Тот засучил рукав. – На! – он протянул тесак Сереге. Духарев, сообразив, аккуратно чиркнул по тощему предплечью мальчишки, тоже засучил рукав и передал нож. Через несколько секунд вода в чашке замутилась от смешавшейся крови. Мыш поднял чашу, сделал глоток, протянул Духареву. Тот тоже отпил. Делов-то, еще и не такое пивали. Мыш выплеснул остаток на утоптанную землю. Жидкость моментально впиталась в песчаную почву. Серега бросил взгляд на Чифаню… и неожиданно осознал, что это совсем не детская игра, а нечто действительно важное. И что этот малец, с которым он познакомился час назад, чья белобрысая макушка не дотягивает до Серегиного плеча, в глазах вполне взрослых Чифани и Сычка действительно стал Серегиным братом. Повинуясь наитию, Духарев расстегнул рубашку, стянул через голову золотую цепочку и протянул пацану. Тот на миг замешкался, потом сообразил, снял собственный крест и передал Сереге. Затем потянулся к нему, а когда Духарев наклонился, пацан обнял его и прошептал ему на ухо: – Имя мне – Момчил. – А мое – Дух. Ничего лучше собственной кликухи Сереге в голову не пришло. Духарев разомкнул объятья, поглядел на пацаненка и понял, что ему хорошо. Братьев у него раньше не было. И не думал, что когда-нибудь будут. – Славно! – громко и торжественно произнес Чифаня. Духарев ощутил, что отношение парня к нему тоже изменилось. Потеплело. – Славно! – пробасил Сычок.– Айда мед пить! Глава седьмая, где повествуется о том, как Серега Духарев чуть не угодил в рабство Парусиновый навес над головами. Толстые чурбаки вместо стульев. Вместо столов – еще более толстые чурбаки, на которые уложены широченные доски. Степенные мужики с деревянными кружками глянули на вновь пришедших, кто-то поздоровался. Сереге обстановка сразу напомнила знакомый пивняк в Питере. «Интересно, какое здесь пиво? – подумал Духарев.– И где представительницы прекрасного пола? Или у них – как в Азии?» – Садись,– сказал Мыш.– Я сейчас. Серега опустился на чурбак. Рядом плюхнулся Сычок. Чифаня отошел к другой компании. Серега приглядывался к местным жителям. Внешность у аборигенов разнообразием не отличалась: коренастые, волосатые, скуластые. Правда, у одних – патлы до плеч, а другие, например, трое мужиков в обшитых бляхами куртках, стрижены покороче, скобкой. Но бородаты все поголовно. Серега потрогал подбородок: щетинка еще только пробивалась. Его бритая морда в здешнюю моду явно не вписывается. Вернулся Мыш, приволок бурдюк литров на шесть и четыре кружки, вырезанные каждая из цельного куска дерева. Ручки у кружек, изукрашенные по здешнему обычаю резьбой – переплетающимися змейками. Мыш наполнил кружки, позвал Чифаню. Сычок алчно облапил свою кружку, но не пил, ждал, преданно глядя на Чифаню. – За вас, братья! – строго сказал Чифаня, плеснул чуток на земляной пол, после чего с достоинством выпил. Остальные медлить не стали. Сычок, как и Чифаня, тоже плеснул на землю, а Мыш – нет. И Серега – не стал. «Надо будет спросить, что за обычай такой»,– подумал он. Это было не пиво. Сладковатое пойло, пряное от трав, слабенькое, как джин-тоник. – Чифаня, я кушать хочу! – заявил Сычок, теребя рыжеватую бороду. Чифаня вытащил кожаный мешочек, вытряс на стол содержимое: кусочки светлого металла, вероятно, серебра, монетки разные, даже парочка золотых. Чифаня выбрал из серебряных кусочков самый маленький, дал Сычку: – Отдай Белке. Пусть накидает каши, сколько не жалко. Кашу Сычок притащил в большущем котелке, литров на пять. У Сереги немедленно забурчало в животе. Трое его приятелей достали ложки… У Духарева ложки, ясное дело, не было. – Удивительный ты человек, Серегей,– вздохнул Чифаня.– Даже ложки у тя нет. – Я ему вырежу,– с готовностью заявил Мыш.– А пока моей поест. Чифаня пожал плечами и зачерпнул кашу. Каша напоминала перловку. Соли маловато, зато много сала. В первый раз за сегодняшний день Серега наелся от пуза. Стемнело. На дворе кто-то разжег костер. Налетели комары. Никто, кроме Духарева, не обращал на них внимания. Бурдюк опустел, и Чифаня отправил Сычка за новой порцией. Чифаня и Мыш обсуждали какого-то Шубку. Шубка этот зимой намеревался идти на некие Черные Мхи. Охотиться, как понял Духарев. Чифаня думал пойти с ним, но опасался. Все знают: два года тому на Черных Мхах лесная нечисть побила охотничью ватажку. Мыш же утверждал, что побила ватажников не нечисть, а лихие людишки. Мехов, добытых в зимнике, не нашли, а нечисти меха – без надобности. Она сама мохнатая. Чифаня возражал: Мыш по-людски рассуждает, а нелюдь потому и нелюдь, что понять ее невозможно. О нелюди и нечисти друзья говорили так, как Серегины питерские кореша под водочку толковали, скажем, об американцах. Дескать, по-русски не понимают, потому хрен поймешь, чего им надо. Одно ясно – ничего хорошего не жди. Под навесом появилась новая компания. Человек десять, и тоже одни мужики. Возглавлял ее рослый, немного огрузневший мужчина со шрамом на лбу, коротко стриженными волосами и лопатообразной бородой. На поясе у него красовался не нож, как у большинства здешних, а настоящий меч с самоцветом на оголовье. Золотая цепь на шее в полкило весом, золотые браслеты. Местная крутизна, одним словом. Остальные перед ним явно лебезили. В одном из этих, лебезящих, Серега опознал знакомого – Голомяту. Голомята тоже узнал Духарева, помахал рукой. Новая компания заняла целый стол, а через некоторое время от нее отделился парнишка, подошел к Духареву: – Слышь, чужак, тебя Горазд зовет. Серега вопросительно поглядел на Мыша, а тот в свою очередь – на Чифаню. Чифаня же пожал тощими плечами; мол, иди или не иди – дело твое. Духарев решил подойти. Хоть позвали его, мягко говоря, неуважительно, но Голомята обошелся с Духаревым по-человечески. Нехорошо после этого его хозяину отказывать. Сергей остановился в паре шагов от стола, который был явно побогаче, чем тот, за которым он сидел. И блюдами, и напитками. Горазд – густая борода, челка с проседью, плечи минимум на пятьдесят четвертый размер – повернулся к Духареву, но не поднялся, остался сидеть, упершись ладонями в широко расставленные колени. Шаровары у Горазда, похоже, были из натурального шелка, красные, того же цвета, что и камень в оголовье положенного на лавку меча. Золотая цепь грузно свисала с купцовой шеи. Мощная цепка – машину буксировать можно. – Сам откуда? – спросил купец. Голос – бас. Сочный, глубокий. – Издалека,– уклончиво ответил Духарев. Лицо у Горазда – жесткое, глаза темно-серые, цвета апрельской Невы. Серега мог их хорошо разглядеть, потому что посреди стола горела толстая белая свеча. Купец молчал, и тусовка его тоже. Духарев чувствовал: для Горазда он – вещь. Сейчас вещь оценят и либо купят, либо отпихнут пинком, как перестоялый гриб. И все же была в купце некая привлекательность. Харизма. Серега осознал, что ходить под началом такого сильного человека ему было бы лестно. – Что, побил тебя Скольдов оплечник? – произнес купец. Духарев счел за лучшее промолчать. – То-то,– удовлетворился его молчанием купец.– Служить ко мне пойдешь? – А что делать? – спросил Духарев. – Да все! – весело отвечал Горазд.– Что скажу – делать. Ты тута чужой, чего нам с тобой рядиться? Иди по-хорошему, зря обижать не стану. Не такой я хозяин! Хоть у кого спроси! – Да, да! – оживились его шестерки.– Горазд – хорош! Горазд – добрый хозяин! Горазд… – Без ряду не ходи! – пискнул появившийся сбоку Мыш. – Кыш, землеройка! – добродушно проговорил Горазд. – Не иди к нему в холопы, Серегей! – звонко крикнул Мыш.– Не иди! – Да я в холопы и не собираюсь! – Духарев даже удивился.– Разве он меня в холопы зовет? – А куда ж еще! – возмутился Мыш.– Служить без ряду – значит, в полные холопы! А-а-а! Да ты ж наших законов не разумеешь! – Ну-ка уберите этого пискуна,– распорядился Горазд.– Да надавайте по шеям, чтоб в большой разговор не лез. Однако команду купца его подручным выполнить не удалось. Духарев перехватил двоих сунувшихся, бить не стал; одного оттолкнул так, что тот впилился спиной в столб, второму захватил кисть на болевой. – Уй-уй-уй! – завопил подручный, и на выручку ему сунулись сразу четверо. – Ша! – рыкнул Горазд, и купцовы люди остановились, а тот, кому Духарев руку выкрутил, перестал орать, только морщился. – Отпусти его,– приказал купец, и Духарев подчинился.