Я не возражал. Сами разбудили, теперь сами завтраком и кормите. — Продотрядовцы эти в уезде почти уже месяц, — начал Федор. — Сначала ближние от города села и деревни обирали, пьянствовали и безобразили, а потом вот и до нас, дальних, добрались. Сам знаешь, там, вокруг города, места всё хлебные и народ посмирёней, не как у нас на севере уезда в лесном краю. Мы тут, хоть и беднее, но всегда вольно жили… Это — точно. Уезд — огромный. Весь из конца в конец проедешь — как почти пару-тройку мелких северо-германских государств до объединения их в империю. Я, не дожидаясь предложения, молока себе налил и хлебушка ломоть взял. Слушаю да ем, одно другому не мешает. Как тому котику. — Кум в уездном городе в писарях состоит, много знает… — Федор, на меня глядя, тоже решил молочком себя побаловать. — Командует полком бывший офицер императорской армии Степанов. Вот он и решил, когда хлеб собрал, себе его оставить, а не отдавать советской власти. Ещё и, как мне парнишка кумов рассказал, полк собрались на фронт отправить, а самого Степанова под суд. Не держал де, он дисциплину в полку, допускал много безобразий. Убили они в уезде восемнадцать большевиков, что Степанова арестовывать пришли и сейчас в Уржуме не советская власть, а Южный округ Вятской губернии со своим правительством. Федор отпил молока из кружки и продолжил. — Хлеб больше у крестьян не забирают, а даже малую часть обратно раздали. Сейчас они не продотряд, а борцы за народ. Везде, где можно, расклеивают воззвание патриарха Тихона, где большевики церковному проклятию предаются. Бывшие офицеры и кто советской властью недоволен, теперь все к Степанову потянулись. — Когда всё это случилось? — уточнил я. — Почитай, больше уже двух дней. Парень-то от кума только день до нас добирался. — провёл вычисления в своей голове Федор. — Ну, тогда и нам, скорее всего, наказания от продовольственного полка не будет, что мало зерна от нас привезут, — высказал я предположение. После моих слов Федор Терентьевич повеселел. — Точно, Ваня. Семенов же сейчас за народ. На этой хорошей мысли атаман своё молоко и допил. — За себя он, а не за народ. Жди сейчас, Федор Терентьевич, в уезд Красную армию. Упоминание о Красной армии радости атаману бузников не добавило. Пустую кружку он от себя отодвинул, указательным пальцем начал по столешнице постукивать. Впрочем, это постукивание совсем не долго продолжалось. — Что, Ваня, делать-то будем? Федор Терентьевич в непонятных для себя ситуациях не стеснялся от других советов слушать. Может, кто что и подскажет. Пусть и из младших даже. Поступал он, конечно, по своему разумению, но перед этим не гнушался и все мнения узнать. — Не знаю, думать надо, — не стал торопиться я с ответом. В конце концов, правда не сразу, советская власть в России победит, но тут сразу в омут головой тоже не надо кидаться. Лес рубят — щепки летят, а сгинуть в вихре гражданской войны мне очень не хотелось. Глава 25 Конные и пароход Ещё почти неделю всё было спокойно. Люди в селе своими обычными делами занимались. Правда, иногда в сторону тракта из уезда поглядывали. Погода стояла замечательная. Федор Терентьевич посты на дороге в уездный город усилил. Пусть степановцы сегодня за народ, но, хрен знает, что их руководству завтра в башку втемяшится. Я, бездельничал. Федор от меня только отмахивался. Отдыхай мол, чего тебе на боку не лежится… К Павлу Павловичу сходи. К Павлу Павловичу, бывшему земскому фельдшеру, я и так почти каждый день бываю. Тот мне рад, всё расспрашивает меня, что и как в моей жизни случалось. Глуховат только он совсем стал, да и с памятью проблемы. Ещё и часто прерывают нас. То, что земскую медицину советская власть отменила, не ликвидировало заодно и болезни. Страдальцы к дому Павла Павловича дорогу знали. Правда, лечил он сейчас всё больше травками. — Нет лекарств, Иван, совсем нет… Знахарскими методами народец пользую да добрым словом… — вздыхал старик. На шестой день жизни волости при новой власти, уже ближе к вечеру, костыга моё и Федора Терентьевича размеренное времяпрепровождение на ноль помножил. — Едут! — Кто? Атаман бузников аккуратно отложил в сторону сеть, которую чинил. Река рядом с селом имеется, а где река — там и рыба. Однако, для её ловли сеть должна всегда в порядке быть. — Пойди их разбери… В военной форме, оружные. Это — точно. Сейчас в военной форме — через одного. — Погоны есть? — Нет. Так. Нет. Один вариант — кто, отпадает. Не белые. Уже легче. Остаются — красноармейцы или степановцы. Тут — хрен редьки не слаще. Тех и других кормить-поить надо будет. — Много их? Федор Терентьевич костыгу расспрашивает, а сам уже другой моментально стал, как струнка натянулся, ко всему готов. — Полтора десятка или чуть больше. Едут — не торопятся. Я напрямки сюда, а они по тракту, но скоро будут. — Телеги с ними есть? — Одна. Одна… Значит — не за хлебушком. За каким тогда лешим? Ну, скоро и узнаем. Зерно — спрятано. Коров и лошадей подальше за лес отогнали. Как к басурманскому нашествию приготовились. Через час оказалось, что имелись в действиях атамана бойцовской артели и пробелы. Не всё он учёл. Заявились в село степановцы. По приказу их старшего народ около церкви собрали. — Советская власть в Уржумском и Малмыжском уездах ликвидирована, — так было объявлено жителям села. — Скоро падут Вятка и Котельнич. Объявлена мобилизация в Народную армию… Представитель, которой уже по счёту за год новой власти, ещё что-то продолжал говорить, но главное уже прозвучало. Мобилизация! Вот с какой целью вооруженный отряд сюда прибыл. Энтузиазма данная новость у собравшихся не вызвала. Под винтовку становиться мужикам не хотелось. Бабам — кормильцев терять. Некоторые мужички, кто посообразительнее, стали из первых рядов назад подаваться. — Списки подлежащих мобилизации у нас имеются. Ещё бывшим уездным воинским начальником составленные. — старший у степановцев помахал в воздухе казенными на вид бумагами. — Уклоняющиеся от воинской повинности понесут наказание по законам военного времени. Их семьи — тоже… На последних словах говорящий сделал особый акцент. Собранный у церкви народ зашушукался, запереглядывался, кое где и матерки прозвучали. Во как… Даже списки у них имеются… Впрочем, вполне объяснимо. Не все за год советской власти бумаги, что при императоре Николае Александровиче писаны, на цигарки пошли. Да и власть та в губернии — только-только. В уездах, не говоря уже про волости, зачастую всё почти осталось как было. Воинского начальника в уездном городе уже нет, а документы-то все на полочках лежат в прежнем порядке. Вот и пригодились они степановцам. — Кто мобилизуется — сейчас будет объявлено. Люди у церкви ещё больше в волнение пришли. По виду — вылитый старший унтер, начал фамилии и имена выкрикивать. Тут с реки и загудело. Раз, второй и третий. Каждый раз продолжительно. Человек за бортом? Я, когда ещё в Санкт-Петербурге учился, все звуковые сигналы судов выучил. Интересны мне было, как между собой кораблики на Неве переговариваются. Когда судно к причалу подходит, оно один продолжительный звук производит. Гудит четыре секунды. Когда отходит — один продолжительный и три коротких звука. Тут — три длинных сигнала было. Или, поменяла сейчас всё в сигналах советская власть? — Пароход! — Пароход! — Пароход! — там и тут раздалось в толпе. Старший у степановцев нахмурился — он никакого парохода не ждал. — Узнать, что там, — было отдано им распоряжение. Глава 26 Сормах