— Слушай, Фриц, — мы остановились перед бортом фуры, чтобы перевести дух. — Мне бы инструментов у тебя одолжить? Ну, там: молоток, гвозди, может, какой-то топор, пилу с плоскогубцами, я не знаю… В комнате разгром ужасный, надо хоть окна заколотить! — А есть чем? — Во дворе гостиницы полно всякой дряни. Гоблины натаскали… — Натаскали… Кузя весь вторчермет держит и вообще — сортировку отходов. Там такие бабки крутятся — обалдеешь! Ты думаешь, почему Щербатый на него зубы точит? Стал бы он с крупнейшим гоблинским кланом Сан-Себастьяна бодаться ради дохода с дюжины завшивевших номеров сраной ночлежки? Гоблины — они даром что мелкие, зато повсюду! Из каждого мусорного контейнера их длинные уши торчат… Санитары каменных джунглей, чтоб их! Крысы Сан-Себастьянского сервитута! Падальщики нового порто-франко! Ого, как всё круто! Я мотал на несуществующий ус его болтовню: про кланы, сервитут этот, порто-франко и прочие расклады. — Так что ты сто раз подумай, — гном вздохнул, ухватил очередную башню из ящиков и предложил: — Может, другое жилье поищи. А с работкой я тебе помогу на первое время. Тут вон, какое поле для деятельности! Что он имел в виду: окружающие развалины с едва видимыми следами приложения рук, фуры с таинственным грузом или еще какие возможности — оставалось тайной. — Давно спросить хотел, — когда мы закончили, подступился к Хуеморгену я. — Но не у кого было. Вот это всё, весь этот бардак — это почему? Гном с немецким именем Фриц, который вазюкал пальцем по ладони, отсчитывая деньги на мою первую зарплату, удивленно поднял бровь: — Ого! Это настолько суровая дисциплинка у вас? Даже в Сети лазить не давал и газеты не выписывал? Полное отречение? Кру-у-ут Резчик как учитель… Но, может, оно и правильно: все беды от Сети, молодежи туда вообще запретить нужно выходить. Насмотрятся своих видосов, а потом на поездах танцы танцуют и от электричества мрут! — похоже, проблемы у того и этого мира были схожие. — Что, правда, не знаешь? Так балканцы это! Наши их по фронту жмут, а они нам гадство в тылу творят! Как война началась — так они в пяти городах прорыв Хтони организовали. В трёх опричных — государевы люди проблему купировали, вместе с министерскими магами. Там теперь тишь да гладь, да Божья благодать, как и не было никаких прорывов. Один был земский город — тот на говно изошел, нет там больше города. Ну, и наш, Сан-Себастьян — вроде и спасли, а вроде… В общем — дали статус сервитута, поставили кордон — разгребайтесь, мол, сами. Вот — разгребаемся! — Ничего не понятно, но очень интересно, — пробормотал я и ссыпал у него деньги с ладони. — Всего хорошего, господин Хуеморген! — Дюрх-ден-вальд, дубина! Дюрхденвальд! Давай, к полуночи подгребай — работы полно! — Может, и подгребу, — махнул рукой я. — Никаких «может»! У меня — грыжа! * * * До лежанки, в которую превратилась некогда приличная койка, я добрался примерно к восьми утра. Солнце уже взошло, и народ на улицах появился, так что, засыпая, я прокручивал перед мысленным взором картины увиденного по пути в гоблинскую гостиницу. Сан-Себастьян был городом приморским, раскинувшимся вдоль берега обширной бухты Святого Себастьяна, кто бы мог подумать! Наш район — Маяк, как его называли местные, располагался на правом из мысов. Он сильнее всего пострадал от прорыва Хтони, что бы это ни значило. По большому счету обжитой на Маяке нынче осталась одна улица — Проспект, который тянулся от центральных, благополучных районов Сан-Себастьяна к самой оконечности мыса. Район представлял собой живописные развалины, увитые буйной субтропической растительностью и целыми пучками проводов — кажется, там было оптоволокно, электрические кабели и черт знает что еще. Во время моей спешной прогулки по Проспекту я обратил внимание на определенную странность: жители этой улицы, а может быть, и всего Маяка или вовсе — Сан-Себастьяна — были в подавляющем большинстве молодыми! Я не видел тут ни одного старика. Дети — были, но только младенцы. Ни одного пацаненка или девчонки старше двух лет замечено не было, никто не гонял в футбол, не носился по крышам, не плевал с балконов… Мужчины и женщины разных рас и фенотипов, возрастом годиков эдак от семнадцати до тридцати пяти, и их только-только народившееся потомство. Возникло чувство, что все эти люди, орки, гномы и черт знает кто еще заселились сюда единовременно, на пустое место — и теперь пытались обжиться, устроить свой быт. Получалось, похоже, не очень. Наверняка это было связано с теми самыми событиями, о которых говорил Хуеморген: война с неведомыми балканцами, прорыв Хтони, предоставление особого статуса проститута… То есть — сервитута, конечно. Порто-франко еще, и прочее, и прочее… Сознание мое уже гасло, и я с каким-то противоестественным протестом подумал, что не дай Бог — очнусь посреди федеральной трассы на холме, в луже, рядом с дымящимся джипом «Чероки» в том, старом мире! Или — всё-таки в психиатрическом отделении какой-нибудь заштатной райбольницы, под присмотром бдительных санитаров… — Не-не-не-не, — сонно пробормотал я. — Тут интереснее. И уснул. * * * Просыпалось тяжело. Мало того, что солнце из разбитого окна напекло голову, так еще и в дверь кто-то ломился, и звук был такой, будто по ней лупили железным ломом! — Откройте! Полиция! От такой побудки я мигом вскочил и закрутил головой в тщетных попытках сориентироваться: где нахожусь, когда и почему. Осознание пришло спустя мгновение: я — там! Там, куда меня зашвырнула шаровая молния! Огромные лапищи, черные ногти и длинные черные волосы были тому самым прямым доказательством, а раздолбанная комната вокруг — дополнительным косвенным подтверждением. Но на кой хрен я нужен полиции? Пришли расследовать убийство Резчика? Или — трёх съеденных снага? Ни в жизнь не поверю! Тут, похоже, на подобные мелочи блюстителям закона откровенно наплевать. Но реагировать на стук было нужно, потому что долбежка в дверь не прекращалась. — Полиция! Откройте! Это обязательная регистрация черных уруков, вы подписывали бумаги! Мы выбъем дверь и депортируем вас… — куда они могли «нас» депортировать, за дверью явно задумались. И это тоже стоило запомнить. — Иду, иду! Спал я! — пришлось проорать в ответ. — Не ломитесь, сейчас открою! Замок ломали накануне дважды, так что дверь была заперта на обычную щеколду — открыть ее много времени не заняло. — Р-р-разрешите⁈ — в дверь шагнул высокий седой человек в явно видавшем виды, но чистом и выглаженном синем мундире. Какой, однако, примечательный персонаж! Во-первых, он был первым пожилым мужчиной, которого я тут увидал. Во-вторых — полицейский совершенно точно являлся киборгом! Ну, вот как обычно представляют себе киборга? Наполовину человек (или не человек) наполовину — робот. Таким он и был: вместо левой ладони из рукава высовывался сверкающий хромом протез — явно самого высокого качества, в левой глазнице подмигивала зеленым огоньком некая приспособа типа монокуляра, тут же от виска и до затылка располагались импланты — несколько штук, разного размера, тоже — хромированные. Похоже, этот служака гордился своими искусственными деталями, даже начищал их — точно так же, как пуговицы на мундире, пряжку ремня и медаль на груди. «Za vzyatie Karash-Severina» — прочитал я. Караш-Северин — это вообще где? И что это такое? — Вахмистр Перепелка, — с явным чувством собственной важности представился киборг и пригладил хромированной рукой пышные усы. У них тут, похоже, мода такая у служивых — усы носить! Ну, стильно смотрится, да. Антуражненько. Как будто в фильм про белогвардейцев попал. Но усы — усами, а другой рукой вахмистр Перепелка продемонстрировал мне значок со всё тем же двуглавым орлом и надписью «Municipal’naya policiya San-Sebast’yana». — Очень приятно, — сказал я. — Бабай… — Бабай? — удивился он, извлек из кожаного футляра на поясе плоский, тонюсенький планшет и потыкал в него пальцем — мясистым, не хромированным. — Та-а-ак… Тут у меня что записано? Садзынар Резчик и Сархан, ученик. Два представителя народа урук-хай, вид на жительство оформлен в муниципалитете Сан-Себастьяна… Ага, месяц назад. А ты у нас кто? — Бабай Сархан, — тут же сориентировался я. — Ученик. В голове неприятно кольнуло — Сархан обозначало ни что иное, как полукровка. С наречия урук-хай на русский это самое слово можно было перевести и по-другому: выродок, дворняга, неполноценный. — А! Это вы! Почему тогда личное имя в базе не значится? Хотя — мне похер на ваши орочьи заморочки. Сейчас и запишу, — бормотал в усы вахмистр Перепелка, который прохаживался по комнате и разве что не обнюхивал всё кругом. — Но в прошлый мой визит вы в углу сидели, помалкивали. А теперь… А теперь, я смотрю, тут многое изменилось? У вас были проблемы? — У нас были проблемы. У Резчика были проблемы, — в тон ему проговорил я. — Были? — он развернулся на каблуках и глянул мне в глаза. Мы с ним оказались практически одного роста, так что полицейскому даже получилось произвести на меня впечатление. Не каждый день в глаза киборг заглядывает. — Были. Резчик — умер, теперь я — сам по себе, — мне стоило больших усилий не добавить про Добби и свободу, но я вовремя сообразил, что жутко серьезный и сердитый вахмистр меня бы не понял. — Как — умер? — удивился Перепелка. — Погиб от нападения вчера ночью. Пояснить ничего не могу, я очнулся уже после того, как всё окончилось. Местные думают, что в деле принимали участие маги… — Маги убили кого-то из урук-хай? Но это оксюморон! — сделал недоверчивый жест полицейский. — Это вы убили его? Как я понял в прошлый визит, Садзынар Резчик был суровым учителем. — Нет, — спокойно ответил я. — Это не я убил Резчика. — Верите: мне похер, — пожал плечами вахмистр. — Сдох и сдох, одним орком меньше. Нужны только доказательства того, что он не проживает больше на территории Сан-Себастьянского сервитута, вот и всё. — Ну, пойдемте во двор, — этот его откровенный бытовой расизм был довольно милым. — Наверное, гоблины еще не убрали пепел, мы сожгли тело… — Это подойдет, — кивнул полицейский. — Давайте уладим дело еще и с ревизией оружия. — Оружия? — Ну да, у меня тут написано: по адресу хранится холодное оружие, элемент национального костюма урук-хай, кард — одна штука. Я и сам помню, где оно лежит. Может, на ваш взгляд это не совсем оружие, но… — он наклонился, нажал ладонью на какой-то пластиковый квадрат, который я при беглом осмотре посчитал розеткой, дождался, пока фальшпанель отойдет в сторону, и сноровистым жестом достал самый натуральный меч. — Ну, вот! Всё на месте. Сейф для хранения исправен. Следов применения не по назначению на клинке не обнаружено. С этим — порядок. Пойдемте, я возьму образцы материала… Он сунул меч обратно в нишу в стене, закрыл панель, распрямился и вышел за дверь. Я поспешил за ним. — Какие у вас планы на будущее? — уточнил он. — Вы остаетесь на территории Сан-Себастьянского сервитута? — Видимо, да, — замялся я. — Всё произошедшее — большая неожиданность, и я… — Да мне похер на твои переживания, орк. Работа есть? — он был довольно прямолинейным, этот Перепелка. — Есть, — кивнул я. — Где? — У Фрица Дюрхден… Дюрхрен… — не запнуться на фамилии гнома было не возможно. — У Хуеморгена в закусочной? — Ну да. — Проверю. Жить будешь тут? — он сменил официальный тон с условно-официального на очевидно-высокомерный довольно неожиданно: — Если не тут — до конца месяца должен сообщить мне, куда переехал, чтобы я не носился по всему району. Я тут на Маяке поставлен участковым приставом, на сайте управления полиции легко найдешь, как со мной связаться… Или ты в Сети не того? Ой, да мне похер, если честно. В общем — если не сообщишь, лишим вида на жительство и депортируем… За пределы сервитута! А там к вашему брату-уруку совсем другой подход! Живо в бараний рог согнут! Я криво усмехнулся. Согнут, как же! — Не скалься мне тут, весельчак! Пошли косточки твоего учителя перебирать!