Все четверо поднимают чашечки, чествуя странное заявление. Настоятель пьет лишь после того, как видит, что градоправитель осушил свою чашечку. Они обмениваются любезностями, и лишь потом Джаспер понимает, что здесь присутствует и пятый гость – Смерть. Шероховатые донышки чашечек изнутри смазаны ядом, без цвета и запаха. Сакэ растворило яд, и теперь он в крови всех четверых. Градоправитель и его камергер приняли яд, чтобы настоятель его тоже выпил. Настоятель все понимает. Этот сценарий написан. Он тянется к мечу, но рука одеревенела. Все, что он может, – это замахнуться кулаком на чашечку. Она катится по полу, подпрыгивая, словно плоский камешек по воде. – Термит двуногий, наши догматы работают! – говорит он градоправителю. – Елей из душ на самом деле дарует бессмертие! Они говорят о мести, о правосудии, об убитых женщинах, о принесенных в жертву младенцах, а потом камергер падает грудью на доску для игры в го, черные и белые камни разлетаются в разные стороны. Следом на пол оседает послушник. На губах пенится кровь и слюна. На белый камень садится черная бабочка и раскрывает крылышки… Тук-тук… тук-тук… тук-тук… – Вот ты где, Спящий красавец. Джаспер открывает глаза и видит Беа. Она совсем рядом, смотрит на него. Потом наклоняется и целует его в губы. Джаспер не возражает. Ее пальцы касаются его лица. «Приятно». Звенят хроматические переливы птичьих трелей. Они встречались два раза: когда Эльф привела ее на репетицию к Павлу, в клуб «Зед», и еще в «Кузенах», где «Утопия-авеню» играли сет. Беа отводит голову назад: – Только не говори Эльф. – Как тебе угодно, – отвечает Джаспер. – Когда натыкаешься на Спящего красавца, ничего другого не остается. Только не воображай. – Не буду, прекрасная принцесса. Она садится на скамейку напротив. «Сад на крыше. Загородный клуб. Свадебный банкет». Джаспер занимает сидячее положение. В небе обломками кораблекрушения дрейфуют неприкаянные облака. «Вдыхай все это и выдыхай все это». – Речи закончились? Я долго спал? Нам уже скоро играть? Беа отсчитывает ответы на пальцах: – Почти. Не знаю, я по часам не замеряла. Да, скоро. На ней чернильно-синее облегающее платье. Она обладает отчетливой, яркой красотой, которой так не хватает сестрам. – Ты переоделась, – говорит Джаспер. – Наряд подружки невесты – не мой стиль. Эльф попросила тебя отыскать и передать сообщение. Внизу хлопает дверца машины. Беа берет Джасперову пачку «Мальборо» и зажигалку. Джаспер терпеливо ждет. Беа выдыхает дым: – Она сказала: «Чтоб через двадцать минут был на сцене». Это было пять минут назад, так что уже через пятнадцать. – Передай ей: «Спасибо за сообщение. Я приду». Беа странно смотрит на него. «Она еще чего-то ждет?» – Пожалуйста. – А как тебе в одной группе с моей сестрой? – Мм… приятно? – Как это? – Она очень талантливая. Хороший клавишник. Голос у нее невесомый и с хрипотцой. Песни сильные. Самолетик оцарапывает небеса. Беа сбрасывает туфли, садится, скрестив ноги. Лак на ногтях небесно-синий, как лампа Трикс. «Может быть, мне полагается задать ей вопрос». – Откуда ты знала, где меня искать? – Представила себе, что я – это ты, и подумала… – Беа очень убедительно имитирует Джаспера: – «Как бы мне отсюда выбраться?» – А это было трудно или легко? – Ну, я же тебя нашла. Летний ветерок колышет лаванду в вазонах. Беа затягивается, передает сигарету Джасперу. На фильтре розовый след губной помады. – Сыграйте «Темную комнату», – говорит она. – Мне нравится «Оставьте упованья» и «Плот и поток», но, по-моему, «Темная комната» будет вашим первым хитом. Напоминает «Сержанта Пеппера». Цветовой гаммой. Общим настроем. Джаспер задумывается, что будет, если он коснется ее руки, но, по словам Трикс, дама должна сделать первый шаг. У него сухо в горле. – Ты же слышал «Сержанта Пеппера»? Занавеска выбилась за приоткрытое окно в кабинете Левона. Джаспер лежал на диване и наблюдал за остальными, когда все слушали первую сторону. Эльф, удобно устроившись в бархатном кресле, изучала тексты. Дин растянулся на ковре. Левон сидел за обеденным столом, уставившись на миску с яблоками. Грифф прислонился к стене, подергивая руками в такт Ринго. Все молчали. Джаспер узнал песню, про которую ему рассказывал Рик Райт в клубе «UFO». После балаганной, ярмарочной «Being for the Benefit of Mr. Kite!»[40] Левон перевернул пластинку. Звуки ситара Джорджа Харрисона ниспадали каскадами, метались непоседливой кометой… и преображались в кларнет в «When I’m Sixty Four»[41]. Джаспер заметил, как два звука производят третий. Последняя композиция, «A Day in the Life»[42], была миниатюрной копией всего альбома, как Псалтырь – миниатюрная копия всей Библии. «Надерганные из новостей» фрагменты Леннона контрастировали с обыденными строками Маккартни, но вместе они сияли. В конце безумное оркестровое крещендо вихрем вздымается к финальному аккорду, взятому в десятки рук на многих фортепьяно. Звукорежиссер постепенно увеличивает чувствительность микрофонов, доводя до максимума, и неимоверно растягивает звучание затухающего аккорда. Это напомнило Джасперу миг перед пробуждением, когда в сон вторгается реальный мир. На выбеге звучал закольцованный кусок, на котором все участники группы со смехом пели что-то нечленораздельное. Игла поднялась с пластинки, звукосниматель щелкнул, укладываясь в гнездо. В июньских деревьях Квинс-Гарденс ворковали голуби. – Офигеть, – с долгим извилистым вздохом сказал Дин. – Вау! – выдохнул Левон. – Это просто какое-то странствие духа. – Ну, я всегда считал Ринго везунчиком, но это… – сказал Грифф. – Даже не представляю, как ему удалось все это отстучать! – Вся студия превратилась в некий метаинструмент, – заметила Эльф. – И все словно записано на шестнадцати дорожках. Но шестнадцатидорожечных пультов не бывает! – А бас звучит так четко, – сказал Дин, – будто его записали последним, а потом наложили поверх остального. Такое вообще возможно? – Только если все остальные части записывать под ритмическую дорожку у каждого в голове, – ответила Эльф. – Хорошо, что они больше не гастролируют, – сказал Дин. – Вживую так ни за что не сыграть. – Отказ от гастролей дал им свободу. Вот они и решили, мол, да пошли все на фиг, запишем, что хотим. – Ну, это только Битлам можно не гастролировать, – заметил Левон. – А всем остальным обязательно. Даже Стоунзам. В общем, ваш менеджер сказал свое веское слово. – А обложка какая! – Эльф подняла альбомный конверт. – Цвета, коллаж, разворот с текстами… Потрясающе. – Вот бы нашему альбому что-нибудь такое же классное, – сказал Дин. – Для этого надо, чтобы лейбл полюбил вас без памяти, – предупредил Левон. – Кстати, вот в «Темной комнате» текст рискованный, – сказал Грифф, – но «Lucy in the Sky with Diamonds»[43] – вообще улет. Это же про ЛСД! – Ага. И в последней вещи, «A Day in the Life», тоже, – добавил Дин. – Там явно про травку. – Слушайте, по-моему, The Beatles взорвали психоделию, – сказала Эльф. – Такое не переплюнешь. – Нет, они пока только запалили фитиль, – возражает Левон. – После «Сержанта Пеппера» «Темная комната» – самое то. В общем, решено. Первым синглом «Утопия-авеню» будет «Темная комната». На улице фургон мороженщика вызванивал «Апельсинчики как мед…». Дрожащий звон отражался от оштукатуренных фасадов георгианских особняков Квинс-Гарденс. Джаспер услышал свое имя. Все смотрели на него. – Что? – Я спрашиваю, – сказал Дин, – что ты думаешь про альбом?