабато, хотя слышал каждое слово. – Это так? Только Фейра открыла рот, чтобы выдать себя, как почувствовала боль в спине от удара распахнувшейся двери: на пороге стоял человек-птица. Он прошествовал в комнату с не меньшим величием, чем камерленго. – Что тут происходит? – возмутился он, и его тон казался ещё внушительнее благодаря ужасающей маске с клювом. – Всего лишь допрос, Касон. Успокойтесь. – Успокоиться! – воскликнул человек-птица, доставая из своего черного плаща круглую плашку из желтого металла, которая блеснула в солнечных лучах, когда он высоко поднял её. – Что это? – Ну же, Касон, вы и сами прекрасно знаете. Это печать дожа. Ведь это я вам её дал, – улыбнулся камерленго. – А зачем вы дали мне это? – кивнул клюв. Камерленго промолчал. Человек-птица сам ответил на свой вопрос. – Чтобы я смог защитить вот этого человека от чумы, – он указал на Палладио рукой в черной перчатке. – Вы пришли на мой остров и сказали, что сам дож желает, чтобы я каждый день посещал архитектора и не давал заразе проникнуть в его дом? Разве не так? Камерленго опустил голову. – И как же, позвольте спросить, я смогу выполнить свою работу, если вы прошли полгорода, прежде чем ворваться в его мастерскую, принеся Бог знает что в своем дыхании и на своей одежде? Мой господин дож поручил мне заботиться об архитекторе. И я решил изолировать его. И должен просить вас удалиться, – красные стеклянные глаза обвели всю комнату. – Немедленно. – Но… Человек-птица высоко поднял печать. Камерленго раскрыл было рот, чтобы возразить, но в итоге лишь кивнул головой, и стражники покинули комнату. За ними последовали слуги, вопросительно поглядывая на Фейру. Камерленго задержался на секунду, словно хотел что-то сказать, а затем вышел из комнаты. Он не смотрел больше на человека-птицу, но его взор упал на Фейру, стоявшую в тени врача, и именно её он одарил прощальным взглядом своих голубых глаз. * * * – Он догадался, – прошептал архитектор. – Конечно, догадался, – презрительно ответил человек-птица архитектору. – Он знает всё. Сабато ходил по комнате, размахивая руками, как подрезанными крыльями. – Пусть он перестанет, – сказал человек-птица Палладио, словно Сабато не слышал его. – Оставьте его в покое, – ответил архитектор. – Дож благочестив и милосерден, а вот его пёс – нет. Не удивительно, что его боятся. И он ещё вернётся. Фейра, дрожа, прислонилась к стене, пытаясь осмыслить происшедшее. Она готова была поклясться, что это врач донес на неё, но оказалось, он спас её. – Нужно спрятать Фейру, – сказал Сабато Сабатини. Палладио все ещё сидел, ошеломлённый. – Кто такая Фейра? Сабато указал на девушку, стоявшую в тени. – Она. Служанка, которую вы знаете под именем Сесилия Сабатини. Палладио взглянул на неё пристыженно. По этому единственному его взгляду она поняла, что ему небезразлична её судьба, и он знает, скольким обязан ей, поэтому ему стыдно, что он никогда не интересовался её жизнью. – Конечно, мы спрячем её, – сказал он. – Но где? – зубы Сабато стучали от страха. – В этом доме много укромных уголков, но камерленго сразу найдет её. Тем более что среди слуг есть такие, кто не станет её укрывать, зная, что она турчанка. Даже Корона Кучина; как вы знаете, её муж погиб при Лепанто. Фейра сглотнула. Даже Корона Кучина, её подруга и защитница? – Я мог бы отвезти её в Виченцу, – задумался Палладио. – Нет, – возразил Сабато. – Она теперь связана с вами. Если её найдут в вашем доме, это подвергнет опасности всю вашу семью. Человек-птица выдержал небольшую паузу. Он не принимал участия в разговоре; к нему это не относилось. «Что ж, мне пора возвращаться на свой остров», – думал он. Внезапно оба старика обернулись к нему. Человек-птица сделал два шага к двери, расставив руки в перчатках. – Я не могу её взять. Мне надо управлять больницей. – Больница на чумном острове, куда никто не решится проникнуть, – возразили ему. – Мне не нужна служанка. – Она прекрасно разбирается в медицине. Вы сами видели. Человек-птица был неумолим. – Я категорически против. Мне пора. Я зайду к вам через неделю. Палладио встал. – Через неделю, – произнёс он медленно, подчеркивая каждый слог. Он подошел вплотную к врачу, так что его нос почти прикоснулся к клюву. – В присутствии камерленго, – спокойно заметил архитектор, – вы сказали, что приходите каждый день. Но это не так. Вы появляетесь раз в неделю. Наступила неловкая тишина. – Ему будет интересно это узнать, – стал размышлять Палладио вслух. – Какое наказание он придумает для вас? Врач замер. – Однако, – продолжил архитектор, – если вы возьмете Фейру…, – он заботливо произнёс её имя, – то можете являться сюда с каждой новой луной, то есть раз в четыре недели, и от меня дож точно ничего не узнает. Человек-птица неожиданно вышел из оцепенения, схватив свою трость. – Хорошо, – рявкнул он. – Но она должна идти прямо сейчас. – За домом наверняка наблюдают, – предупредил Палладио. – Водяные ворота, – предложил Сабато. – Я найду гондолу с навесом, какой обычно пользуется мой хозяин. – Он повернулся к Фейре. – Иди собери свои вещи. Фейра помчалась на мансарду, мысли кружились в голове, как водоворот. Но думать тут не о чем – она должна идти. Вещей у неё было мало: только платье на ней, кольцо на шее, монетка на груди и желтая туфелька под кроватью, в которой позвякивали цехины, которые она успела заработать. Мгновенье спустя она снова была внизу. Следуя за Сабато Сабатини в полной тишине, за исключением шипящего факела, Палладио, человек-птица и Фейра шли по тёмной винтовой лестнице, ведущей к месту, где Фейра ещё не бывала, так как никогда не покидала дом на лодке. Она стояла на влажной платформе. За каменным возвышением находилась пристань; зелёный прозрачный прямоугольник воды, где в прошлые века пришвартовывались семейные гондолы и баркасы. Сабато открыл двери на пристань, и она увидели, как к ним приблизилась черная гондола с черным навесом, преодолевая будничное движение гондол и паромов, пересекавших сверкающий на солнце канал. Дюжий человек, стоявший у весла, поднял руку и подплыл ближе, чтобы забрать пассажиров. Врач первым ступил на судно, оглядываясь направо и налево в поисках шпионов и размахивая при этом клювом. Сабато бледно улыбнулся Фейре, как всегда не находя себе покоя, и она понимала, что ему жаль отпускать её. Палладио отвел её в сторону и ласково взял за руку. – Надеюсь, мы ещё увидимся, и однажды ты посмотришь на мою церковь, ведь она – плод твоего ума не меньше, чем моего, – сказал он подавленно, помогая ей перейти в гондолу.