— Недели вполне хватит. И если ты мне позволишь распоряжаться работами, я отвечаю за безопасность семьи. Капитан с удовольствием согласился на предложение сына, и решено было сейчас же взяться за работу. Все другие работы, кроме посадки деревьев, были приостановлены. Часть рабочих начала копать ров вокруг холма, а остальные отправились в лес за деревьями для палисадов. Ворота же продолжали стоять на своем месте. Капитан был в восхищении: эта оживленная деятельность напоминала ему его военную жизнь, и он чувствовал себя помолодевшим. Мик, копавший, как крот, рыл уже глубоко, когда американцы только еще лениво начали браться за дело. Джеми Аллен тоже не торопясь принялся за дело, но скоро его белокурые волосы виднелись уже в уровень с землей. Четыре дня шла оживленная работа. Окончив посадку деревьев, Джоэль со своими помощниками также присоединился сюда. Рвы были уже окончены и начали ставить палисады. — Ставьте прямее деревья, молодцы! — распоряжался сержант. — Вот удивительная плантация, — сказал Джоэль, — и удивительные же плоды, должно быть, она принесет! Может быть, вы надеетесь, что эти каштановые колья будут расти? — Не для того мы садим их, чтобы они росли, а думаем, что они помогут нам укрыться от краснокожих; только баррикады и могут остановить их. — Я не спорю об этом, Джеми, хотя, на мой взгляд, полезнее теперь работать в поле; по крайней мере, мы были бы обеспечены на зиму кормом для скота. Впрочем, я, может быть, и ошибаюсь. — Вот как, Стрид! — закричал Мик из глубины траншеи. — Вы считаете бесполезным строить укрепление в военное время? Уж очень вы храбры! Такому смельчаку всего лучше надеть ранец и идти воевать, а мы будем хлопотать о безопасности нашей «хижины». Хотел бы я видеть, как эти разбойники будут падать в траншею, где их засыплет землею! — Ты называешь так индейцев, а сам дружишь с Ником? — Ну, Ник — образованный краснокожий. Джоэль отошел, ворча что-то под нос. Через неделю все было готово, кроме ворот. Во все время работ майор был так занят и утомлен, что совсем не имел времени поболтать с сестрами и матерью. Но сегодня, когда работы уже кончились, когда около палисадов подчистили и подмели, капитан предложил пить вечерний чай перед домом. — Если бы американцы знали, сколько чаю мы выпиваем, то назвали бы нас изменниками. Но после работы, да еще в лесу, это так приятно! Я думаю, майор Вилугби, что и королевские войска не пренебрегают им? — Еще бы, мы его очень любим! Говорят, в Бостоне он заменил портвейн и херес. Я не знаток в нем, но очень люблю его пить. Фаррель, — обратился Роберт к своему денщику, — принеси ту корзину, которая стоит на моем туалете. — Правда, Боб, — сказала, улыбаясь, мать, — ты ничего не сказал еще нам о ней. — Я извиняю себя тем, что все время заботился о вашей безопасности. А теперь от всей души благодарю за подарке всех вас; только Мод поленилась и не захотела ничего сделать мне на память. — Это невозможно! — вскричал капитан. — Поверь мне, Боб, никто так не интересуется всегда тобою, как она. Мод ничего не сказала. В эту минуту вернулся Фаррель и поставил корзинку возле Роберта. Он вынул все вещи, но ни на одной из них не было имени Мод. — Действительно, это странно, — совершенно серьезно заметил капитан. — Боб, не обидел ли ты чем-нибудь мою маленькую девочку? — Уверяю тебя, что с умыслом я никогда не обижал ее; если же это произошло как-нибудь незаметно для меня самого, то прошу теперь прощения у Мод. — Тебе не в чем извиняться! — живо воскликнула Мод. — Так почему же ты забыла о нем, моя крошка, тогда как мать и Белла сделали ему столько подарков? — Обязательные подарки, дорогой папа, совсем не подарки, и я не люблю их делать. Находя, что лучше прекратить этот разговор, Роберт уложил обратно все вещи. Мод готова была расплакаться. По счастью, завязался разговор, и никто не заметил волнения девушки. — Ты мне говорил, что у вас в полку новый командир, но не назвал его фамилию, вероятно, это мой старый товарищ Том Велингфорд; в прошлом году он писал мне, что надеется получить этот полк. — Генерал Велингфорд получил один кавалерийский полк, а к нам назначили генерала Мередита. Когда было произнесено имя генерала Мередита, никто, кроме Мод, не обратил на это внимания. Мод оно напомнило о ее родителях, и ей захотелось расспросить брата об этом генерале, приходившемся ей дедушкой, но деликатность не позволила ей сделать это при Вилугби, заменивших ей родителей, и она отложила свои расспросы до более удобного случая. Роберту же это имя напоминало всегда о его милой названной сестре. В это время Ник подошел к столу и с удивлением поглядывал на укрепления. — Видишь, Ник, на старости лет я опять делаюсь солдатом. Как ты находишь наши работы? — К чему они, капитан? — Защищать нас, если краснокожим вздумается придти за нашими скальпами. — Зачем скальпировать? Томагавк зарыт глубоко, его выроют не раньше десяти, двух, шести лет. — Да, да, но когда представляется к тому случай, то красные джентльмены быстро вырывают его. Я думаю, ты знаешь, что в колониях волнение… — Говорили вокруг Ника, — отвечал уклончиво индеец. — Ник не читает, не слушает, мало разговаривает, разговаривает только с ирландцем, но и то не понимает. — Ник не очень красноречив, я это знаю, — сказал капитан, смеясь, — но он честный человек и всегда готов услужить. — Плохой стрелок: целится в одно, попадает в другое. Капитан, дайте Нику четверть доллара! — Ты мне отдашь его потом? — Конечно! Ник честный человек, он держит свое слово. — Я не думал, что ты такой исправный. — Вождь тускароров всегда честный человек: что говорит, то и делает. — Хорошо, старый дружище, я не откажусь получить долг назад, по крайней мере, я буду знать, что и в будущем могу служить тебе. — Одолжи Нику доллар, завтра он отдаст. Капитан не согласился дать ему больше четверти доллара, и Ник, оставшийся очень недовольным, сейчас же отошел к укреплениям. — Вот, старый товарищ, — сказал майор, — я удивляюсь, что вы позволяете ему жить в «хижине». Теперь, когда началась война, его лучше удалить. — Это легче сказать, чем сделать. Но ведь ты привел его сюда. — Я привел его потому, что он узнал меня, и было более благоразумным стать с ним в дружеские отношения. К тому же мне нужен был проводник, а никто лучше его не знает лесных тропинок. Но его все-таки надо остерегаться. — Он все такой же, как был раньше. Если быть с ним осторожным, то он не опасен; к тому же он боится меня. Главная вина его в том, что он пьет ром здесь с Джеми и Миком, но я устранил и это, запретив мельнику продавать им его. — Мне кажется, что вы оба несправедливы к Нику, — заметила мистрис Вилугби, — у него есть и очень хорошие качества. Помните, Гуг, когда Роберт был болен и доктора прописали ему некоторые травы, то Ник, вспомнив, что видел их за пятьдесят миль, пошел за ними, хотя мы даже и не просили его об этом. — Это верно, но ведь у каждого есть и хорошие и дурные качества. Но вот он идет, не нужно, чтобы он знал, что речь шла о нем. Ник, осмотрев новые укрепления, подошел к столу и, приняв важный вид, обратился к капитану: — Ник — старый начальник; он часто присутствовал на военных советах, как и капитан, много знает; хочет знать новую войну. — Это, Ник, семейная война; французы в ней не принимают участия. — Как, англичане против англичан? — А разве тускарора не поднимает никогда томагавка против тускароры? — Тускарора убивает тускарору; но воин никогда не скальпирует женщин и детей своего племени. — Надо признаться, Ник, ты очень логично рассуждаешь; ворон ворону глаз не выклюет, говорит пословица, и все-таки великий отец Англии поднял оружие против своих детей — американцев. — Кто идет торной тропинкой, кто каменистой? Вы опять наденете мундир и пойдете за барабаном, как прежде? — Нет, старый товарищ, в шестьдесят лет любят больше мир, чем войну, и я предпочитаю остаться дома. — Зачем капитан строил укрепления? — Потому что я намерен остаться здесь. Палисад остановит нападающих на нас. — Но у вас нет ворот, — проворчал Ник. — Англичане, американцы, краснокожие, французы — все могут войти. Где есть женщины, там ворота должны быть заперты. — Я уверена, Ник, что ты наш друг! — вскричала мистрис Вилугби. — Я помню, как ты принес траву для сына. — Это верно, — ответил с достоинством Ник. — Ребенок почти умирал сегодня, а завтра играл и бегал. Ник его вылечил своими травами. — Да, ты был доктором. А помнишь, когда у тебя была оспа? Индеец так быстро обернулся к мистрис Вилугби, что та вздрогнула. — Кто заразил Ника? Кто вылечил его? Вы помните?