Вдоль стены – широкая лежанка. А на лежанке – живой горностай. Очень красивый и очень сердитый. Увидав незваного гостя, горностай противно заверещал. – Да ладно тебе! – сказал ему Духарев.– Не нужна мне твоя шубка! И заметил на полу глиняную чашку с кусочками сырого мяса. – Твое? – спросил он горностая.– А хозяин где? Зверек глядел на него черными глазами-бусинками. На вопрос, само собой, не ответил. «Окно» было естественным. Дупло сантиметров тридцать в поперечнике. Это снаружи, внутри – шире. Тактически «окно» располагалось очень удачно: подходы к «дому» просматривались прекрасно. Учитывая толщину стен и относительную слабость местного оружия, выковырять засевшего в дубе стрелка очень непросто. Разве что огнем… На полу лежала пыльная медвежья шкура. Метрах в трех над головой густо висели связки шкурок. Горностаевых среди них Духарев не разглядел. Еще одной примечательной деталью был повешенный над лежанкой меч. Серега снял его, вытянул из кожаных ножен узкий почти метровый клинок, отточенный с обеих сторон, но только до середины. Ближе к рукояти клинок был намеренно затуплен, а у самого эфеса украшен свирепыми зубцами. Клевая вещь. Серега вздохнул, сунул меч в ножны и повесил на место. Во-первых, чужое, во-вторых, даже дубинкой Духареву было сподручней орудовать, чем длинным боевым клинком. Рубиться на мечах – все равно что из тяжелого револьвера навскидку бить. Это только кажется, что просто: навел да нажал на спуск. А на деле: из шести выстрелов пять – в «молоко», а шестой – в ворону на дереве. Это если в мишень стрелять. А если в вооруженного противника, так, скорее всего, и на спуск нажать не успеешь, а твои мозги уже в стенку полетят. В общем, повесил Серега дорогую вещь на прежнее место и… – А вот это ты верно решил,– проскрипел за спиной голос.– Поворотись-ка, паря, да погляди на меня. Духарев послушно обернулся. Перед ним стоял совершенно седой старик, одетый, несмотря на лето, в теплую меховую одежку. На плече старика сидел горностай, другой, не тот, что расположился на кровати, а в руках деда наличествовал взведенный заряженный арбалет, именуемый здешним народом – самострел. И этот самый самострел был очень красноречиво направлен Сереге в живот. – Зачем пришел, дурень? – спросил старик. Слова он выговаривал не очень внятно: через коричневое от загара лицо пролегла страшная борозда: серый рубец от уха, голой полосой протянувшийся через бороду, к подбородку. За разорванной губой проглядывала пустота: зубов в этом месте не было. Серега скосил глаза вниз и увидел, что одной ступни у деда нет и опирается он коленом на деревянную раскоряку. Как он сумел без ноги, беззвучно, подняться наверх и застать Серегу врасплох? Уму непостижимо! Серега прикинул, сумеет ли в броске перехватить самострел. Решил: рискованно. Слишком тесно. А старик, скорей всего, только выглядит немощным. Дед качнул перехваченной кожаным ремешком головой. – Даже и не помышляй! – угадал он Серегины прикидки.– Так чего тебе надо, репка-сурепка? Зачем ко мне влез? Наконечник, который глядел Духареву в район пупка, был двойной, зазубренный. Такой вынуть можно только с потрохами вместе. Вынутые потроха Серега видел. Это было неприятное зрелище, хотя потроха были не его, а совсем другого человека. И все, чего хотел тот человек,– десять кубов обезболивающего в вену. Или – ножом по горлу. Только побыстрее. Вряд ли собственные внутренности понравятся Сереге больше, чем чужие. А обезболивающего тут нет. И искусственного сердца с почками. А как работают местные хирурги, он уже видел. Строго по анекдоту. Доктор: «Ампутация левой ноги!» Фельдшер топориком – тюк! Доктор: «Ампутация правой руки!» Тюк! Доктор: «Ампутация левой руки!» Тюк! «Я сказал – левой!» Тюк! «Я сказал – руки!» Тюк! Вот и у дедушки с местной медициной явно были проблемки! – Что, язык проглотил? – сердито рявкнул ему старик.– Пошто священное место испоганил? – Я ничего не трогал,– осторожно проговорил Духарев. Раздвоенный наконечник действовал на Серегу гипнотизирующе.– Не крал и не поганил… Дверь надо запирать! – буркнул он. – Чего-о? – старик задрал лохматую бровь. – А того! – Серега фыркнул и уселся на пол. Да пошел этот дед!.. Захочет стрельнуть – все равно стрельнет. Старик не выстрелил, тоже уселся, на край лежанки. Глядел на Духарева стылыми немигающими глазами. Молчал. Горностай у него на плече завернулся в пушистый хвост и тоже таращился на Серегу. Второй – тоже. – Заблудился я,– сказал Духарев.– Что ж теперь, меня убивать? Ну не лесной я человек! – Что не лесной – это я вижу.– Дед усмехнулся. Усмешка у него была… Как у старого рваного волчары. От такой усмешки мужские семенные органы сразу хотят в животе спрятаться. – А вот кто ты есть – не вижу. А должен бы. – Почему? – заинтересовался Духарев. – Потому что ведун,– ответил дед неожиданно мягко. – Ведун – это как? – Так! – Старик покачал головой и опустил самострел.– Грех тебя убивать, убогого! – пояснил он. Серега не шевельнулся. Он нутром чуял: и без самострела старик смертельно опасен. – А может, ты и не убогий,– рассуждал дед.– Морда у тебя вроде тутошняя, но токо – на простой погляд. А внутри, вовсе чужинская. То ли ты ума лишенный, то ли – духом схваченный. А может, ты сам – дух? – старик пытливо глядел на Серегу. – Звали меня и Духом,– сказал Сергей. Хрен знает, может, к духам дедушка более снисходителен? – Не врешь,– констатировал старик.– Звали. Токо ты не дух. И не кромешник… А похож! – Дед мелко захихикал, и сразу стало заметно, что лет ему – не меньше шестидесяти. – Можно я уйду? – попросил Серега.– Я тебе плохого не сделал? Твоего не взял. Я, можно сказать, твой гость! – У-ху-ху! – развеселился старик.– Какой ты гость, репка-сурепка? А взял бы вот хоть его… – Кивок на меч.– Стал бы я с тобой лясы точить? Со злодеями у меня разговору нет. Со злодеями вот он беседует! – Старик похлопал по самострелу.– Ну-тко амулет свой покажь! Серега нехотя (кто его знает, как здешние ведуны к христианам относятся?) вытянул наружу крестик. Пронесло. Хвататься за самострел дед не стал. – Видал такие,– кивнул он.– У ромеев. Но ты не ромей, по говору слышу. И не булгарин. – Да я вообще не отсюда! – честно признался Духарев. – Звать тебя как? – Сергей. – Сергей… – Старик, первый из здешних, произнес его имя правильно, несмотря на порванный рот и отсутствие зубов.– Сергей… – будто попробовал на вкус.– Потому и ко мне влез, не испужался… – Дед не спрашивал, рассуждал сам с собой. Старик посидел с полминуты молча, хмурясь и шевеля бровями, потом глянул своими стылыми, цвета грязного льда глазами на тоже притихшего Серегу. – Вот что, Сергей-Не-Отсюда, поживи-ко ты у меня! – Да я… – замялся Духарев. – Боишься, что ли? – задрал бровь дед. – Боюсь! – не стал кривить душой Духарев. Что толку, если этот одноногий дедушка и так видит его насквозь? – А вот он – нет,– усмехнулся старик, погладив горностая. Как ни странно, но этот аргумент для Духарева оказался решающим. И он остался. Глава вторая Что такое «ведун» Деда звали Рёрех. Почти как знаменитого художника. Был дед – из варягов, да вдобавок ведун. Не колдун, не волох-жрец, а именно ведун. То есть умел абсолютно безошибочно определять, когда человек говорит правду, а когда лапшу на уши вешает. Одноногий детектор лжи, одним словом. Еще старик умел предугадывать чужие действия, но об этом Серега узнал позже. Свои особые способности старик относил за счет отсутствия конечности. Идея была проста. Ежели тебе что-то оттяпали, то это что-то оказывается в «том» мире, «за кромкой», как выражался ведун. И, соответственно, бывший хозяин потерянной части тела приобретал связь с потусторонним миром и получал возможность скачивать оттуда кое-какую информацию. А поскольку в том мире все вещи выглядят в своем истинном виде, то ведун мог интуитивно отличать истину от параши. По крайней мере, так это понял Духарев. А чем он сам приглянулся ведуну, тот выложил Сереге прямо и незамысловато. – Я б тя убил,– добродушно сообщил он,– да кто знает, чего из тя выйдет? И пояснил: