– Боюсь, вы ошибаетесь, сэр. Это не чудовище, а черепаха. Усмехнувшись, Хаторн стянул башмаки. – Сейчас посмотрим. Он все-таки был околдован, потому что прыгнул в море, не раздеваясь, в штанах, свободной хлопчатобумажной рубахе и даже не сняв сюртука. Только одержимый был способен сотворить такое. Джон пребывал неизмеримо далеко от тьмы Массачусетса, для него не было ничего невозможного. Ему помогали теплая вода и течение. Похожие ощущения он испытал в детстве, когда как-то в августе плавал в море. Джон приблизился к черепахе (это действительно была она) и пощупал руками ее бугристый панцирь, потом поплыл рядом с ней, плавно двигаясь в спокойной воде, затем перевернулся на спину, полузакрыв глаза, и довольно усмехнулся. У Хаторна были крупные правильные черты, а улыбка так изменяла выражение его лица, что казалось, будто это совсем другой человек. И он погрузился в сладкий сон, нимало не заботясь, как объяснит затем мистеру Янсену, почему его одежда насквозь промокла, не думая вообще ни о чем, кроме этого острова, этой женщины и переживаемого мгновения. – Теперь я вижу, что это такое – настоящее чудо, – весело сказал он. Мария понимала, что происходит. Она пыталась прочесть заклинание в обратную сторону, но слова растворялись у нее во рту. Ханна рассказывала, как трудно наложить заклятие на саму себя. А теперь уже слишком поздно что-то менять. После купания Хаторн в мокрой насквозь одежде залез по лестнице на пристань и пошутил: – Кажется, теперь я похож на чудовище. Наверное, он им и был: человек иногда под настроение высказывается откровенно, надо только внимательно его выслушать. Когда Джон наклонился, чтобы поцеловать ее, в голове Марии не осталось ни одной мысли. Когда мужчина целует ведьму, все монетки в его кармане чернеют. Хаторн заметил это намного позже, решив, что виной всему соленый воздух. Когда их рты слились воедино, он забыл обо всем, Марию же удивило, что поцелуй обжег ей рот. Будь жива Ханна, она бы предупредила ее, что надо вести себя осторожнее. То, что обжигает, лучше всего не трогать, пока оно не обратится в золу. Будь мудра и держись подальше. * * * В тот вечер на обеде присутствовало восемь гостей. Их было слишком много, чтобы Мария и Юни справились вдвоем, поэтому пригласили еще двух кухарок – Сибил, жившую неподалеку, и Одри, которую Янсены считали лучшей поварихой на острове. И действительно, ее превозносили за такие блюда, как арепа – тесто, приготовленное из молотого маиса, с рыбой красный луциан, – и за восхитительно вкусное кеши йена из сырной кожуры и других обрезков, которое некогда считалось пищей рабов и беднейших жителей острова, а теперь готовилось из лучших сортов сыра и сдобренного специями мяса и подавалось к обеду в домах богатейших коммерсантов. – Сейчас самое время их отравить, – пошутила Одри, замешивая тесто и готовясь добавить к нему рыбу. Ее пальцы летали – так быстро она работала. Только не сегодня вечером: Мария помнила, что принесенное тобой в этот мир возвращается в тройном размере. – Один из тех, кто сидит за столом, не заслуживает яда. – Но один из них его точно заслуживает. Знаешь, почему мистер Янсен не отпускает на волю Юни? Вглядись в ее лицо, и ты поймешь. – И действительно: Юни походила на хозяина куда больше, чем любая из трех его дочек. – Открой глаза, девочка. Присмотрись сегодня вечером к гостям, и ты поймешь, что кроме владельца дома здесь есть и другие дурные люди. – Одри солила рыбу, не поднимая на Марию глаз. – Я увидела это в тот миг, как он вошел. Раз тебе дан дар предвидения, надо его использовать. * * * Мария подавала на стол сине-белые соусники из Амстердама, наряженная в свое лучшее шелковое платье, когда-то принадлежавшее младшей дочери Янсенов. Оно было небесно-голубое, такого же оттенка, что и стены, поэтому Мария казалась скорее тенью, чем женщиной. Служанка не должна бросаться в глаза. И никто из гостей не обращал на нее ни малейшего внимания, а когда гостившие в доме дочери и их мужья хотели выпить или наполнить тарелку, они подзывали ее жестом, как собачонку. Марию смущало, что мистер Хаторн, не знавший, что она вовсе не член семьи, теперь поймет, какое положение она занимает в этом доме. Тем вечером она не захотела предстать перед гостями босиком и надела свои красные башмаки. Пусть увидит, кто она на самом деле, и отступится от нее. Кадин стучала в окно, но Мария не обращала на нее внимания. Девушка была занята, обслуживая гостей, и если бы хозяева узнали, что она держит под крышей дома эту черную птицу, то пришли бы в бешенство. На острове не водились вороны, к тому же считалось, что любые черные животные приносят несчастье. Мало того: Кадин с первого взгляда возненавидела Джона. Возможно, ревновала, как это часто случается у фамилиаров, – ведь они хотят быть к своим людям-компаньонам ближе всех. Мария погрозила в окно пальцем, зная, что птица не улетит дальше ветки ближайшего дерева. Когда Мария принесла Джону тарелку с рыбой, он определенно ее заметил и должен был понять, что она не дочь хозяев, а служанка. Но похоже, его это не слишком взволновало. Джон тихо спросил: «Это черепаха?» – намек, тайно обращенный только к ней. Он взглянул на Марию, и в этот миг между ними возникла невидимая связь, ниточка, соединившая их. – Нет, сэр, но если вы предпочитаете черепаху, я посмотрю, что можно для вас сделать. Хаторн рассмеялся и покачал головой. – Прекрасно, но я забыл вас поблагодарить за то, что проводили меня в порт. – Тогда вы обращались ко мне «мисс». – Вы и сейчас мисс. – Никто не прислушивался к их разговору. – И всегда ею для меня останетесь. – Он мягко и очень серьезно попросил Марию дождаться его во внутреннем дворике. Буквально умолял, повторяя: «Вы должны, вы должны», что вовсе не было на него похоже. Казалось, Хаторн был сам удивлен собственным пылом: в тот вечер он вел себя очень порывисто, поэтому, оглядевшись вокруг, с облегчением убедился, что никто не заметил его странного поведения. – Пожалуйста, мисс, ждите меня там. И Мария, как только освободилась, вняла его просьбе. Она даже покраснела, понимая, что в нее впервые в жизни влюбился мужчина. Ей было пятнадцать, именно в этом возрасте Ребекка стала заглядываться на Томаса Локлэнда. Мария оставила свой передник на кухонном столе, рядом с горой немытой посуды, не обратив внимания на неодобрительный взгляд Одри. Мужчины уходят на войну, а женщины безоглядно влюбляются по причинам, не понятным им самим. В ее власти было все остановить и покончить с наваждением прямо сейчас: сделать амулет для защиты и произнести слова, которые держали бы его на расстоянии, она могла бы вылепить его изображение и зарыть в землю рядом с окном, где роились сороконожки, – и он никогда бы не вернулся. Но девушка провела расческой по волосам и отправилась во внутренний дворик. «Поверни назад», – говорил голос у нее в голове, но, после того как сгорел дом ее детства, в характере Марии появился дух противоречия. Ребекка говорила ей, что жизнь коротка и надо потакать своим желаниям. Они встретились под ямайскими яблонями с плодами в форме груши, красной кожурой и белой мякотью. Кадин уселась на ветке и подняла такой шум, что Мария махнула ей рукой, чтобы та улетела. Но прежде чем подчиниться приказу, ворона бросилась вниз на незнакомца и сбила с его головы шляпу. – Какое мерзкое создание! – воскликнул Джон. – Ничуть не хуже меня, – заступилась за птицу Мария. – Если вы так считаете, значит, я ошибаюсь. – Тем временем птица улетела из сада и больше не представляла для Хаторна угрозы. – Должно быть, это еще одно чудо. – На самом деле так оно и есть. – Если у вас такое мнение, я с ним согласен. – Неужели? – Мария была приятно удивлена. Он тут же получил от нее поцелуй за свою сговорчивость и был готов согласиться с чем угодно. Она поцеловала его еще несколько раз. Когда Мария наконец собралась ко сну, Юни уже спала, как всегда повернувшись лицом к стене. Янсены в своей спальне раскинулись на только что выглаженных простынях, сшитых в Амстердаме. Мария, войдя в комнату, села у окна и распустила волосы; в голове ее была полная путаница. Она отдалась этому человеку, ничего о нем не зная. С ней случилось своего рода помешательство, без всякого зелья или заклинания. Мария не желала вникать в мотивы поступков матери, всегда казавшиеся ей сумасбродными и безответственными, но с ней произошло то же самое. Вот как это происходит. Ты входишь в комнату с синими стенами. Целуешь мужчину в саду. Чувствуешь свое сердце, кости и кровь. Ждешь его, как птичка в клетке. * * * Во вторую ночь, которую они были вместе, Джон клялся, что любит ее, в третью она вновь поддалась его уговорам, на четвертую он вручил ей сапфир на серебряной цепочке, который она обещала никогда не снимать, на пятую ночь принес ей в подарок пакетик бриллиантов. Именно их она давно уже видела в черном зеркале. Он подарил ей то, что казалось немыслимым для девушки ее положения, – семь маленьких бриллиантов, блестевших на ладони. Это было ее будущее – мужчина, обещавший нежно ее любить, и в темном уголке внутреннего дворика Мария позволила ему забраться ей под платье: пусть делает что хочет, ведь он сказал, что она – предмет его заветного желания и он всегда будет ее обожать. Мария сказала, что, когда они будут жить вместе, она высадит перед домом сирень, устроит в нем особую дверь, чтобы Кадин могла влетать и вылетать, когда захочет, и всегда будет носить синее, раз оно нравится Хаторну. За пять дней мечтаний Марии стало казаться, что она хорошо знает Джона. Она не обращалась к своему дару предвидения, больше полагаясь на зов сердца. Но на шестую ночь Джон не появился. Мария просидела во внутреннем дворике до рассвета седьмого дня (это число может означать как все добро, так и все зло мира). Существуют семь небес и семь смертных грехов, семь – это магическое число, ведущее к мудрости, даже для тех, кто, скорее всего, останется слеп к истине. Все эти ночи Кадин по наущению Джона не подпускали близко к дому – ворона превратилась в его злейшего врага. Она старалась изо всех сил прогнать его, бросая камни с неба, падая вниз, чтобы выдрать волосы из его шевелюры. «Бойся его», – кричала Кадин, но вороны – создания, во многом зависящие от хозяев, а Мария не обращала на нее никакого внимания. Девушка пошла в свою комнату и опустилась на четвереньки перед кроватью, чтобы достать свое черное зеркало. Мария испытывала тревожное предчувствие еще до того, как она вгляделась в него. Она увидела корабль в холодном сером море и черное сердце в саду среди зарослей сорняков. С одного взгляда она все поняла. Джон уехал. Мария отправилась в гостиницу, где останавливался Джон. Слишком поздно: теперь, когда к ней снова вернулся ясный ум и способность предвидения, она заранее знала, что его комната пуста. Девушка зашла на склад к Янсену, поднялась в его контору. Никто не пытался ее остановить, но все заметили мрачное выражение ее лица. – Wat is er mis? – спросил Янсен, увидев Марию на пороге. – Что-то случилось? Девушка явно находилась в смятении: ее ноги были босы, волосы не прибраны. В таком состоянии людьми владеют не подвластные разуму, неуправляемые эмоции. – Waar is je gast naar toe? – потребовала она ответа. – Куда уехал ваш гость? Она вела себя не как служанка, а как обманутая женщина, а их не волнует, что голос срывается на крик или что они смотрят прямо в глаза мужчине, не отводя взгляда. Янсен закрыл дверь и поднялся навстречу. Он был человеком крупного телосложения и не проявлял никакого беспокойства. – Wat is jour zaak daar? – Когда Мария больше не будет на него работать, он наймет другую девушку, более сдержанную. – Тебе-то что за дело, куда уехал мистер Хаторн? Хотя Мария по контракту принадлежала Янсену до января, ее уже не волновало, что он о ней подумает, она его не боялась. Мария знала о нем больше, чем ему хотелось, и под ее пылким взором он всегда чувствовал себя неуютно. Янсен знал, что не вызывает у нее восхищения, и это его раздражало. Мария ему тоже никогда не нравилась: Янсен полагал, что она, как всякая служанка, должна опускать глаза перед хозяином и делать то, что ей прикажут. О Марии шла молва, что она разговаривает с черной птицей, которая сопровождает ее на рынок, причем беседа идет то на человечьем, то на птичьем языке. Сейчас Янсен сидел в своей конторе, а ей надлежало работать на кухне. Начался сильный дождь, зеленоватая вода грозила вызвать грязевой оползень с северных холмов. Мария дрожала от внезапно ворвавшегося в окно холодного ветра. Этот дождь вызвала она сама; по всему острову станут происходить мелкие неприятности, без всякой видимой причины раскапризничаются дети, так что даже ласковые материнские голоса не смогут их успокоить. Никто раньше не видел дождя такого цвета, и некоторые юные женщины станут собирать воду в горшки для мытья: ведь зеленый – цвет любви и удачи, а также ревности и зависти. – Hij is teruggegaan waar his thuishoort, – сказал ей мистер Янсен вложив в этот ответ поровну удовольствия и злобы. – Он уплыл туда, где живет. Массачусетс. Холодное серое море. Дом с черными ставнями. * * * Не проронив больше ни слова, Мария вышла из конторы Янсена; она бежала вдоль пирса, пока не добралась до скромного жилища, которое делила с Юни. Мария не знала, как найти Хаторна. Она знала лишь, что он живет в округе Эссекс, названном в честь давно покинутого ею графства в Англии. Чтобы перестать желать возлюбленного, Мария написала его имя на белой свече и швырнула ту в море. Но любовь ведьмы не так легко стереть из памяти. Она пила настой латука, наливала виски в железный котелок, омытый раствором соли в уксусе, добавляя в него анисовое семя с лавровым листом, но все же не могла избавиться от чувств. Ханна предупреждала: заклинание, чтобы забыть любимого человека, не действует. Не пропал ли он в море, как многие до него, не попал ли в плен, не подхватил ли болезнь, так что не может теперь покинуть свою постель в Массачусетсе и даже написать письмо? Но вскоре Мария захворала сама: болел желудок, ее рвало, организм не принимал пищу. Мария отправилась на пляж и, кипя гневом, бросилась в волны, но ее тут же вынесло обратно на берег, волосы массой завитков плыли позади нее. В этой относительно спокойной воде Мария поняла, почему смогла пересечь русло Темзы, а потом и широкое холодное море. Ей было суждено спастись, с помощью магии или без нее, и встретить свое будущее. Мария уже видела в черном зеркале дочь, которая у нее родится. Настал январь, исполнилось пять лет ее неволи. Она пришла в контору мистера Янсена, чтобы забрать документы, в которых она объявлялась свободной женщиной. Янсен холодно посмотрел на Марию, радуясь, что наконец от нее избавился. Под влиянием Марии Юни стала задумчивой и не сразу откликалась на зов. Соседские служанки клялись, что Мария насылает заклятия и умеет произносить слова в обратном порядке, что ночами она бродит в пещерах, где водятся призраки. Что бы они ни говорили, Янсен точно знал, кем была Мария, и это его нисколько не волновало. Ей было шестнадцать, и она забеременела. Мария уже чувствовала, что плод начал двигаться внутри ее. – Я хочу получить такие же бумаги для Юни, – объявила Мария, когда хозяева ее отпустили. Она пригрозила, что в случае отказа пойдет к жене Янсена и расскажет все, что узнала от Одри. Мужчине надлежит заботиться о своей дочери: Юни должна получить маленький домик за пределами Виллемстада, один из многих, которые он приобрел. – Найдите себе другую служанку, – сказала она Янсену. – Пришло время для Юни начать собственную жизнь. Янсен в сердцах обругал Марию Оуэнс, но он боялся, что девушка станет о нем болтать. Чтобы защититься от его гнева, она держала лаванду под платьем и прошила край своей нижней юбки синей ниткой. Она окончательно ушла от Янсена, переехав к Юни и Одри, которые обрадовались, что она разделит с ними кров. Хотя домик, выделенный мистером Янсеном для Юни, оказался крохотным, им его вполне хватало. Мария варила черное мыло по рецепту Ханны при убывающей луне, добавив местные ингредиенты – алоэ вера и гибискус. Жаркой ночью Мария разожгла огонь, используя для варки самые большие железные котлы в доме. Мыло было таким пахучим, что пчелы проснулись в час, когда им следовало молчать, запели птицы, а беспокойные дети неожиданно проспали всю ночь. Закончив варить мыло, она свалилась в постель и беспробудно проспала целых восемнадцать часов. Приготовление мыла отняло огромное количество энергии, потребовало сосредоточенности – вот почему те, кто им пользовался, извлекли из этого выгоду и выглядели моложе по меньшей мере на десять лет. Утром женщины из Виллемстада и окрестностей приехали купить по несколько брусков мыла, завернутых в коричневую бумагу и перевязанных бечевкой. Прибыль, полученная Марией, впечатлила даже Одри. Старуха попробовала мыло на себе и, взглянув в зеркало, с удивлением увидела, что она красива, как в молодости. * * * Целых три месяца женщины жили вместе и уже давно не были так счастливы. Когда накапливалась работа по дому, они решали, как с ней справиться. Просыпались, когда им хотелось, стирали простыни и одежду для себя, а не для Янсенов. Каждый день приносил им удовольствие, время текло медленно. В ночь, когда луна скрылась за облаками, у Марии родился ребенок.