— Я просто знаю, что он что-то замышляет. — Казалось, Марк разговаривает сам с собой. — Еще одна из его рекламных махинаций? — предположила я, пожалуй, слишком беззаботно. Он пригубил вино. — Я не могу вообразить, что именно он может устроить, — продолжила я. — Во всяком случае, ничего, затрагивающего меня. — А я могу, — сказал Марк серьезно. — Тогда, пожалуйста, объясни мне, — попросила я. Он объяснил: — Заголовок: «Главный медицинский эксперт отказывается выдать скандальную рукопись». Я засмеялась: — Это нелепо! Марк даже не улыбнулся. — Подумай об этом. Скандальная автобиография, написанная зверски убитой писательницей-затворницей. Затем рукопись исчезает, и медицинский эксперт обвиняется в ее краже. Проклятая писанина исчезает из морга. О, господи! Когда книга, в конце концов, выйдет, она, без сомнения, станет бестселлером, и Голливуд будет драться за права на экранизацию. — Меня это не беспокоит, — сказала я неуверенно. — Это все так надуманно, что я не могу себе такое представить. — Спарацино мастер делать из мухи слона, Кей, — предупредил Марк. — Я просто не хочу, чтобы ты закончила так же, как Леон Джонс. Он поискал взглядом официанта, и его глаза застыли в направлении входной двери. Посмотрев на свое недоеденное мясо, он пробормотал: — О, черт. Потребовалась вся моя выдержка, чтобы не обернуться. Я даже не поднимала глаз до тех пор, пока у нашего столика не появился крупный человек. — Прекрасно, Марк, я так и думал, что найду тебя здесь. Ему было около шестидесяти лет. Его речь отличалась мягкостью, а мясистое лицо производило неприятное впечатление из-за маленьких глаз, голубых и холодных. Он раскраснелся и тяжело дышал, как будто усилия от одного только перемещения его огромного веса вызывали напряжение каждой клеточки тела. — Мне вдруг стукнуло в голову зайти и предложить тебе выпить, старина. Расстегнув свое кашемировое пальто, он повернулся ко мне, протягивая руку, и улыбнулся: — Безмерно рад познакомиться. Роберт Спарацино. — Кей Скарпетта, — сказала я с удивительным самообладанием. Глава 5 Так или иначе, в течение часа мы пили ликер со Спарацино. Это было ужасно. Он вел себя так, как будто ему ничего не было обо мне известно. Но он знал, кто я, и встреча, не сомневаюсь, была не случайной. Как вообще может произойти случайная встреча в таком городе, как Нью-Йорк? — Ты уверен, что он не знал о моем приезде? — спросила я. — Не могу предположить, каким образом он мог бы узнать, — сказал Марк. Я чувствовала нетерпение в кончиках его пальцев, когда он провожал меня на Пятьдесят пятую улицу. Карнеги-Холл опустел, по тротуару прогуливались несколько прохожих. Был уже почти час ночи, мои мысли плавали в алкогольном тумане, и нервы были напряжены. С каждой новой порцией Спарацино становился все более оживленным и подобострастным до тех пор, пока у него не начал заплетаться язык. — Он заметил обман. Думаешь, он наклюкался и наутро ничего не вспомнит? Черта с два, он настороже, даже когда спит. — Ты не заражаешь меня оптимизмом, — сказала я. Мы направились прямо к лифту и в неловком молчании поднялись наверх, наблюдая, как в окошечке перемигиваются цифры, отмечающие номер этажа. Ковер, застилавший коридор, поглощал звук шагов. Беспокоясь, на месте ли моя сумка, я с облегчением увидела ее на кровати, шагнув в свою комнату. — Ты поблизости? — спросила я. — Чуть дальше, через пару дверей. — Его глаза стреляли по сторонам. — Ты не собираешься принять на ночь стаканчик спиртного? — Я ничего с собой не привезла... — Тут у них в каждой комнате полный бар. Можешь поверить мне на слово. Дополнительная выпивка была нужна нам, как прыщ на носу. — Что Спарацино собирается делать? — спросила я. «Бар» оказался маленьким холодильником, заполненным пивом, вином и крохотными бутылочками емкостью в одну порцию. — Он видел нас вместе, — добавила я. — Что теперь будет? — Это зависит от того, что я ему скажу, — ответил Марк. Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем. — Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк? — Ложь. Я села на край кровати. Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались. — Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, — произнес Марк, — что пытался помочь ему. — Что пытался использовать меня? — сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. — Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому. — Да. — И это ложь? — спросила я. Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся. — Не вижу ничего смешного, — огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. — Если это ложь, Марк, то что тогда правда? — Кей, — сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, — я уже сказал тебе правду. Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал. Он откинулся на стуле. — Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино? — Нет, — сказала я. — Это как раз то, чего бы он от меня хотел. — Как скажешь. Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков. Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность. Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания. Я забыла попросить, чтобы меня разбудили, и не побеспокоилась о будильнике. Поставив свои «внутренние» часы на шесть, я проснулась как раз вовремя. Села прямо, чувствуя себя весьма паршиво, и выглядела не лучше. Горячий душ и тщательный макияж не скрыли темных отечных кругов под глазами и бледности лица. Освещение в ванной комнате было безжалостным. Я позвонила в авиакомпанию и в семь постучала в дверь Марка. — Привет. — Марк выглядел поразительно свежим и бодрым. — Ты передумала? — Да, — сказала я. Знакомый запах его одеколона вновь привел в порядок мои мысли, которые сложились, как яркие кусочки стекла в калейдоскопе. — Я в этом не сомневался. — Почему ты был так уверен? — поинтересовалась я. — Не помню, чтобы ты когда-нибудь уклонялась от драки, — ответил он, наблюдая за мной в зеркало туалетного столика, заканчивая завязывать галстук.