В следующий миг лиса, урча, сбила меня с ног и принялась хватать зубами. Я завопил – завопил от страха и отчаяния: – Прекрати! Не надо! Хватит, хватит! – Мой крик перешёл в отчаянный плач. Я рыдал так, что, наверное, стены дрожали. Тут из коридора снова упала полоска света. Рыжий Хвост отперла и широко открыла дверь. Сама она стояла на пороге, испуганно глядя в мою сторону. – Прости! Я не хотела тебя напугать. Я думала, это игра. – Больше не хочу играть! – И я кинулся прочь. Я побежал по коридорам назад, к обеденной зале, но оттуда доносилось всё то же фырканье, и мне расхотелось входить. Я сел у стены и обхватил колени руками. От плача я трясся и иногда икал. Но я не только испугался: я ещё и разозлился. Эта игра мне не нравилась, в ней было что-то неправильное, странное, неестественное. Почему Иммер начал её – ему ведь всего-навсего было немного скучно? Вскоре я услышал, как приближаются чьи-то шаги. Если это Рыжий Хвост со своими извинениями, то я с ней даже говорить не намерен! Но это оказалась не Рыжий Хвост, а Брунхильда. Барсучиха тащила в лапах какую-то лохматую кучу; меня она увидела, только когда подошла совсем близко. От неожиданности Брунхильда подпрыгнула и чуть не уронила свою ношу. – Ох! Ты здесь, Сем? – Угу. Брунхильда склонила голову к плечу. – Тебе что, миленький, грустно? – Да ну… Только Рыжий Хвост, по-моему… ненормальная какая-то. – Все так думают! – сказала Брунхильда. – Не принимай её поступки близко к сердцу. – Она немного помолчала и добавила: – Ты себе и не представляешь, какой глупой была я в своё время. Поначалу, после того как Индра нас заколдовала, меня так пугал огонь в камине! Я вбила себе в голову, что он кусается! – И она рассмеялась до слёз. Я кивнул на кучу: – Что это у тебя? – А! Муж придумал, чтобы я принесла нам мех! – Мех?.. – Да! Брунхильда свалила кучу на пол и взяла из неё что-то мохнатое. Это и впрямь оказался мех – куртка старинного покроя, с капюшоном и ремнём на поясе. – А зачем он вам? – поинтересовался я. Барсучиха снова рассмеялась: – Чтобы надеть, конечно! Нарядимся зверями! Так-то играть будет ещё веселее! Я вздохнул. У меня духу не хватало спросить, не думает ли Брунхильда, что они с мужем и так похожи на зверей, безо всяких шкур. И только сказал: – Ты правда думаешь, что надо затевать все эти переодевания? Может, пора уже закончить игру? – Закончить? Она с усилием подняла гору шкур, круглым задом толкнула дверь в обеденную залу и, пятясь через порог, сказала: – Ну что ты, Сем, миленький! Игра только началась! Уходи Игра в зверей в обеденной зале становилась всё более дикой. Вскоре диванные подушки уже валялись изорванные в лоскутья. Гримбарт снова начал есть червяков, а Брунхильда далеко обходила очаг, чтобы огонь не набросился на неё. Иммер едва глядел в мою сторону: он только и делал, что носился по всей зале в завшивленном меховом балахоне, от которого несло конюшней. Когда я пытался заговорить с ним, он в ответ только урчал, а по вечерам, когда надо было отправляться спать, сворачивался клубком под столом, вместе с остальными. Я отправлялся в детскую без него. Как же мне было одиноко! Как будто я – единственное человеческое существо на всём свете. Я снова начал думать о красном домике. Но не о том, что в груди у Индры, – нет; туда, я знал, мне не попасть. Я думал о другом домике. Домике, о котором так часто мечтал вечерами в жилище Тюры. О домике, где есть кровать, на которой мы с Иммером прыгаем так, что стены гудят. Я так желал этого, что чуть умом не тронулся, а однажды ночью мне приснился странный сон. Сначала я искал что-то в лесу, а потом услышал поодаль стук – глухой, размеренный – и вдруг вдалеке, между стволами, различил красные стены. Я побежал туда. Но чем ближе я был, тем сильнее размывались стены. Наконец они будто растворились, и вместо них возник дом из камня. Я вдруг оказался внутри этого дома и узнал его. Это был дом, в котором мы жили раньше, в городе. Во всяком случае, почти тот же: кое-что было по-другому. Я поднялся по длинной лестнице и открыл дверь в какую-то большую комнату. В дальнем углу этой комнаты я увидел Тюру и моего брата. В руке Тюра сжимала стоглазую палку. Стук, на который я пошёл, на самом деле оказался звуком, с каким палка отскакивала от спины Иммера. Я завопил так, что чуть горло не треснуло, – но совершенно беззвучно. Этот беззвучный вопль меня убивал. Он высасывал из меня воздух, заставлял ссыхаться, как будто я яблоко, которое завалялось в траве после лета. Яблоко, от которого осталась только кожица, тонкая, почерневшая. Я проснулся весь в поту и долго сидел в кровати, чувствуя, как мёрзну от страха – так мне было не по себе. Я взглянул на окно, на щель между шторами. Уже светало. Дождь наконец закончился. Я быстро слез и переоделся. Бросив пижаму лежать на полу, я пробежал по коридору и спустился по лестнице. В столовой как раз начинали просыпаться. Гримбарт, Брунхильда, Рыжий Хвост и Чернокрыс мохнатой кучей лежали под столом и потягивались. Иммер выполз из-под стола – как будто на поиски съестного. Я подошёл к нему и присел на корточки. – Слушай, может, хватит тебе ползать тут на четвереньках? На улице так хорошо! Иммер наморщил нос и зафыркал. – Прекрати! Прекрати сейчас же! Ты же умеешь разговаривать? Иммер подобрал недоеденную конфету и стал грызть её передними зубами. – Могу, но не хочу, – сказал он. – Почему? – Потому что скучно. – Что скучно? Разговаривать? Какая муха тебя укусила? Иммер снова зафыркал, извернулся и уполз к остальным. Я ему был не нужен. Появилась, неся поднос с завтраком, Индра. Она подползла к подоконнику, устроилась там и стала есть, поглядывая на играющих. Вдруг она бросила на пол хлебную корку. Иммер, Рыжий Хвост и остальные кинулись к подачке. Они грызлись, ворчали, дрались – да просто рехнулись из-за этой корки! Индра посмотрела на меня и рассмеялась. Как будто думала, что меня это зрелище забавляет не меньше, чем её, – или считала, что должно забавлять. Она собиралась было швырнуть ещё одну корку, как вдруг раздался крик. Кричал Иммер. Он поранился – наверное, ободрал руку об изгрызенную ножку стула. Королева бросилась к Иммеру осмотреть рану. Смешно было, как она с ним нянчится. Если бы поранился я, Индра на меня и не взглянула бы. – Надо остановить кровь! – сказала она, но никто её не слушал. Звери подбирали крошки и даже не заметили, что Иммер поранился до крови. Индра подползла к Брунхильде и схватила её за шкирку. – Отведи мальчика на кухню и перевяжи рану! Сейчас же! Брунхильда встряхнулась, попыталась вывернуться и залаяла. Индра занесла руку, чтобы отвесить ей затрещину, но тут вмешался я: – Я перевяжу! Королева посмотрела на меня: – А ты сумеешь? – Конечно. – Я подбежал к Иммеру и взял его под мышки. – Ну давай, вставай как положено, на обе ноги. И руку подними повыше. Индра отшвырнула Брунхильду, помогла мне поставить Иммера на ноги и настрого велела ему слушаться меня. Мы поспешно вышли из столовой и прошагали по коридорам к лестнице. Я крепко держал Иммера за руку. Заметив, что я не повернул направо, в холл, а иду к входной двери, он удивлённо уставился на меня. – Мы куда? Кухня же в другой стороне! Я остановился. Сердце стучало как молоток. – Пойдём погуляем в лесу. Мы с тобой – и больше никого. – Зачем? – Ну, мне так хочется. Хочется поиграть с тобой. – Во что поиграть? – Во что хочешь. Только не в зверей. Иммер подумал и сказал: – Ты же собирался перевязать мне рану. – Да там перевязывать нечего. Сам посмотри. Иммер поднял руку и стал рассматривать небольшую ссадину; он понял, что я прав. Кровь уже начала подсыхать. И всё-таки он не знал, как быть. – Индра не хочет, чтобы мы гуляли одни. – А ворот из обеденной не видно, – продолжал я. – Никто не заметит, что нас нет. К тому же Чернокрыс, по-моему, болтал про волков, только чтобы нас напугать. Когда я открывал дверь, руки у меня дрожали. Мы вышли на замковый двор. Под ногами чавкало после ливня. Открытая дверь хлева забыто скрипела под ветерком. Откуда-то донеслось жалобное блеяние. Иммер шёл неохотно: видно было, что ему не хочется в лес. Но я был настроен решительно: сегодня Иммер будет со мной. Мы с ним поиграем в обычные игры, и он наверняка забудет про всякую ерунду в столовой. Таща его за руку, я прошёл под сводом и открыл ворота. Мы поспешно зашагали по сырому мху. Мне хотелось убраться подальше – как можно дальше от замка, как можно дальше от сторожки Тьодольва. Надо же – мы ушли в лес одни, не спросив разрешения. Лесничий именно этого и хотел: чтобы мы навестили его одни. Так ему проще было бы сделать с нами то, что он пожелает. Шеи у нас тонкие – он бы их сломал как спички. При этой мысли меня затошнило, зато ноги зашагали быстрее. Мы пробежали через лощину, обошли пару высоких валунов, которые, как семейство троллей, застряли между стволами. Перешли вброд ручеёк, где вода бурлила по бурым камням на дне, поднялись на невысокую гору и шли по хребту, пока он не кончился. Тут только я позволил себе и Иммеру замедлить шаг. Сердце, стучавшее как молоток, успокоилось. Замок скрылся из вида. Папоротники задевали нас за ноги. Бойко щебетали птицы, береста под дождевыми каплями отливала серебром. Мы молчали. Иммер шёл надутый. Наконец он сказал: