– Нет, не брешете, точно, он это, Егоров-младший. Он ещё Харитошку, сына конюха из Егорьевского, из-под кнута вытащил, говорят, забивали пацана там насмерть. А он супротив родного старшего брата пошёл, чтобы только холопа от забоя вытащить. А батюшка его, помещик тамошний, потом мухрыжил на солнце под ружжом его ещё. А потом чать на войну пацаном-то и отправил, как вот меня. О ёёй! – аж взвыл Васка. – Да я ж не знал-то всего! – Ну, вот и знай теперяча, – буркнул Карпыч и толкнул Цыгана локтем – Пошли отсель, Федька. Пущай посидит теперь да покумекает тут, дурья его башка. – И егеря растворились в темноте. Лёшка уже собирался ложиться спать. Свеча догорала, портить глаза долгим чтением не хотелось, устал он за суматошный день сильно. А следующий обещал быть не легче, и организму требовался отдых. Одно было хорошо, за этой постоянной суетой и делами чуть меньше болела душа, оттого он, наверное, и загонял себя в постоянную работу и не знал ни минуты покоя. – Господин офицер, Лексий, там человек к тебе просится, – тихонько постучав в дверь, заглянул хозяин избы Стефан. – Я говорю ему, ночь уже, поздно, спать офицер ляжет скоро, а он говорит, что очень надо ему, упрямый такой, рыжий. – Упрямый, рыжий, – поднял удивлённо брови Алексей. – Ага, ну если и упрямый, а ещё и рыжий, значит, я понимаю, о ком сейчас речь. Запустите его, отец, пусть он ко мне заходит. Знакомая фигура здоровяка нагнулась, проходя вовнутрь комнаты. Егерь из новеньких вытянулся в струнку по стойке смирно и с самым уставным видом рявкнул что только было мочи: – Ваше благородие, разрешите обратиться к вам лично, егерь особой команды Афанасьев! – Тише ты, Афанасьев, чё орёшь-то так! Сейчас вся команда сюда сбежится с ружьями, подумает, что тревогу объявили и уже турка наступает. Что, хочешь панику, что ли, тут поднять? – Никак нет, Ляксей Петрович, – прогудел, как только мог тише, Василий. – Я повиниться тут к вам пришёл. Я же не знал, я же не думал, я ведь дурак как… – и лицо егеря сравнялось по цвету с волосами своей шевелюры. – Ооо, – протянул Алексей. – Ну тогда садись, Афанасьев, скоро спать мы не ляжем точно уж нонче, садись, садись, говорю, да приказываю я, в конце-то концов, сесть уже! – прикрикнул подпоручик. – Чевой там, разговаривают, что ли, они? – спросил, переминаясь на месте, Карпыч. – Аха! Толкуют о чём-то, – шёпотом ответил Фёдор, отрывая ухо от окошка. – Тихо хоть толкуют-то? – переспросил старый унтер у Цыгана. – Душевно, – ответил тот со счастливой улыбкой. – Ну а чё ты ушанишь-то тогда, пошли отсель, нечего нам за командиром здесь подслушивать! – взрыкнул Карпыч. – Пошли, говорю, дурень, мы своё дело ужо сделали, пущай теперяча они сами тут по душам потолкуют. Пошли, шкодина. 19 октября 1771 года собранные под Журжи огромные силы турок двинулись в направлении Бухареста. Под командованием сераскира Эмир-Махмеда было около 10 тысяч пехоты и более 40 тысяч кавалерии. Семь тысяч пехотинцев составлял только лишь корпус янычар. Турецкий командующий спешил ударить по русским до наступления затяжных дождей. По его сведениям, в Бухаресте на тот момент было всего три-четыре полка, из которых только два были пехотными. Наконец-то он переиграл этих русских, растянув их силы по огромной территории. Теперь же их можно было бить по частям. Навстречу османской армии вышла сводная дивизия под командой генерал-поручика Эссена. Предупреждённые загодя о готовящимся на них наступлении, русские успели собрать под Бухарестом три отборных отдельных гренадёрских батальона, восемь пехотных и три казацких полка. Наконец-то им удалось выманить турецкую армию из-под защиты крепостных стен и навязать ей большое полевое сражение. Под командованием у Эссена было 13 тысяч солдат и офицеров, почти в четыре раза меньше, чем у его противника. Но русские были уверены в своей победе, им выпал шанс рассчитаться за недавнее поражение под Журжей. Противоборствующие армии встретились у местечка Вокарешты. Эссен построил свою пехоту в четыре каре с конницей в интервалах между ними и контратаковал турок. Особая команда егерей бежала опять в россыпном строю впереди пехотной колонны генерала Гудовича. С ними вместе бежали полковые егеря и стрелки охотники. Всё повторялось, так же как и почти полтора года назад на Кагульском поле. Густая пыль, поднятая турецкой конницей, застилала всё поле. Наша артиллерия встретила её, загодя обстреливая издалека ядрами, а потом перешла и на дальнюю картечь. В приблизившихся на четыреста шагов сипахов ударили штуцера стрелков, и русские единороги перешли тут же на ближнюю картечь. «Бах!» – первую пулю в этом сражении штуцер вогнал в турецкого всадника со знаменем. Оно выпало на землю вместе с кавалеристом, а Лёшка уже засыпал порох на полку замка из откусанного патрона. Зарядить оружие он явно не успевал, а вот и заговорили гладкоствольные фузеи его егерей. Подпоручик оглядел поле боя и просвистел команду отхода. Стоявший рядом с ним Гусев пробил марш «цепи в каре», и стрелки стремглав кинулись в свободный проход между пехотными плутонгами. «Бах! Бах! Бах! Бах!» – в упор, со ста шагов ударили фузеи пехотинцев. И сплошная стена из штыков вынырнула перед мечущейся кавалерией. В это время с тыла пехоту турок атаковали два кавалерийских полка генерал-майора Текелли, которых Румянцев выслал сводной дивизии на помощь. Рассеяв наступающую на них конницу, по янычарам также ударили и подоспевшие каре генерала Эссена. Янычарский корпус, оказавшись между двух огней, был дезорганизован и начал бегство, не помогли туркам и новые присланные султаном вместе с французскими советниками пушки. Они просто не успели развернуться и встретить огнём русские боевые порядки. Всё было брошено прямо на поле боя. Но Эмир-Махмет был опытным и решительным полководцем. Видя, что его войска терпят поражение в центре баталии, он, тем не менее, вывел часть своей конницы из боя и приказал ей переправиться на левый берег реки Дембовицы, после чего совершить рывок и взять оставленный без прикрытия Бухарест с наскока. Опасный манёвр турецкой кавалерии был вовремя замечен бригадиром князем Долгоруковым, который немедленно бросил на левый берег Дембовицы весь имеющийся у него резерв. Два конных полка, Третий донской казачий и ахтырских гусар, рубились на поле насмерть, связав прорывающуюся конницу турок. Эссен, заметив угрозу обхода, направил туда же и каре Гудовича с артиллерией. «Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!» – частили барабаны, задавая повышенный ритм марша. Колонна практически бежала, стремясь успеть перерезать путь туркам и выручить свою кавалерию. Впереди, как всегда, неслись бегом цепи лёгкой пехоты. Перевалив через холм, им открылось место сшибки больших конных масс. – Огонь с колена по готовности! – скомандовал Егоров, сам выбирая для себя цель. Вот крепкий и немолодой казак, срубив одного своего противника, теперь еле отбивался от двух. Лёшка выцелил того, что был более открыт, и нажал на спусковой крючок. «Бах!» – приклад ударил отдачей, а поражённый пулей всадник рухнул на шею своего коня. Лёшка скусил новый патрон и всыпал четверть заряда на полку замка, начиная перезарядку штуцера. Фузейщики, пробежав чуть дальше штуцерников, начали вести свой частый огонь со ста пятидесяти и с двухсот шагов. По берегу реки в это время выходил большой плотный отряд конницы, и среди этих всадников мелькали головы, покрытые волчьими шапками. – Ну, вот мы и снова встретились, беслы! – прищурился подпоручик, добивая пулю в нарезы ствола. На вершину холма орудийная прислуга, надрываясь, выкатила три полевых единорога, и канониры вокруг них засуетились, забивая заряд и закладывая картузы со свинцовыми шариками. Грохнули три громовых выстрела, жерла орудий окутались облаком сгоревшего пороха, и во фланг кавалерийского отряда ударил с визгом рой картечных пуль. Словно бы гигантской расчёской выкосило десятки конных турецких гвардейцев. А егеря ещё больше прореживали их порядки. К стрелковой цепи со штыками наперевес уже выходили пехотные батальоны. Артиллеристы разошлись не на шутку, скорострельность полевых орудий вообще превышала скорострельность всех тогдашних ружей, а уж единороги были самыми скорострельными орудиями из всех имеющихся на вооружении систем. Более шести-семи выстрелов в минуту били они поверх своих атакующих пехотинцев, смешивая ряды конницы. Турки не смогли развернуться навстречу противнику и бросились от штыковой атаки и разящей картечи, отходя за реку. Потрёпанные сотни беслы, словно стаи волков, оставили общий строй и бросились тоже отходить отдельной группой. «Бах!» – Лёшка в последний раз выстрелил в далёкого уже врага и присел на корточки чистить свой штуцер. Закоптило его от боевой работы сегодня прилично. Теперь нужно было вычистить канал затравочного отверстия, ударно-кремневый замок и сам винтовальный ствол до идеального состояния, а потом всё ещё и тщательно смазать. И делать это нужно было сейчас, пока появилось время, ведь неизвестно, что будет уже через пять минут. Точно таким же делом сейчас занимались и все его егеря. Оружие для них было вопросом самой жизни и смерти. – Драй, драй лучше фузею, Васька, глядишь, она тебя и выручит когда-нибудь и отблагодарит за твою заботу и ласку, – поучал Карпыч новенького солдата. – Да я драю, дядь Вань, сейчас вот весь нагар сбил и шмальцем всё ещё смажу как следует, – ответил егерь, вглядываясь в блестящий полированной чистотой ствол. Разгром турок был полный. Их толпы, спасаясь от преследования, устремились по трём основным направлениям: на юго-восток к древней Силистре, на юг к крепости Журжи и на юг-запад к переправе через Свиштов. За всеми этими потоками убегающих русским командованием были снаряжены отдельные отряды в погоню. Преследуя отступающих турок, кавалерия князя Долгорукова блокировала Журжи, а подошедшая за ней пехота ворвалась на бастионы и после непродолжительного рукопашного боя с деморализованным гарнизоном овладела крепостью. Командование Третей дивизии, получив сведенья, что турки оттянули основные свои силы для удара на Бухарест, решило воспользоваться удачной ситуацией и организовало пять успешных набегов на правый, османский берег Дуная. И если первые три из них были сделаны малыми подразделениями, то в последующих двух генерал-майоры Вейсман и Милорадович переправились через реку с четырьмя тысячами пехоты, одной тысячью конницы и при двадцати пушках. Шокированные численностью и дерзостью десанта, турки почти не оказали сопротивления. Отряд Вейсмана взял и превратил в руины Тулчу, Исакчу и Бабадаг. Одновременно с Вейсманом отряд генерал-майора А. С. Милорадовича при 1740 солдатах и четырёх сотнях казаков захватил Мачин и Гирсово. Всего этими двумя отрядами было добыто 214 пушек, 58 судов, огромное количество боеприпасов, военного имущества и провианта. С правого берега на левый русский было перевезено более 16 тысяч мирных жителей. Общие потери турок составили около полутора тысяч человек, и большое их количество попало в плен. Общие потери русских отрядов были всего 27 убитых и 134 раненых. Но главное, что с учётом разгрома основных турецких сил под Бухарестом были созданы все условия для переноса боевых действий на правый берег Дуная, а там уже были земли Болгарии. До самого же Стамбула оставалось всего-навсего 500 вёрст. Всё это сейчас было от Егорова далеко. Он со своей командой преследовал после недавнего сражения под Бухарестом отступающего врага в юго-западном направлении. Там под Свиштовым три месяца назад погибла его Анхен. И теперь сама судьба вела его по пути убийц. Именно в эту сторону бежал разгромленный отряд конной гвардии султана, и одной из его составляющих были беслы, элитные воины из «волчьего полка султана». – Платон, нам нужны лошади, – попросил Лёшка казачьего хорунжего. – Без них мы просто не поспеем за «волками». Сейчас, после разгрома, они усталые да ещё без своих заводных, и у нас есть все шансы их нагнать. Казачий сотник подумал немного и кивнул, соглашаясь: – Будут вам лошади, Ляксей, свежие будут! Там Лутай табунок отбил небольшой из породистых скакунов. Для себя их хотели схоронить, ну да ладно, коли такое дело наметилось. Их как раз на всех вас хватит. Вместе пойдём, у меня тоже за моих станичников свой счёт к этим есть. За Свиштовым широкий и полноводный Дунай расходился на два больших русла и затем огибал несколько более мелких островов. Там издавна была переправа, и даже без неё было проще переплыть эту огромную реку, протекающую тут более узкими рукавами. Именно сюда и рвалась сейчас часть конницы турок, потрёпанная в недавнем сражении. – Быстрее, быстрее! – настёгивал коня Егоров. Егеря и всадники русской кавалерии растянулись по широкой и выбитой полосе грунта. Было видно, что именно тут совсем недавно прошли сотни лошадей, а иной раз встречалась часть упряжи, какие-то тряпки и даже порою лежали на земле турецкие всадники, как видно, уходящие ранеными и теперь брошенные умирать своими товарищами в этой степи. Ни одного воина беслы среди них не было, «волки» своих не бросали. К исходу светового дня передовая казачья сотня настигла отходящий арьергард и разметала его. Часть турок после небольшой сечи сдались, а часть рассыпались по степи, надеясь, что с наступлением ночи можно будет укрыться в придунайской низменности, ну а потом уже потихоньку переправиться на свой правый турецкий берег. Вот и показались прибрежные холмы, и с какого-то из них сейчас смотрела на Лёшку его Анхен. Казачий отряд рубился с сипахами, спешно отходящими к реке. Лёшка интуитивно чувствовал, что беслы среди них нет, эти воины были хитрее и коварнее всех, и просто так они не дадутся. Нет, этих нужно было искать где-нибудь чуть в сторонке от всех, и он повёл свою команду правее, вверх по течению реки. От казаков отделилась сотня Платона и тоже поскакала к тем дальним холмам, к которым сейчас подходило около двух сотен всадников. Ни Лёшка, ни все его егеря не были природными кавалеристами, и, конечно же, они уступали в верховой сноровке умелым станичникам с Дона. Сотня Платона прошла через них и опередила на пару сотен шагов. – Урааа! – раздался рёв множества глоток, и казаки рассыпались лавой, заходя подковой на отступавший в отдалении отряд. Лёшка приподнялся, опираясь на стремена, и вгляделся вперёд. От отходящего отряда отделилось с полсотни всадников и кинулось навстречу казакам, и на них всех были одеты волчьи шапки! Конный бой – это всегда сплав быстроты и ярости одновременно. Здесь некогда думать, тут действуют лишь выработанные годами рефлексы, настолько всё здесь быстро происходит. Удар клинка, уклон, удар в ответ, отбил сам – сразу же бей в отмах, пока тебя не просекли первого. Казаков было больше, чем этих смертников, и они их почти всех порубили, потеряв при этом и сами пару десятков, но человек восемь беслы всё же прошлись сквозь их строй, и теперь на их пути уже были егеря. У Лёшки стоял какой-то звон в ушах, он вырвал свою саблю из ножен и каким-то чудом отбил первый удар наскочившего на него «волка». От второго смертельного удара его спас только конь, который встал на дыбы и принял рассекающую сталь на себя. Заваливаясь набок, Лёшка откатился в сторону, роняя свой клинок на землю. «Всё, ну теперь тут меня и похоронят, прямо рядом с ней на холме», – мелькнуло в голове. На него наезжал этот воин с волчьим хвостом на шапке и уже заносил саблю для последнего удара. Время как будто бы замедлилось, и Лёшка просто не успевал ничего сейчас сделать. «Бах!» – грохнул фузейный выстрел, и вместо головы у «волка» оказался кровавый ошмёток. – Лёшенька, держись! – подскочивший Никитич выпрыгнул с седла в двух шагах от Егорова, а в его левой руке дымила стволом старенькая егерская фузея. «Ших!» – проскакивающий мимо всадник словно встряхнул рукой и на глазах у Лёшки прорубил шею Матвея! Фонтан кровавых брызг хлестнул егеря по лицу, приведя в чувство. Убили дядьку! Его, Никитича, убили! Лёшка выхватил оба пистолета и, уклоняясь вправо от очередного удара сабли, разрядил свой пистолет в упор с левой руки. В шагах десяти другой беслы зарубил Петара и теперь уже заходил на Карпыча, покручивая сверкающим клинком. Лёшка расставил широко ноги, подложил опорой под вооружённую правую руку свою пустую левую и медленно надавил на спусковой крючок. «Бах!» – свинец ударил точно в середину спины «волка». Всё, здесь бой был закончен, пара «волков» уходила в степь, все остальные лежали на земле так же, как и пять неподвижных егерей. Дальше Лёшка действовал как на автомате. Сняв с окровавленной спины Петара его фузею и малый патронташ, он бросился к береговому обрыву. По реке, держась за гривы своих коней, к ближайшему острову напротив плыли полторы сотни всадников. До них уже было метров сто, и с каждой секундой они удалялись всё дальше. «Бах!» – раздался первый выстрел фузеи, и один из них скрылся в глубине. Двенадцать секунд потребовалось на перезарядку ружья. «Бах!» – и ещё один взмахнул руками и пропал с поверхности воды. «Бах!» – рядом раздался выстрел фузеи Василия. «Бах!» – выбил дальнюю цель Лёнька. Скоро на большом участке берега била из ружей и штуцеров вся команда егерей и присоединившиеся к ним казаки. Скоро стрелять можно было только из нарезного оружия, и Лёшка сорвал со спины свой верный штуцер: – «Бах!» Последний выстрел в этот день сделал Курт. Длинное винтовальное ружьё, когда-то доработанное его дедом, грохнуло, подскакивая на сошках, и выскакивающий на берег острова всадник уткнулся лицом в траву. Оставшаяся сотня беслы скрылась из глаз. На высоком холме у реки, рядом с небольшой аккуратненькой могилкой, вырос второй холмик побольше. Воинские почести для пятерых русских солдат отгремели барабанным боем и последним салютом. И теперь на вершине холма оставалось лишь двое молодых егерей, один – худенький невысокий офицер в звании подпоручика со шрамом на левой щеке и второй – рядовой, крепкий, коренастый и с большими светлыми глазами на широком лице. У обоих здесь оставались самые близкие люди, которых эта война у них забрала навсегда. А перед глазами Лёшки стояли картины из прошлого: Егорьевское ли поместье с охотой и рыбалкой или с весёлыми детскими шалостями, везде в них присутствовал образ дорогого дядьки. Везде где-то он был рядом, опекал, оберегал, советовал и успокаивал непоседливого сорванца. Дунайская армия, Крымский поход, атака в рассыпной стрелковой цепи или лесной бой на выходе, сколько раз прикрывал его Никитич и спасал от верной смерти, а вот он сам не смог его здесь защитить. Только теперь по-настоящему понял Лёшка, как дорог был для него его воспитатель, его дядька Матвей, и как мало тёплых слов он ему сказал при жизни. И вот теперь он лежит в братской могиле с другими погибшими в бою егерями, а рядом с ним могилка Анхен с её дедом.