Лора улыбается, но ее не проведешь; она уверена, что в таких вещах Ренни ничегошеньки не смыслит. Но она натура щедрая и рада поделиться. Десять из десяти за щедрость. – Слушай, – говорит она, – по крайней мере, тебе дают выбор. У тебя есть шанс сказать, что ты стоишь больше, чем какой-то штраф. Хотя я не уверена, что хуже – никаких вариантов или несколько паршивых. По крайней мере, когда у тебя нет выбора, не надо думать. Сечешь? В худшие моменты моей жизни выбор у меня как раз был: или дерьмо, или дерьмо. Ренни не хочет слушать о худших моментах в жизни Лоры, поэтому молчит. – Ну ладно, не будем о грустном, – говорит Лора. – Как говорила моя матушка, мир полон ужасных вещей, да еще с избытком, так что не будем о грустном, поговорим о чем-нибудь приятном. Ренни думает: «Интересно, о чем же?» Похоже, Лоре ничего не приходит в голову. – Любишь заспиртованные вишенки? – вдруг спрашивает она, высасывая до дна содержимое бокала двумя трубочками. – Я просто ненавижу. Ренни задумалась. С одной стороны, она любит эти вишни, но с другой – ей совершенно не улыбается перспектива съесть одну из ягод, которые Лора вылавливает со дна бокала своими обгрызенными пальцами. Но кажется, она спасена – на патио заходит Пол и стоит, осматривая столики, словно кого-то ищет. Ренни знает кого – ее. Она машет ему, и он направляется к ним. – Чем вы тут занимаетесь? – говорит он, улыбаясь ей. – Собираю материал, – отвечает Ренни, улыбаясь в ответ. – Ты опоздал, – говорит ему Лора. – Я сто лет тут сижу. – Пойду возьму выпить, – говорит Пол и идет к бару. – Я сейчас, – говорит Лора Ренни. – Приглядишь за моей сумкой? Она встает, откидывает волосы назад, расправляет плечи, чтобы груди выпирали еще заметнее, и идет вслед за Полом. Они стоят и болтают, куда дольше, чем хотелось бы Ренни. Приносят третью «Пина коладу», для Лоры, и Ренни немного отпивает – чтобы хоть чем-то заняться. * * * Лора возвращается и садится к столу. Коктейль на столе, но она к нему не притрагивается. Что-то произошло, кукольное выражение стерлось с ее лица. Ренни замечает, какая дряблая кожа у нее под глазами – слишком много солнца, через несколько лет она станет сморщенной, как печеное яблоко. Лора глядит на Ренни с мольбой, на манер спаниеля. – Что случилось? – спрашивает Ренни, тут же понимая, что не стоило: вопрос означает соучастие. – Послушай, – говорит Лора. – Можешь оказать мне услугу? Серьезно. – Какую? – спрашивает Ренни, она настороже. – Элва больна. Мать Принца. Там, на Сент-Агате. – Мать Принца? – спрашивает Ренни. Двух «принцев» тут быть не могло. – Это парень, с которым я живу. – Тот, что на выборах? – спрашивает Ренни, у которой никак не складывается картинка. – Да, поэтому он и не может поехать на Сент-Агату. Сегодня он должен произнести речь, так что поехать должна я, она как бы живет с нами. Ей восемьдесят два, больное сердце, а врачей там нет, в общем, больше некому. Она что, в самом деле готова расплакаться? – Что я могу сделать? – говорит Ренни. В Гризвольде это были бы кексы или тыквенный пирог. Знакомый сценарий. Теперь Ренни настроена к Лоре дружелюбнее – когда узнала, что та с кем-то живет. Причем не с Полом. – Завтра в аэропорт доставят одну посылку, – говорит Лора. – Ты могла бы забрать ее? Ренни тут же заподозрила подвох. – Что в посылке? – Не то, что ты думаешь, – говорит Лора. – Уж этого-то добра здесь хватает, авиапочтой из Штатов доставлять не надо. Это ее лекарство от сердца. У нее в Нью-Йорке дочь, она регулярно его шлет. Здесь-то не достать. И вот оно закончилось, поэтому старушке стало хуже. Ренни не хочет иметь на совести смерть чьей-то престарелой матери. Что ей остается делать, как не согласиться? «Ты слишком доверчива, – говорил ей Джейк. – Хоть раз в жизни позволь себе усомниться». К ним подходит Пол, он не спешит, кажется, он вообще никогда не торопится. Он ставит бокал с недопитым коктейлем на стол и садится, улыбаясь, но Лора даже не смотрит на него. – Вот что от тебя требуется, – говорит Лора. – Завтра утром в аэропорту, около восьми, подходишь к окну с надписью «Таможня». Покажешь вот это. Не позже восьми, это важно. – Она роется в своей сумке и никак не может что-то найти. Наконец выуживает помятый, сложенный пополам лист бумаги. – Ага, вот, – говорит она. – Скажешь, что тебя послала она, и отдашь им бумагу. Спросишь Хэролда, он должен быть там; если его не будет, придется подождать. Ренни берет бумагу; это простая таможенная квитанция. Оплачивать не нужно, ничего сложного. – А почему нельзя просто передать ее в окно? И кто-нибудь выдаст мне посылку. Лора смотрит на нее терпеливо, но измученно. – Ты просто не понимаешь, как тут делаются дела, – говорит она. – Именно ему я дала взятку. Если отдашь бумажку другому, они откроют коробку и оставят половину себе. А могут захапать всё и сказать, мол, никакой посылки не было, понимаешь? Загонят на черном рынке. – Серьезно? – говорит Ренни. – В каждой избушке свои погремушки, – сказала Лора. – Но система как-то работает. Нужно только врубиться, как именно. – Она уже не так напряжена; решительно высасывает остатки «Пина колады» и встает, отодвигая металлический стул. – Мне надо в туалет, – сообщает она и исчезает в здании отеля. Ренни и Пол остаются наедине. – Можно вас угостить? – говорит Пол. – Нет, спасибо, – отвечает Ренни. Она и так уже сильно пьяна. – Как мне выбраться отсюда? – До нее доходит, что ее вопрос звучит как просьба. – Надо вызвать такси. – Такси не любят сюда мотаться, – говорит Пол. – Дороги разбитые, никто не хочет гробить подвеску. Да и все равно пришлось бы ждать сто лет. Я вас подвезу, мой джип у дороги. – Только если вы в любом случае собирались обратно, – говорит Ренни. Он встает, показывая, что готов ехать хоть сейчас. – А как же Лора? – говорит Ренни. Она не хочет возвращаться вместе с ней, но некрасиво бросать ее в одиночестве. – Лора отлично доберется сама, – говорит Пол. – Она тут всех знает. Когда они вышли, она увидела, что Лора уже не в туалете, а болтает с одним из официантов у входа на кухню. Ренни подходит, чтобы попрощаться. – Всего хорошего, – говорит Лора, со своей фирменной улыбочкой. – Она кладет Ренни в ладонь какой-то предмет, на ощупь – как пачка салфеток. – Это подарок, – говорит она. – В благодарность за услугу. – Лора ваша подруга? – спрашивает Ренни, когда они вышли и уже бредут по густой траве газона у отеля. – В каком смысле? Ренни прикусила губу. Ей не хочется выказывать ни ревности, ни заинтересованности, хотя она неожиданно для себя понимает, что чувствует и то и другое. – То есть вы хорошо ее знаете? – Да, неплохо. Она тут давно. – Вроде как она живет с одним мужчиной на Сент-Агате, – говорит Ренни. – С Принцем? – говорит Пол. – Не совсем так. То вместе, то врозь, такие отношения. Он участвует в политике, она нет. – Зато, похоже, она участвует во всем остальном, и еще как, – говорит Ренни. Пол не отвечает и вообще выражает полное равнодушие. Вопрос, который подразумевала Ренни, остался без ответа, и она понимает, что не добьется ясности. Они подходят к дороге и видят джип, маленький и помятый, открытый с боков, с брезентовым верхом. – Ваш? – спрашивает Ренни. – Одного друга, – говорит Пол. Он не открывает для нее дверцу, и она какое-то время возится с ручкой. Да, она явно перебрала с выпивкой. Пол достает зеркальные очки, надевает. Затем включает зажигание. Машина отъезжает назад, в канаву, это единственная возможность развернуться, затем бросается вперед, и колеса проворачиваются в грязи. Ренни хватается правой рукой за верхнюю металлическую рамку, а левой за сиденье, тоже из металла. Ремни безопасности отсутствуют. Они едут через лес, окружающий «Дрифтвуд»: высоченные тропические деревья, оплетенные лианами, гигантские доисторические папоротники, дородные растения будто с резиновыми листьями, формой напоминающие уши, и плодами-нарывами, или гландами. Некоторые деревья были вырваны из земли, выкорчевав заодно целые пласты почвы, их толстенные узловатые корни висят теперь в воздухе. – Аллан! – Пол пытается перекричать шум езды.