* * * Полдень. Ренни стоит под палящим солнцем и мажет лицо лосьоном от загара, досадуя, что не взяла с собой шляпу. Похоже, доктор Пескарь знает все об этом форте и намерен рассказать ей про каждый кирпичик, пока у нее не наступит обезвоживание и она не упадет в обморок или не воспламенится. Что ему от нее нужно? Видимо, что-то важное. – Не стоит тратить ваше время! – пыталась она возражать, уже дважды. Но он ее не слушает. Неприятностей, которые, по убеждению Ренни, всегда поджидают ее за границей, не так много, но того, что может случиться и чего она опасается, куда больше. Она трусиха – и именно это, не раз повторяла она, было залогом практичности ее текстов о путешествиях. Ведь другие туристы точно захотят знать, после какого ресторана у вас будет несварение, а в каком отеле есть тараканы, – не одна она. Но, если так пойдет дальше, однажды она очутится у огромного котла в компании местного царька, который предложит ей отведать овечий глаз или обезьянью лапку, и она будет не в силах отказаться. Пока ситуация не столь критична. Тем не менее она здесь в заложницах; впрочем, если случится худшее, она всегда может уехать обратно с остальными туристами. Тем временем доктор рассуждал о санитарных правилах, внедренных англичанами. Можно было подумать, что они вымерли или почти вымерли как вид, а он занимается раскопками и то находит винтажные чашки «Королева Анна», то натыкается на выгребные ямы, с изумлением и восторгом археолога рассказывая о любопытных привычках древнего народа. Сам по себе форт – типично георгианская постройка, кирпичная кладка уже начала осыпаться. Хотя в туристической брошюре он указан как одна из главных достопримечательностей, для его ремонта или хотя бы поддержания не делается ничего. У подножия крепости то самое поле с тентами, за которым находятся общественные туалеты, ветхие, деревянные, имеющие временный вид. Единственное современное строение – стеклянный куб с какой-то антенной. – У них там телескоп с огромным увеличением, – рассказывает доктор. – Они видят все, что прибывает на кораблях. Когда нет дымки, даже Гренада видна. Позади стеклянного куба – постройка квадратной формы, доктор говорит, что здесь находится тюремная пекарня, поскольку в форте расположена и тюрьма. Среди туалетов бродит коза. Доктор Пескарь взобрался на парапет. Он поразительно активен для человека его возраста. Кажется, он хочет, чтобы и Ренни туда залезла, но это всего лишь узкий выступ в сотнях метров над морем. Ренни встает на мыски и смотрит через парапет. Вдали виднеется какая-то синяя масса, удлиненная, дымчатая. Остров. Доктор спрыгивает и встает позади нее. – Это Гренада? – спрашивает она. – Нет. Это Сент-Агата. Все тамошние жители – моряки. – А здешние? – спрашивает Ренни. – Дураки! – говорит доктор. – Но сам я с Сент-Агаты. В девятнадцатом веке британцы совершили крупную ошибку, объединив нас в одно государство. С тех пор у нас сплошная вражда, а теперь британцы избавились от нас, чтобы получать те же дешевые бананы, но уже не марая рук, и вражда только усилилась. Теперь он наблюдал за происходящим внизу, склонив голову с орлиным носом набок, как крупная птица. Ренни тоже посмотрела. Между беженцами ходит мужчина, от одной группы к другой, за ним гуськом тянутся дети. Он что-то раздает, какие-то листки, Ренни видит мелькание белого. На нем сапоги на каблуках, ковбойские; когда он останавливается перед тремя женщинами, какой-то малыш опускается и гладит кожу голенищ. Доктор ухмыляется. – Это Марсдон, – говорит он. – Деловой парень, работает на Принца Мира. Они печатают листовки в Народной церкви, там есть станок. Они считают, что их религия – единственно истинная, а если ты не уверуешь, то убирайся к чертям, они и дорогу укажут. Но с этими несчастными ничего у них не выйдет. И знаете почему, мой друг? – Почему же? – подыгрывает ему Ренни. Она слушает вполуха, ее утомляют эти местные политические дрязги, все как в Гризвольде – застарелая злоба, зависть, нелепое соперничество. Скука. – Они вечно раздают свои листовки, – говорит доктор. – Говорят, там все объясняется: почему светит солнце и чью задницу греет – точно не мою, уж поверьте. – Он хихикает, в восторге от своей остроты. – Только они забыли, что эти люди не умеют читать. Дети пританцовывают при виде Марсдона, они держат квадратные листки высоко в воздухе за уголки, словно белых воздушных змеев. Подъезжает еще одна машина и останавливается на грязном участке у пекарни; в ней двое мужчин, они не выходят. Ренни видит, что они глядят вверх, – безглазые лица, очки. – Вся семейка в сборе, – говорит доктор Пескарь. – Эти ребята не по части бумажек. – Кто они? – спрашивает Ренни. Интонация доктора ее настораживает. – Мои друзья, – говорит он тихо. – Они везде за мной ездят. Хотят убедиться, что я в безопасности. – Он улыбается и кладет ладонь на ее руку. – Пойдемте. Я покажу еще кое-что. Он ведет ее вниз по лестнице, в галерею каменной кладки, что ж, по крайней мере, здесь прохладнее. Это бывшие офицерские казармы, пустые квадратные помещения, где от стен слоями отваливается штукатурка. – Мы хотели устроить здесь экспозицию, – сказал доктор. – Повесить карты военных действий между англичанами и французами. И магазин сувениров – местное искусство и ремёсла. Но министру культуры это неинтересно. Он говорит: «Культурой не наешься». Ренни хотела было спросить, какие здесь народные промыслы, но решила подождать. Это один из вопросов, на который она по идее уже должна знать ответ. Они спускаются по каменным ступеням еще ниже. Внизу висит веревка со стиркой, простыни и наволочки с цветочным рисунком сохнут на солнце. На плетеных пластиковых стульях сидят две женщины, они улыбаются при виде доктора. Одна мастерит что-то вроде настенного украшения из кусочков ткани пастельных оттенков, характерных для белья: персикового, нежно-голубого, розового; вторая вяжет крючком что-то белое. Возможно, это и есть местное искусство и ремёсла. В проеме двери появляется третья женщина, в коричневом платье и черной вязаной шапочке. – Сколько? – спрашивает доктор Пескарь у вязальщицы, и Ренни понимает, что должна купить одно из изделий. И покупает. – Сколько времени вы работали? – спрашивает ее Ренни. – Три дня, – отвечает та. У нее полное лицо и приятная открытая улыбка. – Это если твой парень не дома, – говорит доктор, и все смеются. – Мы хотим осмотреть бараки, – говорит доктор. – Эта дама из Канады, она пишет о местной истории. Он не так ее понял! Вот почему он все это ей показывает. Ренни не хватает духу огорчить его. Женщина открывает облезлую дверь и приглашает их войти. Ренни замечает, что у нее на плече значок: «МАТРОНА». – Эти женщины живут здесь? – спрашивает она. – Они заключенные, – отвечает доктор. – Та, у которой вы купили сувенир, зарубила другую женщину. Вторая не знаю за что. Позади них «матрона» стоит в дверях и смеется вместе с товарками. Все выглядит умилительно. Они вышли в коридор; с одной стороны тянется ряд дверей, с другой – окна со ставнями, отсюда открывается изумительный морской пейзаж. Они проходят в дверь; за ней еще один коридор, с рядом небольших комнат. Внутри царит запустение; с потолка свисают летучие мыши, на стенах осиные гнезда, по углам плесневеют объедки. «НАЗАД В ВАВИЛОН», – нацарапано поперек стены. «ВСЕМ ЛЮБОВЬ». В комнатах, наиболее удаленных от моря, влажно и сумрачно, Ренни кажется, что она в подвале. Они возвращаются в главный коридор, где на удивление прохладно, и идут до самого конца. Доктор говорит: – Попытайтесь представить, каково было, когда здесь квартировало пятьсот человек. «Тесновато», – думает Ренни. И спрашивает: – А здесь натуральное дерево? Доктор Пескарь открывает дверь в конце коридора, и они видят небольшой, частично мощеный дворик в окружении стен. Он весь порос сорняками; в одном углу копошатся три большие свиньи. В другом стоит непонятная конструкция из кое-как пригнанных друг к другу досок. К плоской верхушке ведет лестница, но стенок нет, лишь перекладина. Доски свежие, но сооружение уже обветшало; Ренни подумала, что это, наверное, детский домик для игр, который забросили, недостроив; интересно, откуда он здесь. – Туристы всегда хотят на это взглянуть, – говорит доктор. И до Ренни вдруг доходит, чтó перед ней. Виселица. – Вы должны ее сфотографировать, для статьи, – говорит доктор. – Для славных канадцев. Ренни взглянула на него. Ни тени улыбки. * * * Доктор рассказывает ей про карибских индейцев. – В некоторых древних племенах делали носовые маски, – говорит он. – Их использовали для приема жидких наркотиков. Они особенно интересуют наших гостей. А еще они принимали наркотики… сзади. В религиозных целях, конечно. – Как это – сзади? – спросила Ренни. Доктор рассмеялся. – Ритуальная клизма, – сказал он. – Обязательно упомяните об этом в статье. Ренни сомневается, правда ли это, но уж слишком нелепо звучит для выдумки. Она не уверена, что читатели «Вайзора» захотят услышать об этом, но кто знает. Возможно, это даже войдет в моду – среди курильщиков с хроническим кашлем. Доктор Пескарь настойчиво приглашает ее пообедать, и Ренни, от голода готовая съесть слона, соглашается. Они заходят в китайский ресторан, он маленький, темный, в нем еще жарче, чем снаружи, на солнце. Два потолочных вентилятора разгоняют влажный воздух, но прохлады не дают; Ренни уже чувствует, что у нее вспотели подмышки и вниз по груди сбегают горячие капли. Они садятся за красный пластиковый стол с коричневыми пятнами от соуса. Доктор, расположившись напротив, улыбается ей тепло, по-отечески, нижние зубы у него налезают на верхние, словно обнимая их. – Везде есть китайский ресторан, – говорит он. – В любой точке мира. Они непобедимы, как шотландцы, выгоняешь их в дверь, они лезут в окно. Кстати, во мне есть шотландская кровь, я порой думаю, не поехать ли на Сбор кланов. Жена говорит, видно, поэтому я такой упрямец. Ренни с облегчением воспринимает упоминание о жене. Он слишком предупредителен, за этим должно что-то стоять. Подходит официант, и Ренни разрешает доктору заказать и для себя. – Иногда мне кажется, лучше бы я остался в Канаде, – говорит он. – Жил бы в квартире или в собственном доме, как все славные канадцы, лечил бы овец. Я даже люблю снег. Когда я впервые его увидел, то выбежал на улицу в носках, без куртки. Я танцевал и был просто счастлив. Но зачем-то вернулся сюда. Приносят зеленый чай, Ренни наливает его в чашки. Доктор Пескарь берет свою, вертит в руках, вздыхает.