– Не надо, – сказал Миша. – Чего не надо? Мишка, я же говорю: не буду больше заставлять тебя! – Вот и не заставляй. Не хочу я увольняться. – Он слегка улыбнулся. – Мне нравится моя работа. Сказал – и понял, что это правда. Искал себя, искал – и нашел там, где меньше всего рассчитывал найти. – Сильно тебя, видать, покусали, – усмехнулся отец, пораженный неожиданным заявлением. – Рвался, рвался из «ментовки» – и на тебе. Давно ты изменил мнение? – Не очень, – честно ответил Миша. Машина въехала на небольшой пятачок возле кладбища, и разговор пришлось прервать. Впрочем, главное уже было сказано, а важнее всего то, что они впервые за долгое время беседовали свободно, откровенно, не подыскивая слов и не обходя острых углов. Оказывается, Леля на своей маленькой юркой машинке обогнала их и уже припарковалась. Миша выбрался из машины и пошел к друзьям. К месту, где Белкину предстояло обрести последнее пристанище, шли медленно, перебрасываясь короткими фразами. Томочка, несмотря на грусть момента, светилась радостью: Илья был рядом. Леля то и дело бросала на них взгляды, которых Миша никак не мог растолковать. Вчера вечером Илья пришел к нему в палату. – Мишаня, ты мне жизнь спас, – сказал Илья, и по тому, что друг постоянно поправлял очки, Миша понял, как сильно он взволнован. – Я тебе обязан на всю… – Только давай без этого братания в окопах, – поспешно перебил Михаил, скрывая за насмешкой смущение от слов Ильи. – Я не один был: девчонки – молодцы. И если бы Белкин не оказался таким упертым, мы бы сейчас не разговаривали. – Без тебя, Анатолия Петровича, Лели и Томочки меня бы не было, – сказал Илья, которому, как и Томочке, Леля все рассказала, пока они ждали новостей о здоровье Михаила. – Томочка – просто огонь, взрыв мозга, – подхватил Миша, вспомнив, как решительно вела себя соседка Ильи. «Теперь, дружище, ты обязан с ней встречаться, как честный человек!» – подумал Миша, но вслух ничего не сказал и вместо этого спросил: – Уладил все на работе? Они же не собираются тебя уволить? – Нет. Обошлось. Илья говорил спокойно, но Миша знал, что на самом деле он рад этому почти так же, как спасению своей жизни. – Ты им скажи, если что: могу теперь писать репортажи о загробном мире и его обитателях. – Шутка так себе, – улыбнулся Илья. – Но так уж и быть, засчитывается. – Ты все помнишь? Все эти недели, пока был с ней? Илья неуверенно поглядел на друга. – Сложно объяснить. Это как… воспоминание о прошлом. Ты помнишь в общих чертах, но без подробностей, с провалами, которые не можешь восстановить, как ни стараешься. – Тогда не старайся, – сказал Миша. – Может, так лучше. – Как представлю, что проводил столько времени с этим… с этой… – Илья вновь тронул очки нервным жестом. Миша тоже не мог, точнее, не хотел представлять, чем они занимались ночи напролет, и поспешил сменить тему. – Старик, я всегда говорил: нельзя позволять бабам садиться себе на шею! Настя плохо на тебя влияла. – Миша деланно закатил глаза и доверительно сообщил: – Но и ты был полной скотиной. Если бы тебя не убила Мортус Улторем, я бы тебя сам убил. – Даже большей скотиной, чем ты? – Но-но! Грубые реплики – мой репертуар. Они разговаривали еще почти час, пока медсестра не вытолкала Илью чуть ли не взашей: «Врач сказал, не больше тридцати минут! Это безобразие!» …Похоронная процессия была короткой: родных у Белкина не имелось, за гробом шли лишь Миша с друзьями и отцом да несколько соседей, включая бабку, что вызвала полицию тем вечером. Она сделала вид, что не узнает Мишу и Лелю, но нет-нет косилась на них. Провожающие медленно приблизились к разрытой могиле. Все стояли со скорбными лицами, в такие моменты всегда приходят мысли о бренности бытия. Приглашенный священник нараспев произносил положенные фразы. Миша не знал, был ли Белкин верующим, но отправить Анатолия Петровича в последнее путешествие лишенным церковной поддержки после известных событий побоялся. Кто знает, что там, за чертой. Обряд, проверенный веками, лишним не будет, решил Миша, и попросил отца найти священнослужителя. Под конец церемонии явился еще один человек. Миша позвонил Семену Ефремовичу накануне: обещал рассказать, как все пройдет с Ильей, и выполнил обещание. А заодно сообщил, когда и где пройдут похороны. Теперь ученый, в слишком большой шляпе, пестром шейном платке и с тросточкой, похожий одновременно на гнома и старичка-лесовичка, переступал с ноги на ногу, печально поджимал губы и хмурил брови. Отпевание закончилось. Гроб опустили в могилу. Все стали по очереди подходить и прощаться: брали горсть земли, бросали на гроб, бормотали «Покойся с миром». Илья и Миша, не сговариваясь, подошли вместе. – Спасибо, – сказал Илья. Миша ничего не сказал, только мысленно пожал руку тому, кто помог спасти жизнь его лучшего друга. Встретится ли Анатолий Петрович с сестрой и матерью, подумалось Мише. Но дать ответа на этот вопрос, конечно, никто не мог. К выходу с кладбища двигались медленно, переговариваясь вполголоса. Миша чуть отстал и оказался рядом с Семеном Ефремовичем. – Я хотел сказать вам кое-что, – тихо проговорил ученый. – Лучше, чтобы нас не слышали. Михаил послушно замедлил шаг вслед за Семеном Ефремовичем, так что остальные ушли вперед. – В чем дело? – Я много думал о том, что Мортус Улторем укусила вас. – Не волнуйтесь, врачи говорят, заживает, как на собаке! – небрежно сказал Миша, но внутренне подобрался. Этот факт, как он ни старался не думать на эту тему, все же немало тревожил. И Семен Ефремович усилил его опасения. – Рана на теле, конечно, заживет. Вы молоды и здоровы. Однако… – Однако что? – нетерпеливо спросил Миша. Отец, который говорил с кем-то телефону, точно почувствовав его волнение, обернулся и посмотрела на сына. Миша улыбнулся и помахал рукой: мол, все хорошо. – Физический контакт с потусторонним существом, выходцем из иного мира, не может пройти бесследно. Научных доказательств тому, разумеется, нет, и быть не может. Зато фольклорные и мифологические источники дают некоторое представление. За примером далеко ходить не будем. Укус вампира превращает человека в Дитя ночи, отнимает у него душу. Укус верфольфа делает из жертвы оборотня. Метка демона означает одержимость и вселение… – Семен Ефремович оборвал себя на полуслове. – Не буду пугать вас. Думаю, вы и так поняли, к чему я веду. – Хотите сказать, что я теперь помечен? Слушайте, а как же тогда Илюха? Старик коснулся своей огромной шляпы и поглядел на идущего впереди Илью. – Тут немного другое. Мортус Улторем ранила его, причиняла боль, потому что это давало ей силы. Она и убила бы его с такой же целью. Понимаете, он был для нее чем-то вроде бифштекса – и в этом смысле был ей даже дорог. Говорим же мы «я люблю пельмени». Или мороженое. Но вы… Вы пришли лишить ее этого блюда. Вы, в отличие от Ильи, представляли угрозу. Не вмешайся Леля, Мортус Улторем уничтожила бы вас, причем не просто физически, но и духовно. Пожрала бы вашу душу. «Приятная перспектива», – подумал Миша, и ему показалось, что на улице стало холоднее. – Это ей не удалось, как мы понимаем. Вы выжили, и душа ваша осталась нетронутой. – Но? Всегда ведь есть «но»? – Говоря начистоту, я и сам пока не разобрался. Надеюсь, это лишь беспочвенные страхи старого маразматика. Но все же, Миша, я попросил бы вас быть осторожнее. Если заметите некие признаки (не важно, когда, возможно, по прошествии месяцев или даже лет!) не проявляйте легкомыслия. Не игнорируйте их, не надейтесь, что вам померещилось, и все пройдет само. Вам понадобится помощь, поэтому позвоните мне или найдите другого специалиста. Возможно, священника. Прошу вас, будьте внимательны! – Какие именно признаки? Они были уже в нескольких метрах от стоянки. – Не могу точно сказать. Но уверен, вы поймете. Ночные кошмары, видения, приступы немотивированной злобы, перемена во вкусах, обострившаяся интуиция, что-то вроде ясновидения или внезапных озарений – мало ли. – Ясновидение – это не так уж плохо, – заметил Миша и улыбнулся. – Не шутите с этим. – Семен Ефремович не поддержал его. – Прошу вас, следите за своим самочувствием. Миша пообещал и вдруг спросил, вспомнив их прошлый разговор: – Вы сами столкнулись с чем-то подобным? Говорили, что-то изменило ваши взгляды. Это нечто в таком же духе? Семен Ефремович бросил на него быстрый взгляд. – Об этом как-нибудь в другой раз. Мы уже пришли. Миша понял, что тема Семену Ефремовичу или не слишком приятна, или слишком значима, чтобы говорить об этом на бегу. А вероятнее всего, то и другое сразу. Тем временем они уже присоединились к остальной компании, и отец сказал: – Олеся звонила. Надо забрать Лизу из садика: воспитательница говорит, она затемпературила. Сама не может – сидит у маникюрши. Если бы Миша плохо знал Олесю, то подумал бы, что она специально все это подстроила – по крайней мере, то, что никак не может поехать за дочкой. Но Олеся была хорошей женщиной (хотя немного простоватой и слегка занудной, на Мишин взгляд), в ревности или неприязни к старшему сыну своего мужа замечена не была.