– Нет,– кратко ответил Духарев. – А че смурной такой да пужливый? Обидел кто? – А вам такие, с мордами размалеванными, не попадались? Оба мужичка захихикали. – Попадались,– сказал Трещок.– То Перши Лебеды ватажка. И снова захихикали. – Что смешного? – буркнул Серега. Показалось ему: бородачи над ним издеваются. – Нас не трогают,– пояснил Трещок.– Перша к Гораздовой средненькой сватается. Завсегда привет передает. – Токо Горазд все одно девку не отдаст,– сказал Голомята.– Перша богатый, да и Горазд не побирушка. За гридня отдаст, за ватажника – ни в жисть. – Перша ране гриднем у ослецкого воеводы был,– поведал Трещок.– Да воевода выгнал: умничал много. «У кого-то из нас крыша точно поехала! – отстраненно подумал Духарев.– А может, и не поехала? Может, это староверы какие-нибудь или, там, духоборы? А почему, собственно, нет? Вон эти, которые Кришну харят, еще и не в таких прикидах ходят!» – Че-т, одежка на тебе чудная, Серегей,– желтобородый Трещок пощупал духаревскую рубаху.– Тонка больно. Холстина, чай, ненашенская? – Нет,– буркнул Серега. – А все ж, откель сам будешь, паря? – Желтобородого снедало любопытство. – Издалека,– отрезал Духарев. Трещок шевельнул плечами: дело твое – и заговорил уже с Голомятой. К их беседе Серега прислушиваться не стал: все равно непонятно, о чем речь. Телега катилась не быстрей пешехода и рессорами оборудована не была. Духарев привык к другим скоростям, но уж лучше трястись на телеге, чем лежать под ногами у еще какого-нибудь Перши. Серега попытался осмыслить происшедшее. Происшедшее не осмысливалось. Нет, Духарев, конечно, не доктор философских наук, но башка у него варит, это все признавали. Хотя бы потому, что Серега дважды, причем честно, без взятки, поступал в универ. А что вылетал потом, так это не по глупости, а… по другим причинам. Правда, бабки зарабатывать головой у Духарева пока как-то не получалось. Да и не требовалось. Отслужил Серега в десантуре, куда, с разрядом по биатлону, он попал, считай, автоматом. В армии, правда, умение стрелять пригодилось меньше, чем умение бегать. А в зоне боевых действий он провел всего восемь дней. Хватило выше крыши. Получил касательное по черепушке – и десять месяцев прокантовался в госпиталях. Люди в белых халатах все никак не могли решить: съехал у него шифер или нет? Нормально отслужил, короче. Повезло. Дорога вильнула и вывернулась на опушку. Теперь слева зеленел луг, а пониже, за камышами, блестела речка. На речке чернели лодочки. Мирная такая картинка. Впереди Серега увидел высокий черный забор. Из-за забора поднимался дымок и доносился мерный звон. Будто кто-то лупил ломиком по рельсе. Телега миновала черные ворота, подпрыгнула на досках, перекрывших небольшой ручей, и покатилась дальше. Спутники Духарева перестали болтать. Трещок задремал, а Голомята кривым ножом выстругивал лошадку, занимался, так сказать, народным промыслом. Живая лошадка бежала сама по себе. Спустя некоторое время впереди открылся холм, а на холме – городок. Поселок сельского типа: деревянные домики с черными крышами, на макушке холма – дома покрупней. Что-то типа монастыря, только почему-то без крестов. Еще Серегу прикололо, что вокруг поселка – высоченный забор. Опасливо живут староверы. – Слышь, Голомята, а речка ваша как называется? Мужик отложил лошадку, ответил обстоятельно: – Речка наша Сулейкой зовется. А впадает в Двину, что к граду Полоцку течет. Бывал? Серега помотал головой. – Откуда ж ты идешь, паря? – удивился Голомята.– Лицом ты вроде наш, из кривичей, а говор мне незнакомый.– И добавил с важностью: – Дивно это мне, бывалому… Пока Голомята неспешно рассуждал о местных диалектах, Духарев безуспешно пытался соединить реальность с невозможностью. В географии Серега спецом не был, но где течет река Двина, знал прекрасно. И где город Полоцк стоит – тоже знал. Он еще мог поверить, что в какой-нибудь дикой Сибири есть места, не тронутые цивилизацией. Но не по эту сторону Уральских гор! Ни машин, ни линий электропередач… Серега потрогал затылок. Шишка. Вполне реальная и довольно болезненная. Какой там сон! Значит, шифер все-таки поехал? Повозка подкатилась к воротам. У ворот голый лохматый парень точил топор. – Здорово! – крикнул ему Голомята. – Здорово,– флегматично ответил парень. Качок. Даже не качок – боец. Мускулатура у парня – не накачанное мясо, а реальная железная мышца. Как у покойника Брюса Ли. Голомята покопался в сумке, выудил монетку, бросил парню. Тот поймал. – Как съездили? – спросил он. – Не в убытке. – А это кто с вами? Серега не сразу понял, что речь – о нем. – По дороге прибился. Его Перша ободрал. Парень отложил топор, встал. – Ох доиграется Перша! – посулил он, оглядел Духарева, констатировал: – А ниче парниша! Здоровый. Не пропадет. Кличут как? – Серегей! – вместо Духарева ответил Голомята. – Ишь ты! – удивился парень.– Чего умеешь, Серегей? – Зубы выбивать,– мрачно ответил Духарев. Парень ему не понравился. Наглый, как тамбовский бычок. Парень, впрочем, не обиделся. Или намека не понял. – Коли так, Голомята, вези его наверх. Может, сгодится в княжьи люди? – Дело,– согласился Голомята.– Свезу. И хлестнул лошаденку. Трещок так и не проснулся. Дорога шла узкая, между заборов. По обе стороны – деревянные тротуары. Лошаденка топала не спеша, гоняла хвостом мух. Все вокруг было такое настоящее… слишком настоящее для самого крутого глюка… Серега почесал стриженую макушку, поскрипел мозгами… и принял все как есть. Ничему не удивляться, не возмущаться. И не борзеть. По крайней мере, пока ситуация не прояснится. А пока рассматривать ее как приближенную к боевой. Провоевал Духарев совсем немного, но успел усвоить накрепко: главное – выжить. Те, кто удивляется, возмущается и умничает, возвращаются домой за казенный счет, под номером «200». Не борзеть. Однако и клювом не щелкать. Глава третья, в которой выясняется, кто крут, а кто – не очень Улочка виляла, как уклейка, но упорно карабкалась вверх, пока не добралась до местного рынка. Тут было шумно, толкался разный местный народ, и выглядел этот народ настолько чуждо для глаз питерского парня Сереги Духарева, что тот совсем растерялся. – Слазь,– скомандовал Голомята.– Тебе туда! – Он махнул рукой вправо, где между домами видно было пустое пространство. А за ним – высокий забор. – Спасибо,– Серега соскочил с телеги. – Удачи, паря! Не робей! Трещок так и не проснулся. Духарев пошел в указанную сторону и минут через пять оказался у архитектурного ансамбля, который украшал вершину холма. Первым внимание привлекал могучий забор: ряд толстых, тесно пригнанных, заостренных сверху кольев, обмазанных какой-то сизой дрянью. Кое-где над частоколом возвышались деревянные же башенки, а в одном месте ограда вытягивалась кишкой и сходилась к воротам. Над воротами тоже возвышались башенки, а сами ворота выглядели весьма солидно: высокие, окованные железом. Под старину. Впрочем, тут все было – под старину. А и в самом деле – может, это какой богатенький новорус в историю балуется? Была вроде такая мода? Створки были приоткрыты, поэтому Духарев решил, что можно войти без стука. По ту сторону ворот оказался довольно узкий коридор, мощенный булыжником. Камни мостовой были подогнаны очень тщательно, а вот забор изнутри выглядел совсем непрезентабельно: какие-то лесенки, балки… Как будто его еще не достроили. Никем не остановленный, Духарев миновал узкий проход и оказался на просторном, тоже мощеном дворе, с колодцем и несколькими строениями. Жемчужиной этого деревянного зодчества, вне всяких сомнений, можно было назвать особнячок в два этажа с башенками и красной крышей. Симпатичный особнячок, стильный. За особнячком высилась каланча высотой метров десять, с крохотными окошками. Предположение насчет играющего в «историю» новоруса еще более укрепилось. По двору задумчиво бродила свинья, и явно маялся от безделья белоголовый парень лет двадцати, прикинутый, по местной моде, в ярко-синие сапожки, которые время от времени ласково поглаживал. Видно, нравилась ему собственная обувка. На Серегу парень глянул, но вскользь. Без малейшего интереса. Свинья же Духареву вообще внимания не уделила.