— Все, какие были, — за пять-шесть лет. — Компьютер тот же самый? — Нет. Но тот же самый чертов принтер, док, — какой-то там 1600 с печатающей головкой типа «ромашка», причем всегда использовался один и тот же тип лент. Понятия не имею, на чем она печатала до него. — Понятно. — Да? Рад за тебя. Что до меня, то я ни черта не понимаю, — пожаловался Марино, массируя поясницу. Глава 10 Здание Национальной академии ФБР в Квантико, Вирджиния, представляло собой сооружение из стекла и кирпича посреди имитации боевых действий. Я никогда не забуду, как во время моего первого пребывания там много лет назад я ложилась в постель и вставала под звуки автоматных очередей и как однажды, тренируясь на выносливость, я выбрала в лесу неверную тропинку, и меня чуть не раздавил танк. Было утро пятницы. Мы с Марино ехали на совещание, запланированное Уэсли Бентоном. Вскоре в поле зрения появились фонтаны и флаги академии. Мне приходилось делать два шага на каждый шаг Марино, когда мы проследовали внутрь просторного и светлого вестибюля нового здания, которое настолько напоминало хорошую гостиницу, что заслужило прозвище «Квантико Хилтон». Сдав свое оружие дежурному, Марино отметил нас в журнале, и мы прикрепили пропуска посетителей. Тем временем секретарь позвонил Уэсли за подтверждением, что мы можем беспрепятственно пройти. Лабиринт стеклянных переходов соединял секции кабинетов, аудиторий и лабораторий, позволяя перемещаться из здания в здание, не выходя наружу. Сколько бы раз я ни приходила сюда, я каждый раз терялась. Марино, казалось, знал, куда идти, поэтому я послушно семенила за ним, наблюдая за парадом пестро экипированных студентов, дефилирующих мимо. Это был своего рода код. Офицеры полиции были одеты в красные рубашки и брюки цвета хаки. Новых агентов ФБР отличали голубой и хаки, тогда как члены элитных групп освобождения заложников носили сплошь белое. Мужчины и женщины отличались безупречным внешним видом и были в высшей степени подтянуты. Они несли на своих лицах отпечаток военной сдержанности, такой же осязаемой, как запах растворителя для чистки оружия, который тянулся следом за ними. Мы сели в служебный лифт, и Марино нажал кнопку нижнего уровня. Секретное бомбоубежище Гувера располагалось в шестидесяти футах под землей, двумя этажами ниже стрелкового тира. Мне всегда казалось очень правильным, что академия решила расположить отдел изучения поведения ближе к аду, чем к раю. Названия меняются. Последнее, что я слышала, — в ФБР называли аналитиков — агентами криминальных расследований. Работа, однако, не изменилась. Всегда будут психопаты, социопаты, сексуальные убийцы и прочие подонки, которые находят удовольствие в том, чтобы причинять боль другому. Мы вышли из лифта и прошли по серому монотонному коридору к не менее серому и скучному офису. Уэсли появился неожиданно и привел нас в маленькую комнату для совещаний, где за длинным полированным столом сидел Рои Хейновелл. Эксперт по волокнам никогда, казалось, не узнавал меня, успевая забыть от встречи до встречи. Когда он протягивал руку, я всегда подчеркнуто представлялась. — Конечно, конечно, доктор Скарпетта. Как поживаете? — поинтересовался он, как делал это всегда. Уэсли закрыл дверь. Марино нахмурился, когда, оглядевшись, не обнаружил пепельницы. Придется использовать пустую банку от диет-коки из мусорной корзины. Я подавила побуждение добыть со дна сумки свою пачку — академия была почти «бездымной» зоной. Белая рубашка Уэсли изрядно помялась на спине, в глазах застыла усталость и озабоченность, когда он принялся просматривать бумаги в папке. Он сразу же приступил к делу. — Есть что-нибудь новое по делу Стерлинг Харпер? — спросил он. Вчера я просмотрела ее гистологические анализы и не слишком удивилась тому, что обнаружила. Однако, это не приблизило меня к пониманию причины ее смерти. — У нее была хроническая миелоцитическая лейкемия, — ответила я. Уэсли поднял глаза. — Это послужило причиной смерти? — Нет. На самом деле я даже не уверена, что она знала об этом. — Это интересно, — прокомментировал Хейновелл. — То есть, можно ходить с лейкемией и ничего не знать об этом? — Хроническая лейкемия — коварная болезнь, — объяснила я. — Вначале ее симптомы могут проявляться очень слабо. Например, ночная потливость, быстрая утомляемость, потеря веса. С другой стороны, заболевание могло быть диагностировано некоторое время назад и находиться в стадии ремиссии. Состояние Стерлинг было далеким от критического. У нее отсутствовали прогрессирующие лейкемические инфильтрации, и она не страдала ни от каких серьезных инфекций. Хейновелл выглядел озадаченным. — Что же тогда убило ее? — Понятия не имею, — призналась я. — Лекарства? — спросил Уэсли, делая пометки. — Токсикологическая лаборатория приступила ко второй серии анализов, — ответила я. — В предварительном отчете указан уровень алкоголя в крови — три сотых. Кроме того, в ее анализах был обнаружен декстрометорфан — его используют в препаратах для подавления кашля, которые есть в открытой продаже. В ее ванной комнате наверху, на раковине, мы нашли пузырек «робитуссина». Он был полон более чем наполовину. — Так что дело не в нем, — пробормотал Уэсли себе под нос. — Тут и всей бутылки бы не хватило, — сказала я ему и добавила: — Согласна, что это вызывает недоумение. — Будешь держать меня в курсе? Сообщи мне о результатах, — попросил Уэсли. Он перевернул еще несколько страниц и перешел к следующему пункту повестки дня: — Рой исследовал волокна по делу Берил Медисон и хочет поговорить с тобой по этому поводу. А потом, Пит и Кей, — он поднял взгляд на нас, — у меня есть еще одно дело, которое я хочу обсудить с вами. Уэсли выглядел довольно хмурым, и я предчувствовала, что причина, побудившая его собрать нас здесь, меня тоже не обрадует. Хейновелл, напротив, был невозмутимым как обычно. Его волосы, брови и глаза были одного — серого — цвета. Того же цвета был и костюм. Когда бы я ни встречала его, он всегда выглядел полусонным и серым, настолько бесцветным и спокойным, что у меня появлялось искушение спросить, есть ли у него кровяное давление. — Волокна, на которые меня просила посмотреть доктор Скарпетта, — лаконично начал Хейновелл, — обнаруживают, за единственным исключением, несколько неожиданностей — речь идет не о необычной окраске или странной форме поперечного сечения. Я сделал заключение, что с высокой вероятностью шесть нейлоновых волокон имеют шесть различных источников, как мы и предполагали с вашим исследователем в Ричмонде. Четыре из них соответствуют тканям, используемым в ковровых покрытиях автомобилей. — Как вы пришли к такому выводу? — спросил Марино. — Как вы понимаете, нейлоновая обивка и ковровое покрытие очень быстро портятся от тепла и солнечного света, — ответил Хейновелл. — Если волокна не обработаны специальной краской с металлизацией, то под действием ультрафиолета и постоянного нагрева автомобильный коврик будет очень быстро выцветать и портиться. Используя рентгеновские лучи, я мог оценить присутствие металла в четырех нейлоновых волокнах. Хотя с уверенностью сказать, что эти волокна из коврового покрытия автомобиля, я не могу, однако они вполне ему соответствуют. — Есть шанс выяснить модель и изготовителя? — спросил Марино. — Боюсь, что нет, — ответил Хейновелл. — Проследить проклятую штуковину до производителя представляется очень сомнительным, особенно если автомобиль, о котором идет речь, произведен в Японии. Позвольте привести пример. Ковровое покрытие в «тойоте» начинается с пластиковых шариков, которые везут отсюда в Японию. Там из них изготовляют волокно, которое везут обратно сюда, чтоб сделать из него коврик, который затем посылают обратно в Японию, чтобы положить в автомобиль, сходящий с конвейера. По мере того как он монотонно бубнил, все становилось еще более безнадежно. — С автомобилями, производимыми в Соединенных Штатах, у нас не меньше головной боли. Корпорация «Крайслер», например, может получать ковровые покрытия одного цвета от трех различных поставщиков. Затем, посреди серии, «Крайслер» может решить сменить поставщика. Предположим, лейтенант, что вы и я — мы оба — водим черный, восемьдесят седьмой «лебаронс» с темно-красным салоном. При этом поставщик темно-красного коврика в моем автомобиле может быть совсем не тот, что поставщик такого же коврика в вашем. Таким образом, единственное, о чем можно говорить с уверенностью в нашем случае, это о разнообразии нейлоновых волокон. Два могут быть из домашнего покрытия, четыре — из автомобильного. Цвета и поперечное сечение разные. Добавьте сюда то, что был обнаружен олефин, динэл, акрил, и вы получите некий странный компот. — Очевидно, — вмешался Уэсли, — профессия или какое-то другое занятие убийцы вынуждает его контактировать со многими разными типами ковровых покрытий, и в день убийства Берил Медисон он был одет во что-то, на что налипло много волокон. Шерсть, вельвет или фланель, подумала я. Однако ни шерстяных, ни цветных хлопчатобумажных волокон, которые могли бы иметь отношение к убийце, не было обнаружено. — А что насчет динэла? — спросила я. — Обычно он ассоциируется с женской одеждой. С париками, искусственным мехом, — ответил Хейновелл. — Да, но не только, — возразила я. — Рубашка или пара слаксов, сделанных из динэла, накапливали бы статическое электричество, как полиэстер, вызывая прилипание к нему всего подряд. Это могло бы объяснить наличие такого количества следов. — Возможно, — согласился Хейновел. — Тогда, может быть, псих был в парике? — предположил Марино. — Мы знаем, что Берил пустила его в дом, другими словами, она не была напугана. Большинство дамочек не пугаются, если за дверью — женщина. — Трансвестит? — предположил Уэсли. — Может быть, — ответил Марино. — Самые привлекательные женщины, которых ты когда-либо видел, возможно, трансвеститы. Это чертовски отвратительно. Некоторых из них я не могу распознать до тех пор, пока не загляну прямо в лицо. — Если нападавший выглядел как женщина, — обратила я их внимание, — то как мы объясним приставшие волокна? Ведь если волокна прилипают к нему на рабочем месте... трудно представить его там, одетым в женское платье. — Если только он не занимается проституцией, — возразил Марино. — Он заходит и выходит из автомобилей своих клиентов всю ночь напролет. Может быть, заходит и выходит из комнат мотеля с ковровыми покрытиями на полу. — Тогда его выбор жертвы лишен всякого смысла, — сказала я. — Пожалуй, но становится понятным отсутствие семенной жидкости, — спорил Марино. — Мужчины-трансвеститы, гомосексуалисты обычно не насилуют женщин. — Они обычно и не убивают их, — заметила я. — Я упоминал об исключении, — снова начал Хейновелл, глядя на часы, — так вот, то самое оранжевое акриловое волокно, которым вы так интересовались. — Его серые глаза бесстрастно уставились на меня. — С трехлистным клевером в сечении? — вспомнила я. — Да, — кивнул Хейновелл. — Форма очень необычная. Цель, которая обычно преследуется при изготовлении трехлопастных в сечении волокон, — скрывать грязь и рассеивать свет. Единственное место, которое я знаю, где вы можете найти волокна с таким профилем, — это нейлоновое ковровое покрытие «плимута» конца семидесятых. Именно там волокно в сечении имеет такое же очертание трехлистного клевера, как в деле Берил Медисон. — Но оранжевое волокно — акриловое, а не нейлоновое, — напомнила я Хейновеллу. — Верно, доктор Скарпетта, — сказал он. — Я излагаю вам факты, чтобы проиллюстрировать уникальные свойства волокна, о котором идет речь. Тот факт, что оно акриловое, а не нейлоновое, что яркие цвета, такие, как оранжевый, почти никогда не используются в автомобильных ковровых покрытиях, позволяет нам исключить множества возможных источников этого волокна, включая «плимуты» конца семидесятых. Да и вообще любые автомобили, какие вы только можете себе вообразить. — То есть вы никогда прежде не видели ничего, подобного этому оранжевому волокну? — спросил Марино. — Именно к этому я и веду, — Хейновелл явно колебался. Уэсли перехватил инициативу: — В прошлом году мы получили волокно полностью идентичное этому оранжевому, когда Роя попросили исследовать следы, обнаруженные в «Боинге-747», захваченном пиратами в Афинах, в Греции. Не сомневаюсь, вы помните этот случай. Молчание. Даже Марино на какое-то время замолк. Уэсли продолжил, его глаза потемнели: — Пираты убили на борту двух американских солдат и выбросили их тела на площадку перед ангаром. Первым, кого выбросили из самолета, был Чет Рамси, двадцатичетырехлетний морской пехотинец. Оранжевое волокно прилипло к крови на его левом ухе. — Могло волокно попасть туда из салона самолета? — спросила я.