Глава восьмая Субботний вечер не сулил ничего хорошего. Тащиться с отцом и мачехой на юбилей к Володину не хотелось. Настроение у Миши начало портиться еще с четверга, и он подумывал уже попросить, чтобы Ласточкин поручил ему что-то неотложное, что сошло бы за отмазку. Но он справедливо полагал, что отец именно так все и расценит – как отмазку, а результатом будет очередной семейный скандал. К тому же Ласточкин окажется под ударом. Так что Михаил, как отец и велел, вытащил на свет божий костюм с галстуком и приготовился помучиться часа три или четыре. Хотел было позвонить Илье – пожаловаться, но вспомнил, что друга нет в городе. Вот кому хорошо – можно за него только порадоваться. Минувшие выходные Илья провел с Настей: Миша звонил ему в прошлое воскресенье, и тот ответил задыхающимся, звенящим, переполненным восторгом голосом, что у него вечером опять свидание. Миша хотел было напомнить, чтобы он не забывал предохраняться, а то ведь в таком «крышесносном» состоянии (а вовсе не на небесах!) и заключается большинство современных браков, но промолчал. Илья бы обиделся. Ну да, ну да, знаем: Настя не такая. Во вторник Илюха позвонил и сказал, что его отправляют в командировку в Нижний Новгород. Десять дней его не будет в городе, звонить бесполезно, но волноваться не о чем, вернусь-позвоню. Илья отбарабанил все это скороговоркой и откланялся. Михаил не удивился: в командировки друг, бывало, ездил (хотя и не такие длительные, но всякое бывает), работа у него такая. В отличие от Миши, который в профессиональном плане плыл по течению (иногда, правда, сворачивая с нужного курса), Илья с пятого класса точно знал, кем хочет стать, чем будет заниматься в жизни. Он писал самые лучшие сочинения – поначалу учительница литературы даже подозревала, что это делают за него родители. Но потом увидела мать Ильи, которую куда легче было заподозрить в том, что она вообще не знакома с грамматикой, поверила безоговорочно и стала опекать молодое дарование. Илья играючи побеждал в районных и городских конкурсах и Олимпиадах, писал в школьную стенгазету, а потом и в городскую многотиражку; с шестнадцати лет зарабатывал копирайтингом и писал статьи для интернет-изданий. Никто не удивился, когда Илья легко поступил на факультет журналистики, окончил вуз в красным диплом и устроился на работу в престижный журнал «Скорость света», продолжая при этом писать еще в несколько изданий. Работа была одновременно его увлечением, воздухом и свободой: уже с третьего курса Илья снимал жилье и сам себя содержал, уйдя из материнской квартиры. Михаил пожелал другу удачной поездки, вскользь подумав о том, что в словах Ильи, в тоне, каким он их произносил, было что-то необычное. Но он так и не понял, что именно. В общем, звонить Илье было бесполезно, больше ни с кем откровенничать Михаил не привык, поэтому пришлось сжать зубы, затянуть на шее галстук, влезть в начищенные до блеска ботинки и вызвать такси. Впрочем, все прошло совсем не так плохо, как он ожидал. Ресторан «Гусарская баллада» со своими позолоченными светильниками, мраморными лестницами, бордовыми бархатными шторами и массивными люстрами с хрустальными подвесками, которые будто сперли из оперного театра был, конечно, претенциозен до тошноты. Однако кормили тут вкусно, да к тому же Миша познакомился с симпатичной девчонкой. Леля – так ее звали – подошла к нему сама, когда тамада (кудрявая тетка с приклеенной улыбкой и звонким пионерским голосом, до смешного похожая на теледокторшу Елену Малышеву) объявила перерыв перед переменой блюд. Отец с Олесей послушно отправились танцевать, а Миша вышел покурить. Хотя не курил, а так, баловался время от времени. – Тоска, да? – спросила Леля, подходя к нему с тонкой коричневой сигаретой, зажатой между пальцами. У нее были черные короткие волосы и изящно очерченные полные губы. Глаза – насмешливые, синие (понятно, что линзы) были ярко накрашены, в ушах сверкали огромные серебристые кольца. Образ довершало длинное, но максимально открытое красное платье и алый лак на длинных хищных ногтях. – Уже нет, – ответил он, правильно истолковав ее взгляд. Она усмехнулась и назвала свое имя. – Миша! – позвал его отец, появляясь в курилке и настороженно глядя на Лелю. – Иди-ка сюда. Вместе с отцом и Олесей они подошли к Володину с женой. Отец заговорил, Олеся заулыбалась. Миша не вслушивался, думая о том, когда можно будет потихоньку сбежать отсюда, и в этот момент кто-то взял его под руку. Он обернулся и увидел Лелю – яркую, как колибри, уже без сигареты, которую девушка, вроде бы, так и не прикурила. На лице отца появилось кислое выражение, мачеха насторожилась, зато Володин нежданно-негаданно расплылся в улыбке. – Вижу, вы уже познакомились, молодежь? Оказалось, что Леля – племянница Володина. Дочь его родной сестры. Недовольство моментально исчезло с отцовского лица, сменившись одобрением. Миша точно знал, о чем он думает: можем же, если захотим! Девушка из хорошей семьи, выгодная партия, соберись уже, сделай над собой усилие, не облажайся на этот раз! После горячего снова были танцы, и Миша пригласил Лелю. – Давай свалим отсюда, – прошептала она, прижимаясь к нему. – Надоел этот пенсионный фонд. Миша был с ней полностью солидарен. Все вышло как нельзя лучше: сбегать не пришлось, отец чуть только не благословил его. Выйдя из ресторана, они сели в такси. Леля захотела поехать в ночной клуб «Фламинго» – самое модное заведение в Быстрорецке, и Миша не возражал. Спустя час они, выпив по несколько коктейлей с водкой под названием «Голубая лагуна» – причем Леля не отставала от Миши – целовались взасос в центре танцпола. – Я тут часто зависаю, – сообщила Леля, которая в этот момент казалась Мише самой красивой девушкой на свете. Тот факт, что формально он сейчас встречался с другой, ничуть его не беспокоил. – Тебе нравится? – Не так, как в «Гусарской балладе», но тоже ничего, – не слишком удачно сострил Миша, но Леля расхохоталась так, будто он выдал что-то невероятно остроумное. – Здесь раньше еще круче было. Когда был ди-джей Клим. – Она закатила глаза. – Вот это бомба! Пушка! Клим лучший! Услышав это имя, Миша разом протрезвел. Про несчастного Копосова и его противную мамашу он почти не вспоминал с прошлой недели. Вернее, велел себе не вспоминать. История не из приятных, парня можно только пожалеть, но никакого криминала в его смерти нет. Прав был Ласточкин. – Говорят, он в Москве, – продолжала Леля, – и правильно. Я тоже уеду. Брошу свою шарагу – на кой мне эта учеба? Миша попытался выкинуть из головы Клима Копосова и сосредоточиться на словах Лели. Впрочем, вслушиваться было не во что, потому что девушка, несмотря на вызывающе-яркий образ, была пуста, тривиальна и скучна, как инструкция к мясорубке. Однако это не помешало им утром проснуться вместе в ее квартире. Вернее, он проснулся, а Леля еще спала. Алое платье висело на спинке стула, белье валялось на полу. Миша встал и оделся, старясь двигаться как можно тише, чтобы ее не разбудить. Все, чего ему сейчас хотелось, – попасть домой, принять душ, выпить пару таблеток аспирина и снова лечь спать, чтобы прийти в себя. Голова начинала болеть, и он знал, что скоро боль усилится. Миша уже приготовился выйти за дверь, когда Леля открыла глаза. – Вечером созвонимся? – хрипловатым ото сна голосом спросила она. – Обязательно, – пообещал он, прекрасно зная, что они не успели обменяться телефонами. «Прости, пап, но я тебя опять разочарую», – подумал Миша. Леля снова сомкнула веки и заснула. В среду Ласточкин вернулся с городского совещания и с порога заявил: – У нас суицид. – Что? – Михаил, который, чертыхаясь, составлял отчет, выронил авторучку. – Где? «Если он скажет, что на Октябрьской…» – Октябрьская. Двенадцатый дом. Там сейчас все – наши, с района, следователь, «скорая». Под ложечкой нехорошо засосало. – Кто? – Парень какой-то, забыл фамилию. Скоро все выясним. Нам тоже отписываться придется. Проверка будет. – Он точно сам? – На первый взгляд, да. Но кто знает. «Теперь смерти будут не только на моей совести», – прозвучали в голове слова Белкина. – Надо, наверное, и нам пойти, – сказал Михаил, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. – Я только что оттуда, – заметил Ласточкин. – Проверку не мы проводим, следственно-оперативная группа. Без нас разберутся. – Ты же сказал, нам отписываться придется. – Ага, и нам тоже. Им нужны будут результаты судебно-медицинского исследования, в наркологию и психушку запросы сделают, судимость проверят. А с нас – характеризующий материал. То бишь характеристика по месту жительства. «Не бери в голову. Не ввязывайся», – предостерег внутренний голос. – Давай я займусь, – игнорируя его, предложил Михаил. – Что, Мишаня, надоело бумажки перекладывать? – усмехнулся Ласточкин. – Понимаю, сам такой был. Сходи, сходи. С соседями надо поговорить, с родственниками. К дому, где жил умерший, Миша отправился через пару часов. Но перед этим открыл папку Белкина, посмотрел, что там есть на мужчину, живущего на Октябрьской, двенадцать, в шестидесятой квартире. Белкин оказался настоящим педантом. Его документы содержались едва ли не в большем порядке, чем те, что Михаил с Ласточкиным подшивали для всевозможных отчетов. Напротив номера квартиры указывались фамилии жильцов, даты рождения, а также все сведения, которые неутомимый Белкин считал нужным зафиксировать. Миша перевернул несколько страниц, чтобы добраться до нужного адреса. Сведений было мало. Мыльников Артем Иванович восемьдесят первого года рождения. После смерти матери и развода проживал в квартире один. «Пьет», – написал Белкин, и это было все, что он считал нужным упомянуть о несчастном Мыльникове. Как ни странно, это короткое слово немного успокоило Михаила. Нет ничего удивительного в том, что пьющий человек вдруг решает свести счеты с жизнью: мало ли, какие мысли роятся в затуманенном сознании! К тому же, вполне вероятно, никакой это не суицид: принял человек не того, что следовало, метиловый вместо этилового, или вообще средство для чистки раковин глотнул, не разобравшись. Правда, эту мысль пришлось отбросить: Ласточкин рассказал Мише, как умер Мыльников. Но все же, направляясь к дому, в котором жил несчастный, Миша был почти уверен, что экстравагантные предположения Белкина тут ни при чем, все дело в хроническом алкоголизме покойного. «Надо же, как он мне башку задурил», – подумал Михаил и вздрогнул, когда тип, о котором он думал, очутился прямо перед ним, у входа в подъезд. – Добрый день, лейтенант, – поздоровался Белкин. – Вы что тут делаете? – нахмурившись, спросил Миша, позабыв о вежливости, хотя, конечно, прекрасно понимал, что.