Лицо его вдруг странно изменилось. Лучезарная улыбка пропала, зрачки расширились, как от сильного испуга, глаза прищурились, словно он не хотел Арину видеть. — Вы! Вы! Вы меня обманули! Вы ничего не знаете! Вы… вы… вы тоже! — тяжело дыша, дядечка с громкой фамилией оттолкнулся от края стола выставленными вперед ладонями. Должно быть, хотел отъехать от чем-то — своей неосведомленностью в «нужных» чакрах, что ли? — испугавшей его Арины подальше. Но «свидетельский» стул был обычным стулом, никаких колесиков. И завалился вместе с преследователем инопланетян назад. Спинка гулко хлопнулась о линолеум, ноги взметнулись, ботинки возделись выше стола, между ними и сползшими брючинами показались носочки. Беленькие, с тонкими голубыми полосками по краю и зелененькими зайчиками чуть выше. Очень трогательные. Надо же, подумала Арина, как же это он, противник мытья, сохраняет носочки в такой чистоте? И полезла из-за стола — помочь. — Вы не ушиблись? Но опрокинувшийся «борец», извернувшись, подскочил, словно все его тело было резиновым, и кинулся к Арине. Правда, как-то боком, и она успела сообразить: не к ней он кинулся — к столу. На котором все еще лежал «специальный клинок из метеорного железа». Он же кричал «вы тоже», значит, сейчас в его больной головушке она — враг. И он будет ее убивать. Перегнувшись, Арина дотянулась до железяки и смахнула ее со стола. Но, увы — на ту сторону, где был взбесившийся посетитель. Прищурившись еще больше и почему-то стараясь не смотреть на Арину, словно взгляд в ее сторону мог и его заразить. А, ну да, если она «захвачена», значит, ей достаточно посмотреть на него пристально. Вот он глаза и отводит. Зато наклонился, выхватывая с пола свою железяку стремительно — что там Брюс Ли! Замахнулся, все так же отводя взгляд — Арина отшатнулась. Стол был довольно широкий, но и железка длинная, если придурок ударит вытянутой рукой — достанет. И пистолет, положенный по штату, покоился в сейфе! А на столе — под рукой — ничего, что сгодилось бы в качестве оружия. Только кофейная кружка да графин на подоконнике. Первой Арина швырнула кружку, полную еще на две трети. Керамический цилиндр угодил нападавшему в плечо, но к сожалению, в левое, «нерабочее». Кофе потек по аккуратному пиджачку, верхняя губа психа дрогнула, он передернулся — как отряхиваются вылезшие из воды собаки. От графина он сумел уклониться. Арина присела: столешница — какая-никакая, а защита. Потянулась между тумбами, дернула за ногу в трогательном носочке с зеленым зайчиком. Дергать было неудобно, рывок получился так себе, вполсилы, но дядечка пошатнулся. Она дернула еще раз… …и услышала, как грохнула дверь кабинета. — Ах ты ж… — голос Костика произнес нечто длинное и заковыристое. Когда Арина выбралась из-под стола, Костик — даром что новенький, а не промах парень! как же его фамилия-то? — сидел на ее «госте» верхом. Рука заломлена за спину, железка валяется под батареей. — Простите, Арина Марковна, — смущенно извинился он. То ли за матерщину, то ли за то, что оставил ее одну с таким… персонажем. — Все в порядке, Костик. Ты же меня спас. В распахнутой двери появился бугай в белом халате с какими-то, белыми же, жгутами в правой руке. За спиной его маячил еще один. — Это кто это тут у нас такой бодрый? — весело проговорил бугай. — Это у нас Виктор Степаныч опять таблеточки пить бросил? Пойдем, пойдем с нами, у нас хорошо, тихо, никаких захватчиков. И помоешься. Разит от тебя, Виктор Степаныч, хуже, чем от пропитого бомжа. — Как же вы таких бойцов на свободе гулять отпускаете? — сердито буркнул Костик. Санитар, уже успевший замотать дядечку своими «веревками», только плечами пожал: — Да мы бы рады не выпускать, законодательство не велит. Он вообще довольно смирный. То есть пока таблетки пьет. Но у него матушка очень набожная, и она считает, что болезнь — это бог наказывает, а лекарства — сатана подсовывает. Вот бы кого изолировать. Но она, к сожалению, не в нашем ведении. Просто дура. И когда эта дама за сыночка своего вплотную берется, он таблеточки-то пить и перестает. Как можно, мамка же не велит. Да и мир ему без таблеточек куда как ярче кажется, столько всего вокруг интересного. Простите, что долго ехали. Хоть и со спецсигналом, а пробки… Да и дежурный ваш не сказал, что тут все так запущено. — Да он сперва-то вполне нормальный был. Ну то есть ненормальный, конечно, пришел в убийствах сознаваться, про чужаков, которые человеческие тела захватывают, рассказывал. Но спокойно. А после вдруг решил, что я — из них, и меня надо вот этой железкой. — Ну серьезно он вас не повредил бы, у него даже в шубе некие тормоза в голове остаются. Но поцарапать мог, тоже неприятно, железка-то грязная. — В какой шубе? — тихо спросил Костик, когда упакованного борца за человеческий разум увели. — Это у них так резкое обострение называется. Шуб. Иди, Костик, спасибо тебе. Но он все мялся у двери: — Арина Марковна, но вы точно в порядке? Надо было мне тут остаться. — Да нормально все, не трепещи. Я Пилипенко скажу, что ты практически герой. Все со мной в порядке, не беспокойся. — Все с ней в порядке! — повторил возникший в дверях улыбающийся Чайник. — Вершина у нас молодец! Хорошо устроилась! Только я тебе указание дал психиатров опросить, а она психа уже к себе вытащила! Молодец! Всегда бы так! Костик тихонечко, бочком удалился. Чайник поднял «свидетельский» стул, сморщился брезгливо, но уселся: — Только на премию не рассчитывай, а то, небось, размечталась уже. — Петр Ильич, это не он. — Что значит — не он? — Это не наш фигурант. — Он же сам пришел. Кто станет признаваться, если не виноват? — Псих станет. После каждого громкого дела такие ребята к нам прутся. — А почему ты думаешь, что это не он? — Он даже не знает, как они умерли. Он их якобы вот этим убивал, — она кивнула в сторону так и оставшегося лежать на столе «специального клинка». — В особую точку. — Может, придуривается? — Петр Ильич! Наших жертв где-то держали без воды и еды по несколько дней. И в парки вывозили так, что никто ничего не заметил. И следов никаких. Ни на телах, ни возле. Кто бы ни был наш убийца, он аккуратный, расчетливый и предусмотрительный. А этот… — Ну ладно, ладно. Только с психиатрами ты все-таки поговори. — Да десять раз уже говорила! Но дверь закрылась раньше, чем Арина это сказала. * * * — Андросян! Тебя! — Гарик положил трубку на поцарапанную столешницу и уткнулся в свой ноутбук. Притворяется, подумала Регина. Считает, она не заметит, как он на нее пялится. Глупый мальчишка. Мог бы и предпринять что-нибудь. Ну там в кафе пригласить, к примеру. Нет-нет, ей не нужно, она бы и не согласилась, у нее Руслан есть, так что с личной жизнью все в порядке, но все-таки. Для самооценки хорошо. Она мельком глянула в мутную стеклянную створку полупустого стеллажа, полюбовалась. Слегка вильнула бедром, чтобы не зацепить край стола, где облупившаяся фанеровка торчала занозистыми зубьями — мелкими, не приглядываясь, и не заметишь, но цеплючими. Юбка новая, жалко будет, если зацепится. Да уж, небось, в Берлине такого нет. На дверь репортерской комнаты давным-давно, еще до Регины, приклеил схему берлинского метро, сейчас почти неразличимую. Должно быть, именно из-за этой схемы комнату именовали «берлином». Тоже мне! Газета «Вестник Санкт-Петербурга» была далеко не первой руки, и любые неплановые расходы начальство — а именно коммерческий директор — полагало излишними. Ремонт? Новая мебель? Да ладно, и так сойдет, не баре чай! Потолок не течет, столы-стулья, хоть и скрипят, но держатся, свет горит, в окно не дует, телефон работает — каких вам еще удобств? Аппарат городского телефона был такой же древний, как все тут. Зеленая пластмасса с повернутого к окну бока выцвела, трещина поперек телефонной «морды» почернела от грязи. Трубку и сам телефон Регина периодически протирала гигиеническими салфетками — противно было дотрагиваться до залапанного пластика. Но с бледным гадким пятном сбоку и с черной трещиной ничего сделать было нельзя. Ладно, пусть не Берлин. Кем бы она там работала? Там немецкий язык, а у нее и английский-то через пень-колоду, давно надо бы подтянуть, но все как-то не получается. Да и Питер бросать не хотелось бы, хорошо тут. Вот бы только из этой занюханной газетенки куда-то поприличнее перебраться. На телевидение, например! А что такого? Мозги у нее есть, русский язык в порядке, дикция тоже, и внешностью природа не обидела. Чем она не телерепортер? Даже практика кое-какая имеется. Специально завела видеоблог, чтобы привыкнуть в камеру глядеть и говорить. И вроде вполне прилично получается… Нужен просто шанс. Счастливый случай, который позволил бы выделиться из тысячной толпы таких же журналистов и блогеров. Нужно, чтобы тебя заметили — тогда и работа на телевидении из мечты станет вполне досягаемой реальностью. Перед тем как поднести трубку к уху, Регина покачала ее на весу, чтобы ведущий к аппарату витой шнур раскрутился. — Слушаю вас. — Регина? — прошелестел голос в трубке. Непонятно, мужской или женский, и вообще как будто бесплотный. Как будто на том конце никого, а голос — сам по себе. — Регина Андросян, — подтвердила она. — Слушаю вас. — Вы писали о девушках в парке, — произнес бесплотный голос. — О девушках в парке? — недоумевая, переспросила она и только тогда сообразила: черные трупы! — Да, это я. Прикусила губу, шагнула в сторону, протиснулась за Милкин стол, переставив на него телефон, опустилась в расшатанное офисное кресло. Телефонный провод перегородил проход между столами, ну да ладно. Регина покосилась на Гарика, но тот вроде все так же пялился в свой ноут. Слышал или нет? Журналистика — штука такая, тут каждый сам за себя. А если обладатель бесплотного голоса хочет поделиться какой-то информацией о деле Красильщика — это же бомба! И тогда мечты о телевидении могут вполне реализоваться! — Да, слушаю вас, — повторила она, стараясь, чтобы голос звучал заинтересованно, но не слишком. Чтобы Гарик не догадался. Но при этом чтоб и неизвестного информатора не отпугнуть мнимым равнодушием. — Я могу рассказать, — сообщила трубка. — Что именно?