– Фараатаа! – Кто здесь? – Я понтифик Валентин. – Валентин-глупец. Валентин-сопляк. – Нет, Фараатаа. Валентин – понтифик. – Для меня это ничего не значит. Я – Явленный король. Валентин расхохотался, и его смех пролился над миром, как золотой медовый дождь. Взмахнув крыльями великого короля драконов, он взмыл почти до края неба, откуда поверх тьмы была видна вершина Замковой горы, пронзающей небеса на другой стороне мира, и Великое море за нею. Посмотрев оттуда вниз на джунгли Пьюрифайна, он опять расхохотался, и смотрел с неимоверной высоты, как разъяренный Фараатаа шатался и корчился под лавиной этого смеха. – Фараатаа! – Что тебе нужно? – Ее нельзя убивать, Фараатаа. – Кто ты такой, чтобы говорить мне, что можно, а что нельзя? – Я – Маджипур. – Ты глупец Валентин. А я – Явленный король! – Нет, Фараатаа. – Нет?! – Я вижу светящееся в твоем разуме древнее предание. Грядущий принц, Явленный король – как ты смеешь притязать на эти титулы? Ты не этот принц. И никогда тебе не быть этим королем. – Ты зря надеешься сбить меня с толку всякой чушью. Убирайся, пока я не вышвырнул тебя. Валентин действительно почувствовал то ли толчок, то ли нажим. Почувствовал и без труда отразил. – Грядущий принц совершенно чужд ненависти. Неужели, Фараатаа, ты будешь отрицать это? Это неотъемлемая часть легенды твоего родного народа. У него нет жажды мщения. Он не вожделеет разрушения. В тебе же, Фараатаа, нет ничего, кроме ненависти, жажды мщения и разрушительности. Если лишить тебя этих свойств, от тебя останется лишь пустая шелуха. – Дурак! – Твои притязания – обман. – Дурак! – Если ты, Фараатаа, воистину тот король, каким провозгласил себя, то позволь мне лишить тебя гнева и ненависти. – Ты, глупец и несешь чушь! – Ну, же, Фараатаа. Опомнись. Освободи Данипьюр. И позволь мне исцелить твою душу. – Данипьюр умрет не позже чем через час. – Нет, Фараатаа. – Смотри! Плотно переплетенные кроны деревьев расступились, и взору Валентина явился Новый Велализир, озаренный мятущимся светом множества факелов. Храмы из связанных между собой бревен, знамена, алтарь, уже горящий погребальный костер. Величественно спокойная женщина-метаморф, прикованная к каменной плите. Вокруг нее чуждые пустые лица. Ночь, деревья, звуки, запахи. Музыка. Пение. – Освободи ее, Фараатаа. А потом приди ко мне вместе с нею, и мы вместе восстановим все, что можно восстановить. – Ни за что! Я своей собственной рукой предам ее богам. И ее жизнью искуплю давний грех Кощунства, когда мы принесли в жертву собственных богов, и в наказание за это сюда были посланы вы. – Ты заблуждаешься даже в этом, Фараатаа. – В чем же я заблуждаюсь? – Тогда, в Велализире, боги предались вам добровольно. Они сами себя принесли в жертву, а вы не поняли этого. Вы создали миф о Кощунстве, но это ложный миф. Фараатаа, все это ошибка, с начала до конца. В тот давний день водяной король Низнорн и водной король Домситор пожертвовали собою точно так же, как ныне водяные короли предаются нашим охотникам во время своих странствий вокруг Зимроэля. И ты этого не понимаешь. Ты не понимаешь вообще ничего. – Безумие. Глупость. – Отпусти ее, Фараатаа. Пожертвуй своей ненавистью, как водяные короли жертвуют собой. – Я убью ее своими руками. – Этого нельзя делать. Отпусти ее, Фараатаа. – НЕТ! Страшная сила, вложенная в это «нет», оказалась неожиданностью: взметнувшись ввысь, как океанская волна в яростном приливе, она достигла Валентина и обрушилась на него гневным ударом, ошеломила его и на мгновение ввергла в хаос. Пока он приходил в себя, Фараатаа нанес еще один удар, третий и четвертый, и все они попадали в цель, словно кузнечный молот. А потом Валентин ощутил силу водяного короля, служащую ему опорой, перевел дыхание, собрался и снова обрел свою собственную силу. И простер ее к мятежному вождю. Он хорошо помнил события многолетней давности – последний час войны за возвращение трона, когда он в одиночестве вошел в Судебный зал Замка и обнаружил там узурпатора Доминина Барджазида, охваченного неудержимой яростью. И Валентин обратил к нему любовь, дружбу, огорчение от того, что произошло между ними. Он обратил к нему надежду на мирное урегулирование разногласий, прощение совершенных грехов, гарантию безопасного ухода из Замка. На все это Барджазид ответил вызовом, ненавистью, гневом, презрением, дерзостью, объявлением вечной войны. Валентин не забыл ничего из этого. И теперь все повторялось заново: исполненный ненависти враг, отчаянное сопротивление, категорический отказ свернуть с пути смерти и разрушения, отвращение и глумливая насмешка, презрение и неприятие. Он не ожидал, что Фараатаа выкажет больше готовности пойти навстречу, нежели когда-то – Доминин Барджазид. Но, оставаясь самим собою, продолжал верить в возможность торжества любви. – Фараатаа! – Валентин, ты сопляк. – Если ты намерен стать тем, кем объявил себя, то отбрось ненависть и приди ко мне с миром. – Оставь меня, Валентин. – Я взываю к тебе. – Нет. Нет. Нет. Нет. На сей раз Валентин был готов к яростному неприятию, которое обрушилось на него каменной лавиной. Он принял всю силу ненависти Фараатаа, отринул ее и предложил взамен любовь, доверие и открытость, но получил взамен еще больше неизменной, непреклонной, непримиримой ненависти. – Ты не оставляешь мне иного выхода, Фараатаа. Молча пожав плечами, Фараатаа направился к алтарю, на котором лежала связанная королева метаморфов. Вот он поднял кинжал из полированного дерева. – Делиамбер! – позвал Валентин. – Карабелла! Тизана! Слит! Они тут же схватили его, кто за руки, кто за локти, кто за плечи. Он почувствовал, как в него хлынула их сила. Но ее не хватало. Он воззвал к миру, нашел на Острове его новую Владычицу, мать Хиссуна, и взял силы у нее, а потом и у прежней Владычицы – своей матери. Но даже этого не хватало. Впрочем, у него имелись еще резервы. – Тунигорн! – позвал он. – Стазилейн! На помощь. – И они присоединились. Он отыскал Залзана Кавола. Он отыскал Эйзенхарта. Он отыскал Эрманар. Он отыскал Лизамон. Но и со всеми ними сил не хватало. Значит, прибавим еще. – Хиссун! Поделитесь со мною вашей силой. Поделитесь со мною вашей стойкостью. – Я здесь, мой император. Вот! Теперь получится. Он снова, как наяву, услышал голос Аксимаан Трейш: «Ты спасешь нас, сделав то, что сам считаешь невозможным». Да. Теперь это окажется возможным. – Фараатаа! Единственный импульс, подобный звуку гигантской трубы, устремился от Валентина через полконтинента – в Пьюрифайн. В долю мгновения он преодолел путь и нашел свою цель, которой являлся даже не Фараатаа, а ненависть, наполнявшая его, слепая, гневная, непреклонная страсть, требующая отомстить, разрушить, стереть с лица земли, изгнать. Валентин нашел ее и удалил, высосал из Фараатаа одним непреодолимым глотком, впитал в себя всю эту пылкую ярость, поглотил, взял из нее ее силу и отбросил прочь. А Фараатаа остался пустым. Какой-то миг его рука еще продолжала подниматься над головой, мышцы оставались напряженными, ноги прочно упирались в землю, оружие было нацелено в сердце Данипьюр. И вдруг Фараатаа испустил беззвучный вопль, нематериальный звук, пустоту, ничто. И застыл неподвижно, вытянувшись во весь рост. Но он уже представлял собою лишь пустую скорлупу, шелуху. Кинжал выпал из безжизненных пальцев. – Уходи! – велел Валентин. – Во имя Божества, уходи! И Фараатаа упал ничком и больше не шевелился. Все стихло. Мир застыл в ужасающей неподвижности. «Ты спасешь нас, – сказала Аксимаан Трейш, – сделав то, что сам считаешь невозможным». И он не испытывал колебаний. Из безмерной дали он услышал голос водяного короля Маазмоорна: – Ты закончил свое путешествие, Валентин-брат? – Да. Мое путешествие закончено. Валентин открыл глаза. Положил зуб, снял с головы обод. Посмотрел вокруг и увидел, что Карабелла, Слит, Делиамбер, Тизана стоят бледные и испуганно смотрят на него. – Все кончено, – чуть слышно сказал он. – Данипьюр останется жива. Из джунглей больше не будут выходить чудовища. – Валентин… Он взглянул на Карабеллу. – Что, любовь моя?