* * * — Ну, рассказывай! — еще раз крепко обняв Анечку, Костя выпустил ее из рук, оглядел придирчиво. — Выглядишь прекрасно. — Чувствую себя так же, — Аня улыбалась и давала себя разглядывать.- Очень по тебе скучала всю неделю. И по родителям. И по дому. И по Норду. — Не начинай! — Костя сразу сообразил, куда она клонит. — Еще две недели, это не обсуждается. Расскажи лучше, что ты на неделе делала. Как массаж, физио, бассейн? — Так же, как и на прошлой неделе — капризно надула губы Анечка. — Все время одно и то же. — А я тебе на флешке новых фильмов привез, — Костя полез в карман. — Не хочу фильмов! — Анечка изволила капризничать вовсю. — А чего хочешь? — Костя оставил флешку в кармане. И тут ему показали — чего. Костя уже забыть успел, что они когда-то так целовались. В последний месяц поцелуи были краткие, невинные, почти братские — в щеку, в лоб, в висок. А сейчас вот… Как же он соскучился, оказывается. По возможности припасть к родным губам, раздвинуть их языком, проникнуть внутрь. Ласка губ и языка, общее дыхание, ее поясница под своими ладонями, прижать к себе близко, еще ближе. Вся такая крепкая, гибкая, сладкая, горячая и… … и нет! — Почему — нет? — Анечка смотрела на него огромными потрясенными глазами. Губы у нее вспухшие, грудь в вырезе футболке, как он любит — вверх-вниз, волосы растрепались. Закинула ему руки на шею, потянула к себе. — Ну Ко-о-остя-я-я… Как же тяжело быть ответственным и благородным! Благородство и самопожертвование уже не помещаются в штаны. Истосковался по ненаглядной своей жутко, оказывается, по ласке ее истосковался, по телу. А нельзя. Не положено. — Анюта… — он гладил ее по спине теми же движениями, что и разыгравшегося Норда. — Анюточка моя, не надо нам… — Что значит — не надо нам? — она четко, чеканно выделяла каждое слово. — Почему это — нам — и не надо? — выгнулась вдруг. Прижалась бедрами к его паху. — Не-е-ет, нам — надо! Да там-то, конечно, надо. Но Костя тут пытается думать головой. — Анюта, ну пожалуйста… — взмолился, пытаясь как-то так обнять ее, чтобы это перестало походить на прелюдию к сексу. — Нельзя ведь тебе… — Кто сказал?! — ахнула Аня. И даже отступила на шаг. Глядела неверяще. — Почему мне нельзя? — Но операция же… швы… — Месяц уже прошел! Даже больше! — Анют… — растерянно. А она вдруг отступает еще на шаг назад, и глаза становятся… горькими. Обиженными. Злыми. — Я поняла. Я все поняла, Костя. Я просто больше не привлекаю тебя как женщина. На это Костя не нашелся, что сказать. Только рот раскрыл. — Нечего сказать? — зато у Ани слова находились. — Потому что это правда. Я перестала тебе нравиться! — Анюта! — наконец взвыл Константин. — Я помню, как ты смотрел на меня там, в реанимации! — она наставила на него палец. — Ты смотрел на меня… с ужасом. С отвраще… — Аня!!! — тут он уже заорал. И вдруг увидел, что глаза ее блестят. Слезами. Ну и как тут быть благородным?! Сгреб, прижал к себе, всю, как мог, обнял. — Ты меня не любишь! — шмыгнула носом она. — Люблю. — Ты меня не хочешь. — Хочу. — Докажи! Докажу. В конце концов, не пенетрацией единой жив человек. Целовал и раздевал медленно и не спеша. Ловил отклики, слушал, смотрел. Он знал, как сделать ей хорошо. Но теперь задача была другой — не сделать плохо. Не навредить. Она для него была по-прежнему хрупкой, и каждый раз, обнимая, он не давал себе воли. Только так — нежно, аккуратно, бережно. Вот и сейчас так же. Словно узнавал ее тело заново. Округлые плечи, тонкие ключицы, литые груди. Живот. В багровых рубцах шрамов. Он не видел Аню обнаженною после операции. И вот теперь — увидел. Костя замер. Аня всхлипнула и попыталась прикрыться. Нет. Нет-нет-нет. Он убрал ее руки и коснулся губами того шва, что слева. Потом того, что в центре. Третьего. Сколько их есть еще там — все. И водя губами, шептал ей слова. Я тебя люблю. Ты самая красивая. Все будет хорошо. Я обещаю. Она услышала. Она поверила. Наверное, ей и в самом деле было надо. Потому что хватило Анечке совсем чуть-чуть. Он и сам распробовать-то толком не успел, как она уже вздрогнула от оргазма. Ну а с другой стороны, то, что надо — для физиотерапевтических нужд. А не тут-то было. У Ани на нужды собственного тела были совсем иные взгляды. Едва Костя успел ее обнять и набрал дыхания что-нибудь ласковое сказать — ему уже запечатали рот поцелуем. Ни черта не физиотерапевтическим. — М-м-м… — Аня облизнула губы. — А я вкусная. Да кто бы спорил. Да и спорить Косте не дали. Анечка обняла, оплела его своим нагим гибким телом и шепнула жарко на ухо. — Хочу тебя. Внутри. И рукой. Внизу. Для усугубления эффекта. Да неужели же он столько нагрешил, чтобы ему сейчас вот это все… — Анют… — убрать руку ее духу не достало. Да и вообще очень хотелось забить на все и все себе позволить. — Не надо… — Надо! — ее рука точно знает, как ему нравится. Игра ведется вообще и совсем без правил. — Анечка, но у меня же нет ничего, никаких средств контрацепции… — Ну ты выйдешь, сможешь же, да, сможешь? — она заглядывает ему в глаза. И умоляюще, сводя его хриплым голосом с ума, шепчет: — Ты мне внутри нужен, понимаешь, чтоб ты и я, чтобы мы были одним целым. Костя, без тебя не то! Такие признания сделают счастливым любого мужчину. Но, видно, нагрешил Костя и правда крепко. Если вынужден сейчас от этого соблазнительного предложения — отказаться. — Анют, послушай меня, — он обхватил ее лицо руками. — Ты помнишь ту ночь на пляже? — Я ее всю жизнь помнить буду, — в лице Ани что-то неуловимо поменялось, оно стало мягче, мечтательнее. И рука, слава тебе боже, замерла. — Мы же тогда тоже… без презерватива были. — Да, — совсем тихо согласилась Аня. — Когда… — Костя сглотнул невесть откуда взявшийся в горле тугой комок. — Когда ты лежала в реанимации и мы не знали… В общем, я в один момент вдруг вспомнил об этом. И мне пришла в голову мысль, что ты можешь быть беременна. Запросто. И я могу потерять не только тебя… но и… В общем… — Костя на мгновение зажмурился. — В общем, я провел несколько ужасных, совершенно ужасных часов. На следующий день я спросил врача, и он сказал, что ты не беременна, это совершенно точно, они там делали УЗИ и все такое. Но мне хватило. Анют… — он потёрся своим носом о ее — их любимым жестом. — Солнце мое, нам нельзя рисковать. Даже после прерванного можно забеременеть, такова подлая мужская физиология. Хоть и небольшая, но вероятность есть. А доктор совершенно определённо сказал, что если вдруг будет беременность в ближайший год — ее надо будет прерывать. Тебе нельзя, ты пока не готова, твой живот не готов к беременности, понимаешь? — его рука легла и осторожно погладила впечатавшийся намертво в память рисунок швов. — Не заставляй меня выбирать между тобой и нашим ребенком. Пожалуйста. Он прижался лбом к ее лбу. Они не говорили об этом. О том, что чувствовал Костя все эти дни. Он не хотел ей ничего рассказывать. Было — и было. А сейчас вот выплеснулось. Они молчали, договаривая остальное без слов. Анины пальцы гладили его по виску. А потом она отстранилась, смахнула невольные слезы с глаз. — Ты прав, любовь моя, ты, как всегда, прав, — а потом, без предупреждения. — От минета не беременеют? Костя поперхнулся внезапной сменой темы разговора. Прокашлялся.