Часть третья Hunting The Red October Nightmare, или Охота за кошмаром «Красный Октябрь» 18 Прогулка по мечетям Воскресенье, 10 июля Рейс 2403 компании Delta Air Lines прибыл в Питсбургский международный аэропорт точно по расписанию в 14.10. В 15.00 такси доставило Мэтью Гросса и его русскую партнершу к First Masjid of Islam (Первая мечеть ислама) на Уили-авеню, 1831. Конечно, они не собирались совершать тут намаз. Просто после того как телефонная книга Питсбурга показала им больше сотни Куперов, проживающих во всех концах этой сталелитейной столицы Америки (но ни один из них не жил на Потомак– или на Луизиана-авеню), стало ясно, что автор или авторы сна о будущей Октябрьской революции в США взяли эту фамилию с потолка. Выдумали, как и предполагал Мэтью, по аналогии с самым известным после Марка Твена детским американским писателем. Но ведь за что-то надо было зацепиться в поисках этих или этого автора! Анализ записи TND-7/8, сделанный Мэтью, давал еще одну, последнюю более-менее реальную деталь – мечеть, мимо которой юный Стивен Купер бежал домой из школы. Все авторы, даже фантасты, стараются наполнить свои сочинения как можно большим количеством реальных подробностей – так, считал Мэтью (и не без оснований), они надеются убедить читателя в достоверности их выдумок. Но все остальные подробности сна – пионерская клятва, названия фильмов, хлебные фургоны с арестантами и т. п. – были явно российско-советского происхождения, и никакого Купера не проживало в Питсбурге на Потомак-авеню и Луизиана-авеню! Оставалась одна надежда – поискать хоть какую-то зацепку вокруг питсбургских мечетей. Слава Аллаху, этих мечетей в Питсбурге всего пять, их можно за день объехать на такси. И нужно сказать, Мэтью Гроссу и полковнику Ирине Роговой повезло буквально на третьей! То есть две первые мечети – одна на Уили-авеню, вторая на Ролсон-авеню – не дали никаких результатов. Да, они были красивы – белые, с вознесенными в небо голубыми минаретами. Белый цвет символизирует мир и чистоту в исламе, а голубой – небеса. Широкие дубовые двери с причудливой арабской резьбой, цитирующей, возможно, какие-то важные суры или приветствия, вели в две половины мечети – мужскую и женскую, поскольку по мусульманским (как и еврейским) правилам мужчины во время молитвы не должны видеть женщин. Но полуденная молитва-намаз уже прошла, а до вечерней было еще два часа, и потому в обеих мечетях не было никого, кроме муллы и имама. Разувшись у входа, Гросс вошел в мечеть, а Рогова, дабы не нарушать правил, осталась снаружи и отправилась в соседние арабские магазинчики, продававшие «халяль» – разрешенную мусульманам еду без свинины и алкоголя. Но ни мулла, ни имам, ни хозяева арабских лавок не знали никакого нищего Селима или Салима, который целыми днями побирался бы перед входом в мечеть. И никакого 8—9-летнего рыжего мальчишки по имени Стив или Стивен они тоже никогда тут не видели. Зато когда Гросс и Рогова подъехали к А/№г, Исламскому Центру на Трентон-авеню, им даже не пришлось заходить в мечеть – слепой и темно-коричневый от загара нищий в темных очках и выгоревшей тюбетейке сидел тут чуть в стороне от мечети на низкой бетонной ограде и перебирал четки – точно как во сне TND-7/8! Вокруг – по всей Трентон-авеню и на соседних улицах – парковались машины, из них выходили и шли в мечеть верующие мусульмане. Некоторые были в белых чалмах, это, как сообщил Роговой всезнающий Мэтью Гросс, были хаджи – люди, совершившие хадж – паломничество в Мекку. Разувшись у входа, все омывали ноги, руки и лицо и только после этого, держа под мышкой принесенные с собой коврики, босиком заходили в мечеть. И там, рассевшись рядами, они принимались молиться, время от времени хором восклицая «Аллах акбар!». Но нищий не трогался с места даже во время намаза. Изгой, больной или за что-то наказанный, он при первых звуках общей молитвы, донесшейся из мечети, пересел с низкой бетонной ограды на тротуар, расстелил на нем затертый коврик и беззвучно зашептал молитву в унисон с молитвой, слышимой из мечети. А когда Гросс и Рогова приблизились к нему, поднял лицо на звук их шагов и, как показалось им обоим, посмотрел на них из-за темных очков таким взглядом, что они отошли к такси и сидели в нем до самого конца намаза. Только тогда, когда молящиеся ручьем потекли из мечети к своим машинам, Гросс и Рогова, удивляясь, что никто из посетителей мечети не сказал нищему ни слова и не дал ему ни цента, вновь подошли нему. – Salam alehum! – сказал ему Гросс. – Are you Seleem? Нищий медленно снял очки и, не отлепив бельмо с правого глаза, пересохшим голосом сказал: – Я Сулим. Что вы хотите? – Тут иногда пробегает мальчик, такой рыжий и конопатый, лет восьми – десяти… – И что? – Нищий повел левым глазом по светлому, цвета сливочного мороженого, костюму Гросса и остановил взгляд на его карманах. Мэтью понял его, достал кошелек и протянул нищему десять долларов. Но десятидолларовая купюра не произвела на Сулима никакого впечатления, он даже не взял ее, а снова поднял на Мэтью свой не просительный, нет – требовательный взгляд. Гросс, усмехнувшись, отсчитал еще четыре десятки и показал Сулиму пустой кошелек, после чего пятьдесят долларов были приняты, и Сулим спросил: – О'кей, что вам нужно от этого пацана? – Ничего. Как его звать, где он живет и где учится? – Его зовут Эрик Губер, ему двенадцать лет, он живет тут рядом, на Аббот-стрит, в доме с зеленой крышей, и учится вон в той школе на Пенн-авеню. Иногда он читает мне свои стихи. – Yes! – не удержалась Рогова и даже сделала победный жест кулаком. Мэтью посмотрел на нее с укором, а Сулим уточнил: – Но сейчас его здесь нет. Он хвастался мне, что едет в Пенсильванию, в лагерь для талантливых детей. – Спасибо, – сказал Мэтью. – А почему ты не молишься вместе со всеми в мечети? Сулим надел свои черные очки и только после этого ответил: – Ты действительно хочешь это знать? – Просто из любопытства… – А-а! Ну тогда иди с глаз моих, белый сукин сын! 19 Автограф майора Грущо Покано в Пенсильвании – это почти молдавские Карпаты: такие же мягкие и покатые горы, поросшие хвойными лесами и дубовыми рощами, с тихими ручьями, сбегающими в маленькие чистые озера и реку Делавэр. Разница только в дорогах – в Покано все дороги заасфальтированы ровным, без щербинки асфальтом; в дачах – в Покано это уютные шале со своими вольерами для лошадей, теннисными кортами и плавательными бассейнами; и в заборах – в Покано их нет вообще, а границы огромных, порой в сотню гектаров, частных участков просто обозначены столбиками с надписью «Posted». Уже второй час GPS-навигатор вел серую Лизину «тойоту-камри» все вверх и вверх по извилистой 209-й горной дороге вдоль катившей где-то рядом, за деревьями, Делавэр и проходящей по этой реке границе штатов Пенсильвания и Нью-Йорк. За это время Грущо уже высказал жене все, что у него накипело по поводу ее стараний вырастить сына двуязычным литературным вундеркиндом. И такие выражения, как «на кой хрен?» и «доигрались, блин!», были только самой мягкой формой его эмоций. При этом, помня наказ Лизы вести машину строго по правилам, он с трудом сдерживал правую ногу, чтобы не придавить педаль газа. Хотя никто – ну или почти никто – не ехал тут со скоростью 50 или 60 миль в час, как было написано на дорожных знаках, а все обгоняли его со скоростью как минимум 70, а то и все 80! Но Лиза была права – полицейские машины, которые в это воскресное утро выехали на пенсильванские дороги, словно на охоту за дичью, останавливали действительно только «гонщиков», а на законопослушных водителей не обращали никакого внимания. – Если вас остановят, ни в коем случае не суйте полицейскому бабки! Тут же наручники наденут! – стращала их на дорогу Лиза. – А как быть? – Выкручивайтесь! Говорите по-русски, прикидывайтесь тупыми туристами. В крайнем случае возьмите штрафную квитанцию. Сейчас экономика упала, Конгресс урезает государственные расходы, и полиции приходится переходить на хозрасчет. Они штрафуют всех без разбора! Теперь Грущо своими глазами видел, как это происходит в Америке. Про полицейские машины, стоящие в засадах с мощными радарами, говорить не приходится – это международный стандарт. Но у американских полицейских есть и второй способ пополнить муниципальный бюджет. Патрульная машина неслышно подкрадывается сзади к очередному гонщику, обгоняющему законопослушных водителей, и ждет, когда он, зарезвившись, достигнет 70, а то и 80 миль в час или заговорит с кем-нибудь по мобильному телефону. И только тогда американский гаишник включает сирену и мигалку и громовым мегафонным голосом приказывает нарушителю прижаться к обочине и остановить машину. Плечистый полицейский, стройный, как Тихонов в «Войне и мире», в красивом мундире, широкополой шляпе и с пистолетом на боку выходит из патрульной машины. Стандартная проверка прав по компьютеру – и штрафная квитанция долларов на триста за превышение скорости или разговор по мобильнику во время вождения. Но чем выше в горы, тем полицейских машин становилось все меньше. Зато в просветах лесных чащ все чаще открывался вид на речку Делавэр – то узкую и бурную, то широкую, с яркими цветными каноэ, в которых ловко сплавлялись вниз рисковые туристы в желтых и красных спасательных жилетах. И все чаще дорога была или пуста, или прямо из леса, из тенистых дорожек от частных домов и шале к ней выбегали большие и маленькие щиты-плакаты с самодельными от руки надписями: «Enough Is Enough!», «We need New Ronald Reagan!», «The Tea-Party Will Prevail!» и «Obama-care Takes From Elders, Gives to Illegal for Votes! Amnesty Next!» Заглаживая свою несуществующую вину, Катя на ходу переводила мужу: – «С нас хватит!..» «Нам нужен новый Рональд Рейган!..» «Тии-партия победит!..» «Обамовская медицинская страховка отнимает средства у стариков и отдает нелегалам за их голоса. Затем будет амнистия»… Имеются, наверно, в виду нелегальные мексиканские эмигранты, которых Обама амнистирует, чтобы получить их голоса на следующих выборах. Грущо, выпустив пар, смягчился: – Похоже, тут действительно пахнет Октябрем. – В Америке это невозможно, – возразила Катя. – Здесь Конституцию чтут больше, чем Библию. – Это ты начиталась их писателей, – отмахнулся Грущо. – А у нас Сталин ввел свою конституцию, Ельцин свою, а Обама введет тут свою, и дело с концом! Но что это за тупица прилепился сзади в своем замызганном сером «форде»? Дорога пустая, никаких полицейских, а он плетется сзади и не обгоняет. Грущо сбросил скорость с положенных 55 миль в час и махнул из окна левой рукой – мол, обгоняй, брат! Но «брат» обгонять не стал, а тоже сбросил скорость, упрямо плетясь за «тойотой» на расстоянии двадцати метров. – Блин! Он меня достал! – не выдержал Грущо и нажал на газ. «Тойота» обрадованно прибавила скорость и легко, как резвый жеребец, выпущенный из стойла, ушла сначала на 60, а через несколько секунд и на 70 миль в час! И тут же за спиной раздался вой сирены и громоподобный приказ: – «Toyota-Camry», pull over! Грущо в изумлении завертел головой по сторонам – откуда это? Ведь только что не было вокруг ни одной полицейской машины! Но сирена взвыла еще громче, и громоподобный голос обрел металл: – The driver of the «Toyota-Camry»! Stop your car immediately! – Попались! Останови машину! – приказала Катя. Грущо нажал на тормоз и прижался к обочине. Скромный серенький «форд» без всяких мигалок и надписей тоже остановился, и – представьте себе! – именно из него вышел и направился к Грущо высокий черный качок в летней полицейской форме, широкополой полицейской шляпе и с пистолетом и рацией на поясе. – Morning, sir. State police trooper. Driver's license and Registration, please. – Что он хочет? – спросил Грущо у Кати. – Твои права. Это полицейский патруль. Дай ему все документы! – А! Сейчас… – Грущо зарылся в борсетке, достал свой авиабилет, свои российские автомобильные права, Лизины документы на машину – страховку и регистрацию, и всю пачку протянул через окно полицейскому. – What is it? – сказал тот, вертя в руках русские автомобильные права. – Это мои права, – помня наказ Лизы прикидываться тупым туристом, по-русски заговорил Грущо. – Российские. Мы туристы, мы только прилетели…