— Да, я ошибся, — отозвался Питамакан. — Но знаешь, что нас спасло? Этот лопнувший ремень! Если бы мы здесь не остановились, лавина обрушилась бы прямо на нас. Взвалив на спину тюки, мы стали перебираться через снежную гряду. На нашем пути попадались каменные глыбы, льдины, деревья и кусты, унесенные лавиной. Вдруг Питамакан наклонился, поднял что-то и протянул мне. Это была голова горной козы, почти расплющенная снегом. — Вот какая бы судьба постигла нас, если бы не разорвался мой ремень, — мрачно сказал он. — Должно быть, много коз гибнет во время снежных обвалов, — заметил я. — Да, — подтвердил Питамакан. — Старые охотники мне говорили, что медведи, выйдя весной из берлоги, переходят от одной снежной лавины к другой и разгребают их, отыскивая животных, погребенных в снегу. На рассвете мы вышли на широкую лужайку в лесу и, оглянувшись, увидели вершину горы, высившейся против покинутой нами хижины. Трудно было на глаз определить расстояние, но Питамакан утверждал, что за ночь нами пройдено не меньше двадцати километров. Здесь долина была шириной в полтора километра, а горы покрыты лесом до самых вершин. Дальше к западу они понижались, а километрах в тридцати от нас кончалась горная цепь. Мы думали, что большое озеро лежит неподалеку от этой цепи. Здесь снегу было меньше, чем в верховьях реки, где мы провели зиму, и воздух согревался быстрее. Надев лыжи, так как снежная кора уже не выдерживала нашей тяжести, мы продолжали путь. Часа через два мы увидали лосей, а затем белохвостых оленей. Их было здесь очень много — не меньше, чем кроликов в прериях. Солнце пригревало нас, снег стал зернистым, и мы наконец вынуждены были сделать привал. Мы расположились на песчаной отмели, разложили костер и поджарили сушеного мяса. Поев, мы растянулись на песке и спали до вечера. Как только снег покрылся твердой корой, мы тронулись в путь, шли всю ночь, а на рассвете вступили в страну, где уже стаяли снега, зеленела трава, пели птицы. Питамакан стал передразнивать полевого жаворонка, заливавшегося где-то поблизости. Мы стояли на опушке леса и смотрели на зеленую равнину, отлого спускавшуюся к западу, на рощи тополей и сосен. Я думал, что большое озеро лежит на западе, но, по словам Питамакана, оно находилось к юго-востоку, на расстоянии, двух дней пути. Вдруг товарищ мой упал на колени и с лихорадочной поспешностью стал выкапывать какое-то растение с зелеными листьями. — Это корень «камасс»! — воскликнул он, показывая мне белую луковицу, с которой только что счистил землю. — Копай, копай! Видишь, как много их здесь! И ешь побольше. Это полезно. Коренья, рассыпчатые и сладковатые, показались мне очень вкусными. Всю зиму мы питались одним только мясом, и организм нуждался в растительной пище. Впервые голод заставил нас забыть об осторожности. Положив на землю тюки и лыжи, мы ползали на четвереньках, выкапывая коренья и незаметно удаляясь от опушки леса. — Довольно! — сказал я наконец. — Возьмем тюки и спрячемся в лесу. Я сыт по горло. — О, подожди! — отозвался Питамакан. — Я еще голоден. Вдруг из тополевой рощи, находившейся шагах в пятистах к западу от нас, выбежало стадо оленей. Мы присели на корточки и с недоумением смотрели на них, не понимая, кто их спугнул. Через минуту выехали из рощи три индейца, а вскоре появились еще четверо: они преследовали оленей. 10. ВОЗВРАЩЕНИЕ — Не двигайся! — крикнул Питамакан. Он предостерег меня вовремя: я уже гитов был вскочить и бежать в лес. Олени неслись прямо на нас: а расстояние между ними и индейцами заметно уменьшалось. У меня было ощущение, будто я стал великаном. Припав к земле, я пытался спрятаться в траве, но мне казалось, что я, словно гора, возвышаюсь над равниной. Я старался съежиться, все мускулы мои напряглись. — Бежим! — взмолился я наконец. — Разве ты не видишь, что они… — Не шевелись! — перебил Питамакан. — Олени бегут против ветра. Скоро они почуют наш запах и свернут в сторону. Мы можем спастись, если будем лежать неподвижно. Враги не заметили нас. Олени приближались к нам. Были они шагах в четырехстах, но нас не почуяли, хотя ветер усиливался. — Скоро они свернут в сторону, — пробормотал Питамакан. — А если не свернут и ты увидишь, что индейцы скачут прямо на нас, бери лук. Будем стрелять, пока нас не убьют. Я согласился с другом. У меня было две стрелы с наконечниками из обсидиана, и у Питамакана — три. Твердо надеялся я, что обе мои стрелы попадут в цель. Олени находились на расстоянии трехсот шагов от нас, и я был уверен, что нам не миновать смерти. Казалось мне, индейцы смотрят в упор на нас, а не на оленей. Лук и стрелы лежали на земле подле меня и я уже протянул руку, чтобы взять их, как вдруг олени резко повернули направо. Индейцы поскакали за ними, быстро их нагоняя. Я понял, что всадники нас не видели. Охотник, ехавший впереди, поднял ружье и выстрелил. Безрогий старый олень, вожак стада, мотнул головой, словно пуля обожгла ему шею, и снова круто свернул направо; за ним последовали остальные олени. Охотники повернули лошадей и открыли стрельбу. — Беги! Беги в лес! — скомандовал Питамакан. Схватив лук и стрелы, я помчался за ним. Кажется, никогда еще я не бегал так быстро, как в тот день. До леса было около ста шагов, и я уже начал надеяться, что мы успеем спрятаться за деревьями. Оглянуться я не смел. Охотники продолжали стрелять в оленей, а мы, добежав до наших тюков, остановились, чтобы их поднять. И в эту самую минуту раздался боевой клич врагов. Нас увидели! Я оглянулся: индейцы скакали к нам, погоняя своих лошадей. О, как они кричали! От этих пронзительных отрывистых воплей мороз пробежал у меня по спине. — Тюки придется оставить! — воскликнул Питамакан. — Бери лыжи и беги за мной. Еще секунда — мы были уже в лесу. Здесь еще лежал глубокий снег. Я бросил на снег лыжи, всунул ступни в петли и хотел было бежать дальше, не завязывая ремней, но Питамакан крикнул мне, чтобы я покрепче привязал лыжи к ногам. Твердая кора, покрывавшая снег, еще выдерживала нас, но слегка трещала под нашими лыжами. Здесь лес был редкий, но дальше начинался густой кустарник, а за ним темной стеной высились вековые сосны. Мы бежали к ближайшим кустам, а угрожающий рев звучал все громче. Не нужно было оглядываться, чтобы угадать, когда враги наткнулись на связки мехов. Рев на секунду стих; поднялся спор, кому принадлежит находка. Потом они сошли с коней и побежали по снегу, стреляя в нас из ружей. Теперь преимущество было, казалось, на нашей стороне — конечно, в том случае, если нас не заденут пули. Спрятавшись за ствол дерева, я на секунду приостановился и оглянулся. Три индейца не рискнули идти по снегу; они стояли на опушке и стреляли, быстро заряжая ружья. Остальные четверо нас преследовали, и, не будь наше положение столь печально, я бы расхохотался, глядя на них. Они шли, словно пьяные, покачиваясь, вытянув руки, разинув рты. Если кора выдерживала их тяжесть, они ускоряли шаг и тотчас же проваливались по пояс в снег. Я высунул из-за дерева капюшон моей старой шинели, надев его предварительно на лук. Я надеялся, что они будут стрелять в него, но они не попались на эту удочку, и я помчался дальше. Вокруг меня свистели пули; одна из них попала в дерево, мимо которого я пробегал, другая оцарапала мою левую щеку и мочку левого уха. Враги видели, как я поднес руку к лицу, и заревели от восторга: они думали, что я тяжело ранен. Питамакан приостановился. — Беги! — крикнул я ему. — Я цел и невредим. Снова загремел выстрел, — и мне послышалось, будто мой товарищ вскрикнул от боли, но он ни на секунду не замедлил бега. Я увидел на снегу пятна крови и похолодел от ужаса: я знал, что Питамакан будет бежать, пока у него хватит сил, даже если рана его смертельна. С минуты на минуту я ждал, что он упадет. Но вот и ельник! Питамакан скрылся за елками, а я, подбежав к нему, спросил, тяжело ли он ранен. — Пустяки! Кость не задета! — ответил он, прижимая руку к бедру. — Бежим! Мешкать нельзя. От врагов нас заслонял теперь ельник, и мы благополучно добрались до леса. Издали доносились вопли индейцев; они что-то кричали нам, но мы, конечно, ничего не могли понять. Потом все стихло. Не говоря ни слова, Питамакан стал взбираться на крутой склон. Грустно следовал я за ним. Дойдя до просеки в лесу, мы остановились. Отсюда видна была равнина. Индейцы вскочили на коней и вернулись к тому месту, где лежали два убитых ими оленя. Мы сняли лыжи и уселись на них. Питамакан промыл снегом рану. Пуля содрала кожу и слегка задела мускул, но Питамакан заявил, что не чувствует боли. Нелегко было нам примириться с потерей мехов; всю зиму мы работали не покладая рук, а теперь нашей добычей завладели враги. Питамакан взывал к своим богам, умоляя их наказать воров, а я вспомнил, что потеряли мы не только меха, но и наши орудия для добывания огня. — Не беда! — сказал Питамакан. — Луки у нас хорошие, а сверло сделать нетрудно. Но, быть может, оно нам и не понадобится… — Почему? — удивился я. — Должны же мы есть! И разве мы не будем разводить костер по ночам, чтобы согреться? — Быть может, и не будем. Неужели ты думаешь, что эти охотники поедут домой, не попытавшись завладеть нашими скальпами? Скоро мы узнаем, что у них на уме. Мы не спускали глаз с людей, обдиравших оленей. Один из них отошел в сторону и стал срезать ветки ивы. Остальные, содрав с оленей шкуры, резали их на длинные полосы. — Так я и думал! — воскликнул Питамакан. — Сначала они сделают лыжи, а потом отправятся в погоню за нами. Идем! Я послушно встал и последовал за ним. Питамакан сильно хромал, но утверждал, что нога у него не болит. Кора трещала под нами все сильнее и сильнее. Я понимал, что через час нельзя будет идти по снегу. — Пока враги делают лыжи, мы должны уйти подальше, и тогда они нас не догонят, — сказал я Питамакану. — Их семеро, а нас двое, — возразил он. — Когда снег станет рыхлым, они будут по очереди прокладывать тропу. Мы можем их обмануть: спустимся в равнину, пока они карабкаются на гору по нашим следам. Мне эта мысль не приходила в голову. Будь я здесь один, без Питамакана, я углубился бы в горы и в конце концов был бы захвачен в плен. Пока выдерживал нас снег, мы шли по склону горы, параллельно реке. Но вскоре мы начали проваливаться в снег по пояс. Тогда мы сняли лыжи и спустились к реке. На песчаном берегу снега не было. Мы то шли, то бежали, изредка приостанавливаясь, чтобы перевести дух. К полудню мы уже стояли на опушке леса, окаймлявшего реку, и смотрели на равнину, откуда не так давно прогнали нас враги. — И-кит-си-кум! Сап-ун-ис-тим! (Семь! Все здесь!) — крикнул Питамакан, указывая на то место, где лежали ободранные туши оленей. — Да! Да! — подхватил я. Семь лошадей мирно щипали траву; охотников не было видно. Мы не верили своим глазам, окидывали взглядом равнину и склон горы, но враги словно сквозь землю провалились. — Должно быть, все семеро пошли по нашим следам, — сказал наконец Питамакан. — Если же они оставили караульного, то прячется он, вероятно, в роще. Спустимся вдоль реки и зайдем в рощу с противоположной стороны. Так мы и сделали. Сердце мое сжалось от страха, когда мы приблизились к тому месту, где, быть может, скрывался враг. Словно тени, скользили мы между деревьями, и даже рыжая белочка, копошившаяся на ковре из сосновых игл, не слышала наших шагов. Здесь деревья росли редко, и мы всматривались в просветы, не видно ли врага. Когда мы подошли к дальнему концу рощи, нас испугал койот, выскочивший из-за деревьев. Мы думали, что замечены караульным. Меня бросило в жар, во рту пересохло. Не забыть мне той минуты, когда я ждал ружейного выстрела. Но опасения наши быстро рассеялись: вместо врага мы увидели безобидного койота. Он смело побежал вперед — в ту сторону, куда мы шли, и так как ветер дул нам в лицо, то можно было заключить, что впереди никого нет. Если бы скрывался там караульный, койот почуял бы его запах и свернул в противоположную сторону. Однако Питамакан пробирался вперед с величайшей осторожностью и сделал мне знак следовать его примеру. Наконец вышли мы на опушку и увидели, что койот дерзко прогуливается между лошадьми. Подле убитых оленей лежали седла, одеяла и другие вещи охотников. Тут же нашли мы ивовые ветви и обрывки шкуры, из которой охотники смастерили себе лыжи. Седла были самодельные. Мы выбрали два седла и два одеяла и оседлали двух лошадей, показавшихся нам более выносливыми, чем остальные. Вскочив на них, мы отвязали пять других лошадей и уже хотели было погнать наш маленький табун в рощу, как вдруг я вспомнил о нашей пропаже. — Питамакан! — крикнул я. — А наши меха? Где бы они могли быть? — Вот, вот они! — ответил он, указывая на два тюка, валявшихся на земле. Удивительно, как это мы их сразу не заметили! Быстро привязали мы их к седлам и поскакали на юго-запад! А в это время наши враги карабкались по склону крутой горы или же, измученные ходьбой по рыхлому снегу, сделали привал и ждали ночи, чтобы продолжать преследование. Нам никакого труда не стоило гнать перед собой табун, и мы недоумевали, почему лошади с такой охотой нам повинуются, но через полчаса мы поняли, в чем дело. Пересекая ельник, мы увидели широкую тропу, которая, несомненно, вела к лагерю. Конечно, лошади рады были вернуться домой. Когда мы въехали на эту тропу, они начали ржать — верный признак, что лагерь близко. За ельником снова начиналась открытая равнина, а дальше темнела полоса леса. И над лесом мы увидели дымок, а на опушке паслись лошади. — Вот он — лагерь врагов! — воскликнул Питамакан. — Быть может, они нас уже заметили! Гони лошадей назад, в ельник!