Они вместе попытались выдернуть винтовку. Но та не желала вылезать – а потом стало слишком поздно. Стена воды ударила в люк и хлынула из узкого отверстия, как из брандспойта. Как ни цеплялась за винтовку Сейхан, ее смыло и понесло по туннелю. Она мельком увидела Палу. Гаваец не сдавался; он уперся ногами в люк, непонятным образом сопротивляясь напору воды. Вдруг раздался громкий металлический лязг, и Палу подкатился к Сейхан. Она хватала ртом воздух, беспомощно кувыркаясь. После нескольких мучительных секунд без воздуха она почувствовала, как поток стихает, прокатилась еще несколько футов и наконец замерла. Вода по-прежнему прибывала, но уже не с такой силой. Обернувшись, Сейхан увидела рядом с собой насквозь промокшего Палу, сжимавшего в руке винтовку. – Как… как ты?.. – Говорить было больно. Гаваец поглядел на согнутый ствол и отбросил бесполезное оружие в сторону. – Это не я, каикаина. – Он оглянулся на закрывшийся люк. – Большой кусок стального пола ударил с той стороны. И вышиб ее. Сейхан кивнула с облегчением, хотя еще тревожилась. И было отчего. Станция стонала под весом затопленной секции. Вокруг обода запертой диафрагмы начало трескаться бронированное стекло. Не продержится. Словно в подтверждение, купол дока развалился и, медленно качаясь, пошел на дно озера. Пора убираться. Сейхан поднялась на ноги, за ней – Палу, громко застонав. – Куда? – спросил он. Она просто пошла вперед, не обращая внимания на вопрос. Не имею понятия. 04 часа 33 минуты Грей повернул колесо, отпирая дверь, и с глубоким вдохом потянул стальной люк на себя. Остатки пены выплеснулись в коридор, неся вонь, от которой немедленно скрутило желудок. Отвратительная сладость мешалась с запахом гниения. На цепях висели три обмякших тела. Кровь и пена бежали по ногам и капали с кончиков пальцев. Из коридора было непонятно, какой урон нанесла орда кусающихся ос. Есть только один способ узнать это. Грей зашел в камеру, и под босыми пятками захрустели панцири мертвых или обездвиженных бескрылых ос. С таким же успехом можно было идти по мраморной крошке: подошвы мгновенно покрылись порезами от мандибул – неподвижных, но по-прежнему острых. Ладонь Ковальски чуть шевельнулась, как будто прогоняя Грея. Он вздохнул с облегчением. И еще он заметил, что у обоих братьев-гавайцев грудь вздымается и опадает. Еще живы… Надолго ли? Он торопливо расстегнул наручники, и вскоре трое мужчин лежали на полу посреди пены, крови и мертвых ос. В окошко Пирс заметил Айко – та уставилась на ведущий сюда туннель. Совершенно ясно, что скоро к врагу явится подкрепление. Айко сможет сдерживать их очень недолго – ему точно не хватит времени в одиночку перенести парализованных в безопасное место. И в окошке же Грей разглядел единственную надежду – и выскочил из камеры, скользя по усыпанному осами полу. Снаружи на стене висел белый металлический ящик с красным крестом. Он распахнул дверцу ящика. Половину содержимого составляли шприц-тюбики – скорее всего, с «Эпипеном». На Мауи эпинефрин использовался для снятия седативного эффекта яда ос, откладывающих яйца. Грей схватил шприцы и поспешил обратно в камеру. Сначала он опустился на колени рядом с Ковальски, зубами сорвал колпачок и воткнул иглу гиганту в шею. Содержимое тюбика потекло под кожу – сколько уж ее осталось на теле. Повторив неотложную процедуру для Макайо и Туа, Грей попытался оценить их повреждения. И с облегчением обнаружил, что кожа относительно цела, только покрыта тысячами и тысячами укусов размером с горошину. Кровь текла из бесчисленных ран, но, по крайней мере, не было заметно явного артериального кровотечения. Грудь, шея и голова у всех троих тоже были, похоже, в относительной целости. Вспомнились слова Кена: жнецы не трогают жизненно важные органы, как можно дольше оставляя источник пищи живым и свежим. И все же большая потеря крови – серьезная опасность. Всем троим требовалось лечение, и как можно скорее. Ковальски хрипло застонал, медленно приподнял голову и сел, бездумно покачиваясь. Раз он уже в состоянии шевелиться, значит, в шприцах было что-то помощнее эпинефрина. Какое-то противоядие именно для парализующего укуса жнецов. Через мгновение зашевелились и Макайо с Туа. – Голова… кружится, – пожаловался Ковальски. – Боль терпеть можешь? Он смотрел мутным взглядом на кровавые ошметки изувеченных ног. – Вообще ничего не чувствуешь? Если так, то в шприцах содержался какой-то анальгетик – возможно, с обезболивающим на основе опия. – Можешь встать? – спросил Грей. – А надо? Грохот выстрела стал ему ответом. Грей взглянул в окошко. Айко, стреляя, отступала к камере. Ковальски попытался подняться, но напоминал быка на роликах. Макайо и Туа смогли лишь сесть. Двигаться они были еще не в состоянии. Айко выстрелила еще три раза, потом подскочила к открытой двери. – Надо уходить. Грей посмотрел на медленно приходящих в себя мужчин. Я их не брошу. 04 часа 44 минуты Кен споткнулся на последней ступеньке, спускаясь по лестнице на средний уровень станции. Крепкие бледные пальцы вцепились ему в предплечье, в другой руке Валя держала черный пистолет. К отступающим присоединились двое вооруженных охранников в шлемах и бронежилетах, прикрывая с боков Масахиро. И не зря. В этой секции царил хаос. Эвакуирующиеся лаборанты и техники запрудили верхний и нижний уровни, создав затор в главном туннеле, ведущем к острову, что только добавило паники людям, ищущим спасения. Валя ткнула охранника пистолетом. – Расчищай нам дорогу. Уходим. Если надо – стреляй. Тот кивнул и отошел от Масахиро. – Стой, – приказал Ито и показал на открытую дверь своего кабинета. – Я не хочу рисковать. Идите за мной. Он повел группу в обитый тиковыми панелями кабинет с горящим на стене золотым фениксом – эмблемой компании. Если Кену предстоит выжить в ближайший час, он знал, куда его отправят – и где даст согласие сотрудничать. Или умрет. Валя хмуро посмотрела на Масахиро. – Зачем вы теряете время? – Главный предохранитель, – отрезал Ито и обогнул стол. – Какой еще главный предохранитель? – На случай вражеского вторжения. – Он приложил ладонь к стеклянному прямоугольнику под изображением феникса. Прямоугольник засветился. – А почему мне ничего не известно? Пока устройство сканировало ладонь, Масахиро бросил на Валю презрительный взгляд. – Это мои владения. Хотя мой дедушка тебе доверяет, я не так легковерен, чтобы делиться с гайдзином. Лицо Михайловой окаменело. Кен подумал, что альбинизм изначально делал женщину гайдзином, чужой, подозрительной – из-за генетического отклонения. Вдобавок она не японка, а в замкнутой японской культуре происхождение значит очень многое. Даже он – наполовину японец, наполовину немец – был недочеловеком в глазах коллег-ученых в Киото; ему часто приходилось сталкиваться с этими вековыми предрассудками. Валю явно раздражал ее низкий статус, то, что японские хозяева неизменно смотрят на нее сверху вниз. От унизительного замечания Масахиро она вспыхнула, ее пальцы крепче ухватили локоть профессора.