– Идиотки! – сплюнул Тедрос, утирая мокрое лицо. – Такие же полоумные, какими были тогда, когда попрошайничали и несли свои бредни на площади. Посмотрим, что вы запоете, когда неделю посидите без еды! – Он с такой силой пнул ногой поднос назад под решетку, что миска с баландой подлетела вверх, рассыпая в воздухе мутные капли. Дрожа от гнева, Тедрос повернулся и, направляясь к лестнице, бросил на ходу: – В целом мире ни в ком, кроме меня, нет крови моего отца. Слышите вы? Не было у него ни дяди, ни тети, ни брата, ни сестры… – А сына? Тедрос замер на месте, как громом пораженный. Медленно обернулся к камере с ведьмами, всмотрелся в непроглядную тьму, вслушался в мертвую тишину. – Что вы сказали? – прошептал он. Тедрос зажег свой указательный палец и осветил внутренность камеры. Сестры стояли, прислонившись к стене, и смотрели на него с какими-то кошачьими ухмылками. – Что вы сказали?! – закричал он на них. – Закопай под бананом помет обезьяны, – пропела Альпа. И три сестрички Мистраль, сорвавшись с места, начали пританцовывать, словно возле волшебного котла, громко распевая бессмысленные строчки: – Закопай под бананом помет обезьяны! Тедрос грохнул кулаком по прутьям решетки и подергал запертую дверь, намереваясь оказаться внутри камеры: – ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ?! Но сестры продолжали скакать и хихикать, не обращая на Тедроса никакого внимания. Он еще несколько раз подергал дверь, но никакого успеха не добился, как и в случае с застрявшим в камне мечом. Тогда он прижал лицо к прутьям решетки и прокричал: – Я убью Змея! Клянусь! А потом вернусь и убью вас! Теперь ему не оставалось ничего другого, как только возвращаться назад ни с чем. Тедрос поднялся по лестнице, толкнул каменную дверь… Она не шелохнулась. – Кей! Он больше не хотел собирать армию. Не хотел собирать саммит и советоваться с волшебниками. Больше не хотел ждать ничего и никого. Он хотел только одного – немедленно вскочить на коня, поскакать на Ринг и найти этого Змея. Тедрос продолжал яростно барабанить кулаками в дверь, а снизу, из подземелья, доносилось ехидное кудахтанье ведьм. Сегодня ночью Лев зарычит, и его рев услышат повсюду. 17 Софи. Зал Картографии Софи следовало бы думать о Змее. О Змее, в жилах которого течет кровь Артура. О Змее, который держит в страхе Леса. О Змее, который убил их друга и теперь намерен расправиться с ними самими. Но она не могла думать о Змее. Все мысли Софи были заняты сейчас гортензиями. – Эти гортензии опутали весь замок, – шепнула она Агате, кивая на тысячи круглых цветочных головок. Розовые, пурпурные, желтые – они, казалось, заполняли в замке Жоли каждый сантиметр свободного пространства. – Я терпеть не могу гортензии, Агги. Они мне напоминают человеческие мозги … – Тсс! – остановила ее Агата и продолжила о чем-то шептаться с Николь. Софи замолчала. Цепь, к которой все они были прикованы, продолжала тащить их за собой все дальше в глубь королевского замка. Перед цепью шел спешившийся юный пират по имени Тиаго с татуировками вокруг глаз. Остальные конвоировавшие их пираты остались снаружи, во внутреннем дворе замка, и, по-прежнему сидя верхом на своих лошадях, наблюдали за тем, как втягиваются сквозь огромные двери замка прикованные к цепи пленники. Экипаж «Игрэйны» входил в замок неохотно, пленники едва передвигали ноги и были похожи на ходячих мертвецов. Каждого входящего в замок пленника сидящие в седле пираты награждали пинком в зад. Так они проводили в двери Эстер, Анадиль, Дот, Хорта, Богдена, Уильяма… Но когда подошла очередь Софи, юный пират по имени Уэсли – тот самый, с облупившимся от загара лицом – лишь ухмыльнулся и громко зашипел по-змеиному: – Ш-ш-ш-ш! Нет, все-таки это было очень глупо, что Софи думала о каких-то дурацких цветах, когда им оставались считаные минуты до встречи со Змеем. Впрочем, дело, пожалуй, было не в этих несчастных гортензиях – просто Софи раздражало в этом замке буквально все: назойливые «веселенькие» цвета, такой же назойливый, ничем не истребимый приторный «карамельный» аромат, висящие на стенах сладенькие портреты королевских отпрысков, играющих с ухоженными собачками… Ужасно раздражал и бесконечно повторяющийся гимн Жан-Жоли, безостановочно звучавший откуда-то прямо изнутри этих украшенных цветочками стен («Улыбнись! Веселись! Нет на свете прекрасней земли, чем родная моя Жан-Жоли!»). Хотя, если честно, гораздо сильнее Софи выводило из себя то, что никто не оценил по достоинству ее недавний подвиг, когда она спасла жизнь всем своим товарищам, с таким блеском выступив перед пиратами. Но больше всего ее бесили Агата и Николь, которые шептались друг с другом, как лучшие друзья. Софи, конечно, понимала, что не вправе осуждать Агату за то, что она завела себе новую подругу. Агги может дружить с кем захочет, хоть с несносной Читательницей-первоклашкой. Но почему же тогда такой расстроенной, такой выбитой из колеи чувствует себя Софи? Она была настолько взволнована тем, что теперь они снова вместе с Агатой, так увлечена их новым приключением, что не заметила, как к ней вернулась былая опустошенность – та самая, которая заставляла Софи раздражаться на своих студентов, порой испытывать отвращение к своим обязанностям декана и с непонятным наслаждением рыться в камелотских желтых газетенках, выуживая из них омерзительные слухи о новом короле. Софи не могла понять, что с ней. Ведь она была счастлива, став деканом, разве не так? Это было как раз то «долго и счастливо», к которому Софи так долго и упорно стремилась, и как только закончится новое приключение, она вернется к этим своим обязанностям, точно так же, как Агата вернется в Камелот готовиться к своей свадьбе. Правда, при этом Софи после возвращения останется совершенно одна, в то время как Агата… Ну, положим, не совсем одна, но рядом с ней все равно не будет Тедроса. Впрочем, такой расклад Софи вполне устраивал. Конечно, она и впредь будет откровенно флиртовать с хорошенькими мальчиками-всегдашниками на вечерах в своей школе и сводить с ума своих студентов-никогдашников – но все это так, несерьезно, шутки ради. Потому что слишком уж хорошо Софи усвоила урок, который получила с Тедросом и Рафалом. Если даже они не смогли ее понять, то остальные тем более не поймут. Слишком уж она сильная, волевая, сложная. Парни всегда хотели, чтобы она изменилась. А она совершенно не хотела меняться и в конечном итоге раз и навсегда решила, что лучше всего для нее будет как можно дольше и как можно дальше держаться от этой трясины. Единственным человеком, в котором действительно нуждалась Софи, была Агата. Агата помогала ей находиться в равновесии. Агата никогда не хотела, чтобы Софи менялась. Вот почему Софи была так счастлива те несколько последних дней, когда в ее жизнь вернулась лучшая подруга. Вот почему, глядя, как перешептываются Агата и Николь, Софи вдруг поняла, каким хрупким и недолгим было ее счастье. Вот ведь ирония судьбы. Когда-то Агата мечтала только о том, чтобы всю свою жизнь безвылазно провести в Гавальдоне вместе с Софи. А Софи… Именно она подбила Агату покинуть родной городок и отправиться в погоню за счастьем и славой, зажить новой жизнью. Вот Агата и живет своей новой жизнью. И ее жизнь теперь совершенно не связана с жизнью Софи и никак от нее не зависит. Софи услышала, как Николь прошептала ее имя, и немедленно спросила, толкнув Агату по ноге коленом: – Вы что, говорите обо мне? – Мы обсуждаем, как нам побороть Змея, – сердито ответила Агата. – А я, значит, уже недостаточно хороша, чтобы со мной обсуждать такие вещи? – Я поделюсь с тобой нашим планом – если ты, конечно, угомонишься, – сказала Николь. – Нет, ты слышала, как она со мной разговаривает! – пожаловалась Софи Агате. – Потому что у тебя язык как помело, – проворчала в ответ Агата. – Брут неблагодарный. Между прочим, я от тебя так и не услышала ни одного слова благодарности за то, что так ловко спасла нас всех от тех парней-отморозков. Неужели нельзя было… – Прости, нам сейчас не до этого. Мы решаем, как нам всем не умереть… – Помнится, были времена, когда ты такие серьезные планы обсуждала со мной, а не с какой-то пигалицей-первогодкой. – Ты и есть наш план, идиотка! – Что?! – удивленно вскрикнула Софи. Цепь натянулась, и пленники вынуждены были остановиться. Агата и Софи медленно подняли головы и встретились с пронзительным взглядом Тиаго, стоящего у переднего конца цепи. Повисло тяжелое молчание, прерывавшееся только развеселыми звонкими голосами, с упоением напевавшими: Улыбнись! Веселись! Нет на свете прекрасней земли, чем родная моя Жан-Жоли! Пират воткнул свою саблю куда-то в украшенную цветами стену, музыка пару раз квакнула и замолчала. Гимн кончился. Тиаго мрачно посмотрел на подруг, словно в последний раз предупреждая их, чтобы помалкивали, и похожее на погребальную процессию шествие пленников продолжилось. Теперь уже Агата и Николь принялись пристально смотреть на Софи. Софи покраснела. Если ее действительно решили сделать частью плана по борьбе со Змеем, имеет же она право узнать наконец, что это за план! Стараясь успокоить свои разыгравшиеся нервы, она вместе со всеми вошла в Королевское крыло, где располагались личные покои королевской семьи. Пленники шли вдоль длинной анфилады роскошно обставленных комнат – спальни для взрослых, детские спальни, игровые комнаты, уютные маленькие гостиные, шикарные ванные комнаты. Софи на ходу заглядывала в распахнутые двери, невольно подмечая тревожные детали – разобранную постель, откупоренную бутылку вина и хрустальный бокал рядом с ней, беспорядочно разбросанные игрушки, забытую на полочке возле раковины зубную щетку с ручкой из красного дерева… Вдруг Эстер, шагавшая самой первой, ахнула от неожиданности и резко остановилась. Софи, как и все остальные, посмотрела вперед… Перед ними показалась библиотека – желто-розовая, высотой в два этажа ротонда, то есть цилиндрическая беседка с куполом, погруженная в какое-то подобие громадной банки из толстого стекла, позволявшую видеть все, что происходит внутри ротонды, но не пропускавшую при этом ни единого звука. А внутри библиотеки-ротонды с высокого потолка свисали две огромные железные клетки, набитые, как сельдяные бочки, испуганными горничными, лакеями, гвардейцами, придворными и членами королевской семьи. Два голых по пояс подростка-пирата (один тощий и смуглый, второй плотненький и розовый, как поросеночек) стояли на балконе второго этажа библиотеки и, опираясь о перила балюстрады, по очереди изо всех сил раскачивали клетки, толкая их железными шестами. Клетки мотались из стороны в сторону, узники в них качались от стенки к стенке, вопили, хотя, как уже было сказано, ни один звук сквозь толстое стекло наружу не вылетал. Пираты выглядели утомленными.