Ещё через неделю я уже почти полностью был здоров и мне выдали такую же форму без знаков различия, как у большинства находившихся здесь партизан. А то ранее из одежды у меня была только шинель, которая одновременно служила мне одеялом. Вечером того же дня, когда я сидел около землянки на бревне, погрузившись в мысли о былом и грядущем, ко мне подошел комиссар Антипов. Увидел я его издалека и заранее поднялся с бревна, чтобы соблюсти вежливость и устав. Тот, подойдя, слегка приобнял меня и, заглянув в лицо, спросил: — Ну как ты? — Нормально, товарищ комиссар. — Десять верст пройдешь по лесу? — Ага, — уверенно кивнул я, — А куда? — В отряд, мы к зиме перебазировались. На старой базе пока ещё тоже кое-кто остался, но большая часть уже тут, неподалеку. Да ты садись! — разрешил он мне и, дождавшись, когда я опущусь на бревно, тоже сел рядом, — Говорят быстро выздоравливаешь? — Да, слава Богу, заживает как на собаке, через пару недель буду снова лучше прежнего. — Ну и хорошо! А то работы невпроворот, центр требует активизировать работу. Хотя на наш отряд сильно не наседают, благодаря тебе, но ситуация на фронте тяжелая, так что всё-равно надо действовать. — А подробнее, что там на фронте? — после ранения я практически общался только с сиделкой и врачом и эту тему мы не затрагивали. — Отступаем. Могилев, Смоленск, Рогачев, Жлобин сдали. Бои идут на линии Ярцево, Чаусы, Гомель. Да, печально… Но если учесть, что сегодня двенадцатое сентября, то далеко не все плохо, по крайней мере лучше, чем было ТАМ. — Да, кстати, тебе ещё надо рапорт по Осиповичам написать, — продолжил комиссар, — А то мы доложили, что это твоих рук дело, но центру нужны подробности. Тут насколько я знаю, товарищ Сергей хотел тебя по этому поводу опросить, так ты его куда-то далеко… — И ничего не далеко, — поправил я его, — Просто вежливо отказался обсуждать секретные вопросы с незнакомым человеком. — Правильно. Им ведь эти Осиповичи были главной целью обозначены, а ты у них, значит, сначала Котову буквально из-под носа увёл, да сам станцию и взорвал, — комиссар довольно усмехнулся, — Хорошо ты их на место поставил. А то они, как прибыли оттуда, так стали всех, до кого смогли дотянуться, себе в подчинение ставить, да ещё с обвинениями в плохой работе, трусости и прочее… В общем, показал ты им, что окруженцы тоже не лыком шиты и благодаря тебе наш отряд теперь напрямую республиканскому ЦК подчиняется, для нас даже отдельного радиста прислали. Но нужны результаты. Да здесь, оказывается, тоже свои интриги, бурное перетягивание одеяла под разговоры о непримиримой борьбе с врагом. И рапорт ещё надо писать, в котором, разумеется, должна быть особо отмечена руководящая роль командира и комиссара отряда. Всё неизменно во все времена и в любых условиях. — Будут результаты, — заверил я его, — дней через пять уже смогу на выход пойти. — Ну вот и прекрасно! — одобрил он мои намерения и продолжил, — Ты только не подумай, что кроме тебя никто не работает, мы за это время несколько нападений на колонны сделали и два состава с рельс спустили. — Да я и не сомневался, — заверил я его, хотя, признаться, мелькнула мыслишка… — Ну тогда ладно, — он тихонько хлопнул меня по плечу, — Завтра с утра выходим, а пока пойду, есть тут ещё дела. * * * Новый лагерь нашего отряда был обустроен гораздо лучше — видно, что учли ранее совершенные ошибки и применили наработанный опыт. По прибытии в свой отряд я первым делом отправился отдыхать — всё-таки не до конца ещё восстановился. Мне отвели небольшую одноместную землянку, в которой уже была установлена печь-буржуйка, переделанная из бочки. Вот это я понимаю — шикарный интерьер! Полежав пару часов, я сходил на обед и по настоятельной просьбе Антипова уселся за написание рапорта, где, следуя пространным, но очевидным намекам, особо отметил непосредственное участие в подготовке диверсии командира и комиссара. Ну не сам же я такой умный все продумал да спланировал. Потом походил немного по лагерю, посмотрел как всё устроено. Командира тут ещё не было — он пока оставался в первом лагере. Здесь же фактически командовал Антипов, а Коровин занимался хозяйственной частью и обустройством базы. После завершения осмотра с чувством глубокого удовлетворения вернулся в землянку и прилег отдохнуть. Потом ужин и снова спать. Следующие два дня я провел в том же режиме — жрал и спал, а на третий решил проверить свои физические кондиции и пробежался пару километров. Устал, но в целом чувствовал себя нормально. На следующий день пробежал три километра после завтрака и два километра перед ужином. Поняв, что восстановление идет ускоренным темпом, вечером я зашел к Антипову. — Добрый вечер, товарищ комиссар! — А, Андрей, заходи! — он указал мне на плетеное кресло, в которое я и опустился, — Ну как здоровье? — Нормально, через пару дней можно на выход, — ответил я и перешел к делу, — Как раз по этому поводу и зашел — у меня была снайперская винтовка — не в курсе, где она? — Нет, — комиссар задумчиво покачал головой, — но поручу узнать, хотя возможно она в старом лагере осталась, а она тебе очень нужна? — Да, я думал выйти к шоссе и пострелять в немцев, на что-то более серьёзное я пока не способен, но снайпер я неплохой, так что результаты могут быть довольно приличными, особенно если хорошая цель подвернется. Но если нет, то можно и из обычной трёхлинейки или немецкого карабина поработать, только придется поближе подходить. — Ну, тогда давай пока тогда с обычной винтовкой сходишь, а я при первой возможности про СВТ узнаю, — согласился Антипов и перешел к другой теме, — Тут, Андрей, ещё такой вопрос, — он поморщился, показывая как неприятно ему говорить об этом, — когда тебя ранили, то в кармане у тебя нашли много денег — и наши рубли, и немецкие марки. — А в чем проблема? Деньги взяты с убитых мной немцев и мародерством это не является, так как предназначены они для обеспечения моей боевой и разведывательной деятельности — купить пожрать самому, моей группе или для отряда. Можно выдать деньги агенту при наличии такового. Централизованного снабжения ведь нет. Кстати, где они? — надеюсь, я доступно разъяснил комиссару свое видение проблемы, — Да, и хорошо что напомнили, там ещё трофейный мотоцикл был, мне бы он тоже пригодился. — Все финансы мы внесли в кассу отряда и выдать их я тебе могу только под расписку и последующий отчет, — извиняющимся голосом произнес Антипов, — Мне ведь пришлось сказать, что деньги тебе дали для развития агентурной цепи, а то им, — тут он сделал паузу, чтобы я понял, кому это — ИМ, — им только дай зацепку, всю душу вытрясут… А мотоцикл забрали в распоряжение штаба партизанского движения. Вот значит как. Сплошное кидалово. Обидно. Но за время проживания в СССР я уже смог немного привыкнуть к подобным неприятностям, поэтому психовать и погружаться в рефлексии не стал, а только уточнил: — А как по деньгам надо будет отчитываться? Предоставлять товарный чек от рыночных торговцев? — Хватит короткого рапорта, — лаконично ответил комиссар, давая понять, что тема закрыта. Ну и хрен с ними. Ещё добуду, и деньги и мотоцикл. Попрощавшись, я вернулся в свою землянку и отошел ко сну. А через два дня, как и обещал Антипову, я взял двух бойцов из отделения Хомича и отправился к Старому Варшавскому шоссе. Шел я налегке, только с двумя пистолетами на поясе. Всё остальное, что могло пригодиться нам на боевом выходе, в том числе и мой карабин, несли на себе красноармейцы-партизаны. Вечером мы подошли к трассе и занялись делом: я выбрал подходящее место для огневой позиции, затем бойцы принялись рыть окопы, а я подполз поближе к шоссе, по которому ещё продолжалось активное движение немецких колонн, и поставил две растяжки в полусотне метров от дороги и ещё одну на подступах к моей огневой позиции. Затем мы углубились подальше в лес и встали на ночевку. Ночной караул несли бойцы, сменяя друг друга и я смог довольно неплохо выспаться, укрывшись двумя шинелями. Проснувшись на рассвете, я поёжился от промозглого холода — осень вступала в свои права и в скором времени подобные выходы станут совсем некомфортными. В подтверждение моих безрадостных мыслей стал накрапывать мелкий дождик и я придвинулся поближе к стволу осины, под которой спал. Ночевать лучше было бы в ельнике — там гораздо лучше можно укрыться от дождя, да и на лапнике спать помягче. Но мы работу у дороги закончили около полуночи, поэтому времени на поиски удобного места для ночлега не было. Но несмотря на продолжавший моросить дождь я приказал бойцам завтракать и выдвигаться на огневую позицию. Вот уже несколько часов я мок под дождем в окопчике, наблюдая в бинокль за движением на шоссе, но так и не мог выбрать подходящую цель. Мимо меня двигались одна за другой тыловые гужевые колонны, стреляя по которым можно было убить лишь какого-нибудь штабсбешлагмайстера да нескольких ездовых с лошадями, ради которых не было смысла устраивать эту операцию. Однако на безрыбье и ездовой — солдат, поэтому я решил, что если ещё пару часов не будет подходящих целей, то бью кого попало и уходим. Тем временем из-за дождя движение колонн замедлилось — как и на всех советских шоссе в те годы здесь не было асфальта и лишь местами дорога была отсыпана гравием. Напротив меня как раз был грунтовый участок, который буквально на глазах раскисал, постепенно превращаясь в непроходимую грязь. Хм, да от этого, казалось бы, безобидного дождика пользы поболее, чем от меня будет! Ещё через час наблюдений моё терпение было, наконец, вознаграждено и моим глазам открылась комичная картина: две лошади тащили за собой по дорожной грязи легковушку BMW. Шикарная машина, лейтенанты да капитаны на такой ездить не будут. А если ещё учесть, что машина движется без охраны, то можно сказать, что мне очень повезло, осталось только попасть. Я передал бинокль затаившемуся рядом бойцу, взял карабин и, дождавшись, когда машина поравняется со мной, выстрелил, целясь в пассажира на переднем сиденье. После первого выстрела из задних дверей выскочили два офицера, но убить я смог только того, который оказался с моей стороны. Второй умело залег за машиной так, что мне его не было видно, водитель тоже успел спрятаться. Но я сильно не расстраивался по этому поводу, а ещё пару раз выстрелил в неподвижного переднего пассажира, потом в бензобак, и стал методично расстреливать мечущихся лошадей и ездовых, которые попадав в лужи, открыли ответный огонь в мою сторону и. Мне такое их поведение было только на руку. Мою позицию они пока не обнаружили и лупили наугад в сторону леса, а у меня каждый выстрел был результативным. Обратив внимание на то, что автомобиль после моего выстрела по бензобаку нисколько внешне пострадал, я выстрелил ещё два раза, с удовлетворением увидев взметнувшиеся над машиной языки пламени. Увидев, что после первого испуга немецкие тыловики сумели организоваться и в сторону леса с флангов от моей позиции выдвинулись вражеские отряды, я дал команду на отход и вскоре мы бежали по заранее намеченному маршруту, отдаляясь от шоссе. Через некоторое время за спиной сработала растяжка, которая должна у немцев отбить желание меня преследовать. Однако, в любом случае, мы двигались не к своему лагерю, а значительно западнее, к вечеру преодолев не менее двадцати километров. И только утром, немного попетляв, мы отправились на партизанскую базу, к вечеру прибыв в расположение отряда. Вернувшись в лагерь, первым делом я зашел в штаб и доложил Антипову о результатах выхода, после чего отправился в столовый сектор, где мне в котелок плюхнули половник перловой каши и в кружку налили чаю. Отойдя от повара, я увидел Павлова и подсел к нему за стол, при этом, весьма неожиданно для меня, был награжден недружелюбным взглядом. И чего это он так? — Привет, как дела? — спросил я его, проявляя вежливость. — Дерьмово! — злым тоном ответил начальник разведки, не поднимая головы. — Отчего же? — Да оттого, что какой-то вонючий козел рядом уселся! — процедил он сквозь зубы, и схватив котелок, удалился. Ну вот ни хрена себе! И чего это он взъелся? Я растеряно огляделся по сторонам и встретился взглядом с Хомичем. Тот мне весело подмигнул, а я жестом пригласил его к себе. Сержант не стал заставил себя долго ждать и вскоре приземлился напротив меня с кружкой чая в руке. — Что, командир, удивил тебя наш разведчик? — Ну да, неожиданно. — Это он по Ольге сохнет, — объяснил Хомич мне столь неожиданное поведение старлея, — Вообще, скажу тебе по секрету, многие парни в отряде в неё влюблены. Женщин у нас мало, а она красивая, молодая и героическая, — дополнил он мечтательным тоном. — И ты? — И я, но издалека и без всякой надежды, понятно ведь, что тут мне не светит, искренне признался сержант и приступил к рассказу, — Там ведь как было? Когда ты ушел на задание, так Павлов практически сразу стал за ней увиваться, не то чтобы сильно, однако заметно. Но она не обращала на него внимания, да и вообще Оля на парней всегда без какого-либо интереса смотрела. Потом станция взорвалась и все были уверены, что это твоя работа, ждали, что ты скоро вернешься, а как неделя прошла, стали поговаривать, что ты, наверное, погиб. Оля несколько дней ходила вся в слезах, потом взяла себя в руки и вскоре исчезла… — Как исчезла? — удивился я. — А ты не в курсе? — В каком курсе? Я думал, что она в старом лагере. — Нет её там, но подробности мне неизвестны, наверное, на задание ушла. Была, работала на кухне, а потом раз… и нету. И никто ничего не знает. В сердцах я ударил кулаком по столу, отчего кружка перевернулась и чай вылился. Ну вот что за собачья жизнь — всё не слава Богу! Котелок тоже упал, но каша была довольной густой и не вытекла. Хотя это было совсем не важно — аппетит у меня пропал начисто. Бездумно посидев ещё пару минут, я собрал посуду, отнес её в свою землянку и пошел в штаб, но на походе к нему меня остановил боец и сообщил: — Извините товарищ Ковалев, не велено никого пускать, там совещание у них, важное. Прорываться, пользуясь должностным положением, я не стал и, развернувшись пошёл в свою землянку, думая о том, что надо всегда иметь неприкосновенный запас алкоголя, как раз вот для таких случаев. Однако, к моему несчастью, никакой выпивки у меня не было и я долго не мог уснуть, думая про Олю. Я ведь, признаться, успел себе нафантазировать, как она, соскучившись по мне, при скорой встрече бросится в мои объятия. И прижмётся ко мне крепко-крепко, и скажет что-то вроде: «Пока тебя не было, мне было так плохо… Возьми меня скорее!» А потом всё будет хорошо. А тут такой удар, прямо в сердце. В моей памяти всплывали и многократно прокручивались лучшие моменты нашего короткого знакомства. Вот она подходит ко мне на рынке и пытается соблазнить, выдавая себя за проститутку. Вот она втыкает нож в беспамятного унтер-офицера. Вот она голая стоит на крыльце, отвлекая постовых. Вот мы сливаемся в неудержимом порыве страсти… Разумом я понимал, что это моё состояние ненормально, нужно отключиться от этих воспоминаний и хорошо выспаться, но эти картины, становящиеся всё более реалистичными и одновременно более нереальными, продолжали будоражить мой мозг. Дошло до того, что в какой-то момент я вдруг осознал, что стоит мне сильно захотеть и сделать шаг, то я моментально окажусь рядом с любимой. Я уже потянулся к ней своим сердцем, чувствуя, что вот-вот, ещё немного и… но в последний момент остановился. Стоп! Этак далеко можно зайти! Пусть я сейчас, находясь в состоянии измененного сознания, перенесусь к ней. А дальше что? Далеко не факт, что я смогу вернуться обратно. И как я буду это объяснять отцам-командирам? Хватит. Один раз уже «слетал» к Болеславе, еле выкрутился. Воспоминания о «прыжке» к жене несколько охладили мои разгоряченные эмоции и я смог вернуться в нормальное состояние. Однако спать совершенно не хотелось и я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Прогулявшись вокруг землянок, я через десять минут вернулся на своё ложе и крепко уснул. Утром все эти мои ночные мысленные блуждания казались абсолютно нереальными, но мелькнувшее тогда осознание возможности управляемого перемещения заставляло задуматься. Возможно или нет? Пока не попробую не узнаю, но вокруг меня обстановка, совершенно не подходящая для подобных экспериментов. А если переместиться возможно, то только к Ольге? Наверное, и к Болеславе можно, я ведь её тоже люблю. Я прислушался к себе: да, Болеславу я люблю, и, наверное, смогу к ней переместиться, если очень сильно этого захочу. А ТУДА можно вернуться? Хотя, даже если если есть такая возможность, то зачем? После завтрака я всё-таки наведался в штабную землянку, где застал Антипова, тупо пялившегося в лежащую на столе топографическую карту. Подняв на меня глаза, он махнул рукой в сторону пустого кресла: — Садись, Андрей! Рапорт по выходу написал? — Нет пока. Я как раз спросить хотел: зачем мы эти бумажки пишем, хранить их опасно, ведь в случае чего уходить надо быстро, можно не успеть уничтожить. — Да мы их и не храним, здесь только журнал боевых действий, а всё остальное мы отправляем на Большую землю. Скажу по секрету, сюда иногда прилетает самолет. Но, — он поднес палец к губам, — это большая тайна! А бумаги нужны, чтобы показать работу. Тут ведь как? Мало убить немца, надо ещё и грамотно отчитаться, чтобы там знали, что не зря сюда шлют боеприпасы и продовольствие, что мы не дармоеды и не трусы, прячущиеся по лесам. Вот для этого и нужны рапорты и отчеты. Понимаешь? — Да, теперь понятно, — согласился я и озвучил более важный для меня вопрос, — А можно ещё узнать, где Ольга Коротаева? Антипов глянул на меня с прищуром и ответил вопросом на вопрос: — И откуда у тебя этот интерес? — Ну, так… я ведь её в отряд привел и чувствую себя ответственным…