Вася насторожённо оглянулся: неужели в таинственной глубине оврага прячется ежиха? — А возьмём мы только одного ежонка, — предложил Колька. — И отнесём его к Панфилычу. У него живёт здоровенный ёж, знаете? Панфилыч с ежами умеет обращаться. — Конечно, Панфилыч умеет! — поддержал Кольку звонкий Марусин голос. — И пусть его старый ёж Кузька усыновит ежонка. — Пусть усыновит! — застрекотали Нинка и Валька. — Пусть усыновит! — сказал и Вася. — А мы, знаете, чего? — заторопился Сенька. — Мы над этим ежонком шефство возьмём, станем к Панфилычу ходить, доглядать. — Ну что ж, — солидно согласился Колька. Он был старший в компании, уже в шестой класс перешёл, — все его слушались. Колька закатил один серебристый шарик в подол своей майки. Остальные колючие клубочки старательно прикрыли травой, кусты расправили, Полкана и Тузика натрепали хорошенько по загривкам, показывая им на кусты: — Нельзя! Нельзя! Поняли? Будете трогать — дёру получите, не обрадуетесь! Псы, наверно, поняли. Они воротили головы от кустов, прикрывая глаза то ли от внезапного отвращения к ежатам, то ли от шлепков. У ПАНФИЛЫЧА Панфилыч был колхозным садоводом. Услышав ребячьи голоса, он вышел из теплицы. Очки строго поблёскивали на его молодом, худом, коричневом от весеннего загара лице. Ребята радостно загалдели. Из гомона вырывались отдельные слова: «Полкан нашёл», «Пусть усыновит», «Кузька обрадуется», «Мы будем шефы»… — Если вы хотите, чтобы Полкан усыновил Кузьку, — серьёзно, строгим голосом сказал Панфилыч, — то из этого ничего не выйдет. У Кузьки слишком скверный характер. С таким колючим нахалом Полкану не справиться, он мямля. Коля, расскажи по порядку! А ты, Маруся, сядь, что ли, на скамейку и держи брата как следует. У него голова мотается. Маруся послушно уселась на скамью под стенкой теплицы, перехватила покрепче Витеньку. Колька выпростал из подола серебристый клубочек. — Александр Панфилович! В гнезде было пять ежат. Мы взяли только одного! — Чтобы я с ним нянчился? Понятно. — Очки сверкнули грозно. — Признавайтесь, кому первому пришла в голову эта блестящая мысль? — Вася, громче всех кричал: «Пусть Кузька усыновит ёжика!» — заявила Маруся. Все посмотрели на Васю. Широко открыв глаза и не мигая, Вася внимательно и безмолвно наблюдал за всем, что происходило вокруг. Теперь он заморгал, затоптался на месте: почему-то вдруг почувствовал себя виноватым. Смутившись, что все на него смотрят, он громко выпалил: — Дядя Панфилыч, пусть ёжик будет Кузькиным сыночком! Ребята захохотали. — Видите! — торжествующе сказала Маруся. Вася беспомощно оглянулся по сторонам, сморщился и заревел. Панфилыч погладил загорелой рукой по Васиной голове, взял Васю за руку и, обронив строгое: «За мной!» — повёл его в пристройку при теплице. В пристройке стояли стол и две скамьи. На полке белело множество мешочков с этикетками. На столе лежала груда книг, тетрадок и просто исписанных листов бумаги. Панфилыч сдвинул всё это в сторону, ловко взял у Кольки из рук игольчатый шарик и пустил его на стол. Вася влез коленями на скамью. В затылок ему дышали ребята; маленькая Нинка, примостившись рядом с Васей, прижала ему ногу. С другой стороны Васю плотно притиснула Маруся. Вася всё терпел и не двигался, чтобы только не спугнуть ёжика. А ёжик и не думал бояться. Он уже не был клубочком, стал длинненький. Высунулась мордочка с чёрным вытянутым носиком. Носик быстро шевелился. Откуда-то взялись коротенькие лапки. Они пошли по столешнице, стуча коготками. Панфилыч взял ёжика за спину. Ежик уютно лежал в большой ладони. Брюшко у него было бархатное, светло-серого нежного цвета. Плутовская мордочка тянулась к лицу Панфилыча. — Мой вам совет, ребята, — сказал Панфилыч, — отнести ежонка обратно в гнездо. Но если кто возьмёт на воспитание, то извольте заботиться. Этому ребёнку надо давать молоко. Можно сырые яйца. А Кузька — мрачная личность, бирюк, — куда ему сыночек? — Панфилыч подал ёжика Коле и встал. — Завтра приходите в саду помогать. А сейчас отправляйтесь! Некогда мне тут с вами. Ребята побежали на улицу. Панфилыч пошёл по дорожке между яблонями. Вася — за ним. НЕОСТОРОЖНЫЙ КУЗЬКА Яблони цвели. Над головой у Васи будто повесили белый сияющий полог. Полог сладко па́хнул, жужжал. Множество пчёл гудело в ветвях. Они прилетели с пасеки. Побелённые стволы невысоко от земли опоясывали пышные юбочки из мятой бумаги, перехваченные бечёвкой. — Ой, зачем они так оделись, яблоньки? — спросил Вася. — Ведь они не девочки, чтобы в юбках ходить. — А вот зачем! — Панфилыч остановился и, развязав бечёвку, снял одну юбочку. Развернул, а там червяки копошатся. — Видишь, плодожорки? «Юбочки» их задержали. — А зачем? — Плодожорки очень вредные. Яблокам не дадут созреть. Панфилыч вытряс на землю вредных червяков, раздавил их ногой и снова надел на ствол юбочку. Под одной яблоней парень в рубахе с открытым воротом копал землю. — Зачем он копает? — спросил Вася Панфилыча. — Яблони окапывает. В землю навоз заделывает. Для удобрения. Постой! Что там такое? Панфилыч к чему-то присматривался. И вдруг быстро зашагал к кустам смородины. Вася догнал его вприскочку. Большой серый клубок вертелся на земле под кустами. Всё на одном месте. Дёрнется в сторону и опять назад. И хрюкнет глухо. Батюшки! Да ведь это Кузька! Вон острое рыльце торчит, чёрные глазки блестят, серые иголки колышутся. — Кузька! Кузька! — позвал Вася. — Что он так пляшет, а, дядя Панфилыч? Панфилыч наклонился над дёргающимся ежом. — Старик! Старик! — сказал он укоризненно, прижимая ногой какую-то железку. — Ну, как тебя угораздило? В капкан попал, подумай! Для хорька поставили капканчик. Повадился тут хорёк за цыплятами лазить в соседние избы. И всё через сад. Следы мы видели… Пыхтя и сопя, ёж отполз в сторону. На трёх ногах отполз. Четвёртая волочилась по земле, за ней тянулся тоненький красный след. Кровь! От жалости Вася морщился. У него защипало глаза. Панфилыч попросил у парня куртку. Закатал в неё Кузьку и отнёс его в пристройку при теплице. — Он не умрёт, Кузька? — испуганно спрашивал Вася. — Нет, не умрёт. Но лапка сломана. И, конечно, ему очень больно. А ты ещё хотел, чтобы Кузька усыновил ежонка. Куда такому старикану! Видишь, какой он неосторожный? Хорошо хоть, что нос не прищемил. Прихватило бы нос капканом покрепче, тут бы ему и конец. Загорелые руки Панфилыча ловко и туго-претуго забинтовали чистым бинтом сломанную лапу. Панфилыч положил Кузьку в угол, за ящик, прикрыл старыми газетами. — Не трогай его! Я скоро приду. Он ушёл. Вася присел на приступку открытой двери. Посидев минутку, прислушался. Ничего не было слышно. Ёж не тукал, не пыхтел, не похрюкивал, не шипел… Может, он всё-таки умер? Вася не выдержал и направился в угол. Сел на корточки, приник ухом к газетным листам. Он почувствовал, что газеты приподнимаются и опускаются, уловил лёгкое сопенье. Живой Кузька! Вася вскочил и быстро пошёл из комнаты, потом за калитку. На улице припустился бежать. Надо скорей рассказать дедушке, что́ случилось с Кузькой! И нельзя ему усыновлять ежонка, раз он такой неосторожный. Вдруг бы по Кузькиному недосмотру ежонок, такой маленький, тоже попал в капкан. Ужас-то какой был бы! Дедушке… Ой, да не дедушке надо всё рассказать, а маме! Он же к маме идёт! Расскажет про Кузьку и будет маме помогать. Станет собирать маленькие огурчики. Твёрдые, зелёненькие. А если мама высаживает в грунт рассаду помидоров, Вася будет ей кустики помидорные подносить и поддерживать. Скорей, скорей к маме!