– Прямо сейчас, – ответила вдова Оркада и протянула Джо бо́льшую корзину. – Ну, идём со мной, мальчик, я тебя не съем. Пойдём. Дедушка рассмеялся им вслед и крикнул: – И не забудь ему сразу заплатить сейчас! – Джо молча поплёлся за вдовой прочь из деревни. Они сошли с тропинки и углубились в поля – тогда вдова впервые заговорила. Она поставила корзину на землю и наклонилась над ней, упёршись руками в колени и тяжело дыша. – С вами всё хорошо? – спросил Джо. Она кивнула и подняла голову: – Прости, Джо, но ты единственный, кто знает, и я могу попросить только тебя. Не то чтобы я не доверяла твоему деду, но чем меньше народу знает, тем меньше опасность. – Она медленно выпрямилась. – Теперь их пятеро, Джо. Пять детей, о которых надо заботиться, и скоро придут ещё. Бенжамин так и валяется со своей щиколоткой, даже встать не может, но если бы и мог, то им всё равно не пройти через горы – столько там солдат. Что нам делать? Мы не можем отослать детей обратно, откуда они пришли, и не можем увести их туда, куда им надо. – Она закрыла лицо уголком шали. – Не знаю, что я буду делать, Джо, сколько я их ещё прокормлю. А этот Арман Жолле в лавке – он начинает подозревать, я вижу. И нельзя его винить: я в жизни не покупала столько еды, как сейчас. И то, что я покупаю, я не могу донести сама, Джо. Силы мои уже не те. Мне понадобится вся помощь, которую ты сможешь оказать. Глава 5 Враждебность по отношению к немецким оккупантам была молчаливой, но время шло, и оказывалось, что их всё труднее ненавидеть. Они вели себя тактично, даже скромно, ненавязчиво. Ничьих домов не обыскивали. Никаких иностранных оккупантских флагов над деревней не вывешивали. Лейтенант Вайсманн казался столь же надёжным, как его слово. Два сообщества существовали бок о бок, но по отдельности, уважительно игнорируя друг друга. Кто-то из солдат ходил в церковь по воскресеньям, и среди них лейтенант Вайсманн. Отец Лазаль любил играть на органе, и лейтенант, похоже, разделял эту страсть. Отец Лазаль с превеликим удовольствием позволил ему заниматься на церковном органе. Многие солдаты приходили по вечерам в кафе, но и там садились отдельно – по крайней мере, поначалу. Однако вскоре выяснилось, что двое или трое из немцев сражались в битве при Вердене во время Первой мировой, и не так уж много времени понадобилось, чтобы бывшие враги начали обмениваться воспоминаниями, без всякой злобы с какой-либо из сторон. Наоборот, их общие страдания, казалось, изгнали взаимное недоверие и осторожность. Джо бы в жизни не поверил, что такое возможно, но даже дедушку удалось втянуть в эти моменты ностальгического самолюбования. Как-то раз в обед Джо выходил из школы и заметил дедушку возле кафе. Он был погружён в беседу с немецким солдатом: тот возвышался над ним, словно огромный дуб. На форме его были полоски – капрал, сказал дедушка. Кроме лейтенанта Вайсманна, только капрал хорошо говорил по-французски и не упускал возможности попрактиковаться в языке с детьми, у которых стал любимчиком – по большей части из-за того, что носил с собой неиссякаемый, казалось, запас конфет. Он предложил конфетку Джо всего пару дней назад. Джо взял её, но совесть в нём победила, и он выплюнул конфету за углом – и немедленно пожалел, увидев, как её с удовольствием поедает Руф. Капрал улыбнулся, увидев проходящего Джо, а дедушка выглядел несколько смущённым. По дороге домой он объяснился. – Трудно поверить, – сказал он, – но очень похоже, что мы с этим капралом стреляли друг в друга под Верденом. – Он покачал головой. – Ему всего шестнадцать было. Комиссован, так же как и я. – Тут он поймал взгляд Джо и умолк. Единение старых солдат сломало последний лёд, и с этого времени деревня успокоилась и привыкла к новой обыденности – к тому, что её оккупировали. Юбер поначалу казался более злопамятным, чем большинство деревенских, и, поскольку его ничего не сдерживало, вёл себя куда более смело. Он постоянно фыркал и издавал непристойные звуки, завидя немцев на улицах, но те только смеялись и делали то же самое в ответ. Это стало взаимной игрой, которая приводила в восторг Юбера и развлекала немцев. Вскоре все уже знали, как его зовут. Немцы давали ему шоколадки и позволяли чистить лошадь лейтенанта Вайсманна. Юбер был счастлив, а тот, кто радовал Юбера, не мог не прийтись по душе всей деревне. Арман Жолле не очень-то нравился Джо и до того, как застрелил медведицу, но теперь – ещё меньше. С прибытием немцев дела в его лавке пошли в гору. У солдат водились деньги, а тратить их было негде – кроме лавки и кафе, которые оба принадлежали семье Жолле. Никто больше в деревне не опускался до подхалимства, кроме Армана. Он всегда провожал солдат до дверей лавки, открывая их перед немцами. Он кланялся и расшаркивался так, что Джо со стыда был готов умереть, видя это – а в эти дни он частенько наведывался в лавку, покупая еду для вдовы Оркада. Теперь дважды в неделю в любую погоду он карабкался по склону, руки его болели под тяжестью корзин. Теперь детей стало восемь, сказала вдова Оркада. Джо ни разу не довелось увидеть никого из них, кроме Лии, но её он тоже не видел уже некоторое время. Ему ужасно хотелось пробраться в хлев и посмотреть, но он знал, что не следует этого делать. Открывал дверь и забирал корзины обычно Бенжамин. Он всё ещё прихрамывал на повреждённую ногу. Джо всегда приглашали в дом, но не позволяли подольше побыть в тепле кухни. «Твой мёд, Джо, – говорила вдова, подталкивая горшочек к нему через стол. – А вот список на следующий раз». И потом он снова оказывался во дворе перед закрытой дверью. Он понимал, почему ему нельзя там долго оставаться: вдова имела привычку повторяться и уже несколько раз говорила ему: «Ты должен запомнить, Джо: для всех в деревне ты просто на побегушках у вдовы Оркада и не очень-то рад этому. Бог знает, кто наблюдает за твоими приходами и уходами, но ты должен делать именно так: приходить и сразу уходить. Мы же не хотим, чтобы люди начали задавать вопросы, верно? Лучше пусть всё будет так». Джо понимал, что она права, но всё равно ему было обидно, да и вопросы в любом случае уже начались – вопросы, на которые он не мог ответить. Как-то днём в ту зиму месье Жолле поймал Джо за руку на выходе из лавки: – Ты не знаешь, что она делает со всей этой едой? Что-то там нехорошее, а? В этот момент дверь открылась, и вошёл капрал с белыми от снега усами. – Джо, верно? – спросил он, стряхивая снег с сапог. – Всякий раз как я тебя вижу, ты с этими корзинами. У тебя большая семья? Джо ничего не ответил. – Это для мадам Оркада, капрал, – вклинился Арман Жолле. – Она живёт одна, но теперь покупает еды на десятерых. Полагаю, запасается на зиму, как белка. – Он издал высокий нервный смешок. – Чем я могу вам помочь, капрал? – Сигареты, – попросил тот и повернулся к Джо: – Одну минуту, Джо, я тебе помогу. Там на улице скользко. – Капрал расплатился за сигареты, Арман Жолле пересчитал сдачу как-то уж слишком тщательно и рассыпался в благодарностях, прежде чем проводить их. Снег летел огромными хлопьями. Капрал настоял на том, чтобы нести обе корзины. Он запрокидывал голову и ловил снежные хлопья языком – и несколько поймал, а потом одна снежинка попала ему в глаз, и он расхохотался. – Так я чувствую себя прямо как дома, – сказал он. Джо шёл рядом с ним, перебирая в уме возможности выкрутиться из этой ситуации. – Эта вдова – где она живёт? – спросил капрал. – Наверху в холмах, за деревней, – ответил Джо и потянулся к корзинам. – Я справлюсь, честно. – Но капрал их не отдал. – Далеко? – Километра три – может, четыре. – Это не так уж далеко, – сказал капрал, и они продолжили путь. – Баварию знаешь? – спросил он. Джо покачал головой. – Это в Германии, на юге Германии. Там я живу, в такой же деревне, вот как Лескён. Там повсюду вокруг горы, тоже почти такие же. Я лесник, Джо, так что тут для меня всё совсем как дома, знаешь ли. Джо отчаянно пытался придумать, как от него избавиться. – Если она вас увидит, то я не получу свой мёд, – сказал он. Ход был слабый, но лучше он выдумать не смог. – Мёд? – Она мне платит. Вдова Оркада – она платит мне мёдом, и если увидит, что вы несёте корзины, то не даст мёду. – Я не пробовал мёду с тех самых пор, как ушёл из дома, – мечтательно сказал капрал. – Мёд с акации, с яблоневого цвета – у нас дома был такой. Моя жена – она его делает. То есть делают, конечно, пчёлы, но она заботится о пчёлах. И мои дети – они мёд просто обожают: едят так быстро, что мне везёт, если хоть ложку облизать останется. У меня все девчонки – трое. Представляешь, Джо? Четыре девчонки в одном доме – и я. Ни мёда, ни покоя. – Его лицо внезапно стало серьёзным. – Вот уж не думал, что буду так по ним скучать. Одна из них – она уехала в Берлин работать телефонисткой. Она умница. – Тут капрал остановился и поставил свою ношу на землю. – Тяжёлые они, эти корзины. Тут на пять тысяч человек хватит. Джо не упустил возможность и схватил корзины. – Спасибо, – сказал он. – Теперь я их заберу. – Очень хорошо, – сказал капрал, – но как-нибудь, когда-нибудь я должен попробовать твоего мёда, а? – Сквозь падающий снег он посмотрел на горы вокруг. – Я как медведь: люблю мёд и горы. И снег люблю. В наших горах есть медведи, знаешь? И орлы есть. – У нас тоже, – заметил Джо. – Я знаю, я их видел, – отозвался капрал, – и коршунов. Ты когда-нибудь смотрел на орлов в бинокль, Джо? – Нет. – Весной, Джо, пойдём с тобой в горы – вдвоём, ты и я, и будем наблюдать за орлами в бинокль, ага? В бинокль можно увидеть орла, как будто он у тебя перед носом – будто можно руку протянуть и потрогать. Это обещание, да? – И капрал развернулся и пошёл прочь. Попав в тепло фермы, Джо не хотел уходить, и в кои-то веки они вроде бы тоже не хотели его отпускать. Его усадили и дали миску горячего супа, и Джо дул на него, чтобы согреть лицо. Он почти закончил вытирать миску хлебом, когда вдруг понял, что до сих пор никто ничего не сказал. С полным ртом хлеба он посмотрел на одного, на другого – стало ясно: они хотят ему что-то сказать. – Джо, – начал Бенжамин, – я знаю, ты уже очень много сделал для нас. – Говоря, он медленно прошёл к плите, опираясь по дороге на спинки стульев. Потом повернулся к Джо – его лицо было серьёзным. – И мы не хотим просить тебя. – О чём просить? – Нам нужны деньги, Джо, – сказала вдова Оркада. – У нас просто нет денег, чтобы дальше покупать еду. Теперь их в хлеву десятеро. Корова перестала доиться, так что молока больше нет. У меня даже не осталось мёда, чтобы платить тебе. Денег хватит ещё на неделю, и всё. – Она снова откинулась на спинку стула. – Мы можем сделать только одно, Джо. Нужно продать моих свиней. Дети их есть не будут и Бенжамин тоже: их религия это запрещает – а я больше не могу себе позволить их кормить. На вырученные за них деньги мы, наверное, сможем продержаться ещё несколько месяцев. Так что надо их продавать. Но я не продам их кому попало, Джо. Эти свиньи – они для меня как семья. В этой долине есть ещё только один человек, который знает о свиньях достаточно, и это Анри, твой дедушка. В молодости он всегда держал свиней, и у него хорошо получалось. Проблема в том, что он не станет их покупать не видя, верно? И вот что я от тебя хочу, Джо: ты должен привести его сюда. – (Джо посмотрел через стол на Бенжамина.) – За него тебе тревожиться нечего, – продолжала вдова Оркада, – он спрячется и дети тоже. Анри ничего не узнает, а то, чего он не знает, ему никак не повредит, верно? Так что в следующий раз, как пойдёшь сюда с покупками – днём в следующую среду, так? – я хочу, чтобы ты привёл с собой своего дедушку. – Что ему надо сказать? – Скажи, что я стала слишком стара и не могу справляться, как раньше, – в этом будет достаточно правды. Что хочешь ему говори, Джо, только приведи. – Сможешь это сделать, Джо? – спросил Бенжамин. – Попробую, – ответил Джо. И он попробовал тем же вечером, пока мама наверху укладывала Кристину. – Что? Всех сразу? – переспросил дедушка и нахмурился, зажигая сигарету, да так, что задул спичку. – Она мне так сказала, – ответил Джо. – Сказала, что она слишком старая, чтобы дальше их держать. Дедушка покачал головой: – Не понимаю, с чего это вдруг. Что-то не сходится. Она всегда держала там, у себя наверху, свиней, а до того – её папаша. Она любит этих свиней, как собственных детей. Она ни за что бы их не продала, если бы нужда не заставляла – уж я-то знаю. Точно тебе говорю, Джо: если уж она без свиней останется, то ей конец – жить будет не на что. – Может, ей нужны деньги, – предположил Джо. – Хотел бы я знать, на что, – задумчиво ответил дедушка. – В конце концов, она там одна, так ведь? Она всю жизнь была так осторожна. Просто не понимаю. Однако, – и он улыбнулся сквозь сигаретный дым, – это первое приглашение, что я получил от неё лет за пятьдесят, так что я уж точно пойду. – Он наклонился вперёд и заговорил тише: – Но не вздумай матери рассказать, Джо. Ей Алиса не нравится, а ещё больше не нравится, что она нравится мне. Есть всякие сплетни про нас со старушкой-вдовой – враньё, конечно, – но я твою мать знаю: начнёт думать всякое. Так что ни слова, ладно? Джо уже привык хранить секреты. Ну, будет ещё один – ничего сложного. Руф побежал за ними в ту среду, но Джо не заметил его, пока уже не стало слишком поздно. Руфа никогда нельзя было заставить делать то, что он не желал. Они шли через задний двор вдовы Оркада, когда Джо увидел, как Руф обнюхивает стену хлева ближе к двери. Дойдя до двери, он остановился и сунул нос под неё, шумно нюхая. Потом начал скрестись и подвывать. – Да что такое с этим псом? – удивился дедушка, и тут дверь дома открылась, и появилась вдова Оркада. – Я это заберу, – сказала она, мрачно глядя на Джо, и чуть ли не выхватила у него корзины. – Отведи-ка своего пса домой, Джо, – резким тоном заявила она. – Ты же знаешь, я не люблю, когда у меня тут собаки слоняются. – Она перевела взгляд на дедушку. – Ну что ты тут стоишь, Анри? Заходи и закрой за собой дверь. Джо оставалось только уволочь Руфа от двери хлева. Пришлось гнать его вниз по склону, как овцу. Джо отдал бы что угодно, чтобы остаться и послушать, что происходит в доме. Он всё гадал, где может прятаться Бенжамин – наверное, в хлеву, вместе с детьми, чтобы их успокаивать. Если да, то Руфово разнюхивание должно было их в камень превратить. Но где бы они ни прятались, по-видимому, они прятались хорошо. Дедушка был явно очень доволен, когда вернулся, о чём бы они там ни договорились со вдовой в доме. Он рассказал маме, что свиньи сейчас должны быть в большой цене и спросе: боши едят много свинины. Откармливать их можно овечьей сывороткой практически за бесценок. Для них вообще не понадобится покупать никакой еды, сказал он. «Но запах! – запротестовала мама. – От запаха свинарника вообще не отмыться: он не выветривается». Но дедушке удалось её убедить, что с этим запахом вполне можно научиться жить. Кристина пришла в восторг от этой затеи: она ещё никогда не каталась на свинье. На следующий день, когда Джо плёлся домой из школы, он увидел, как Юбер с дедушкой гонят свиней вниз по дороге – по крайней мере, пытаются. Всё шло хорошо, пока они не добрались до Площади и свиньи не пустились рысью. Они разбегались во все стороны, визжа и фыркая, обнюхивая каждую дверь и канаву. Понадобились половина деревенских и пара солдат, чтобы окружить их и загнать к дому Джо, где чудом удалось их запереть – всех, кроме одной – очень решительной крупной свиноматки с розовыми болтающимися сосками. За ней Джо пришлось гоняться до самой церкви и обратно – только тогда она наконец сдалась и неохотно присоединилась к своим сотоварищам. Внезапные дедушкины свиньи стали темой для разговоров по всей деревне. После церкви в воскресенье слышались шепотки, что Анри Лаланд купил у вдовы свиней с какой-то иной целью – не только коммерческой или хозяйственной. Много цокали языками и качали головами, были и насмешливые ухмылки. Джо слышал, как мадам Суле на улице сказала, что Анри Лаланд, похоже, выжил из ума. «В его-то годы! – поражалась она. – В его-то годы!» В школе Лоран теперь всякий раз фыркал и сопел при виде Джо, а «хрю-хрю» стало у детей новым приветствием, пока шутка не наскучила. Мама заявила, что овцы теперь дают меньше молока, потому что свиньи занимают всё место, но дедушка только улыбался и говорил, что скоро они успокоятся – так оно и вышло. Когда снега сошли, овец стали гонять каждый день на пастбища возле деревни и обратно, и звон их колокольчиков в полях означал первые эдельвейсы и первых жаворонков. Но незачем было даже выходить из деревни, чтобы узнать, что пришла весна. Когда отец Лазаль начинал оставлять дверь церкви открытой, так что по всей деревне было слышно, как он играет на органе, люди понимали: зима позади. Месье Ода воспользовался пригревающим солнцем, чтобы вывести класс в весенний поход. Он делал это раз в сезон, и дети ждали такого похода больше, чем каникул. Это было как охота за сокровищами. Они прочёсывали склоны, ища растения и насекомых, следы и помёт. Всё, что они находили, записывалось и зарисовывалось. Не было ни одного растения, которое месье Ода не смог бы назвать, ни одного следа или кучки помёта, по которому он бы не определил животное.