– Пустяки, – сухо ответил он. Элизабет не смотрела в его сторону. – Сейчас разбегутся! – зашипел Эдди своим дружкам. – И вся любовь псу под хвост! «Вот черт, – подумала Фраск. – Опять эта Зотт – девушка на выданье». Впрочем, Кальвин не отступал. Через полминуты, не обращая ни малейшего внимания на десятки пар устремленных на него глаз, он выговорил намного громче, нежели планировал: – Богом прошу, Элизабет, пойми. Это просто именование. Оно не играет роли. Важна только ты сама, вот что существенно. – Хотелось бы верить. – Это чистая правда, – упорствовал он. – Что в имени? Да ничего! Она взглянула на него с внезапной надеждой: – Ничего? В таком случае почему бы не сменить твою фамилию? – На какую? – На мою. Зотт. От потрясения он вытаращил глаза: – Очень смешно. – Ну так что же мешает? – Ее голос звенел как струна. – Ты уже знаешь ответ. Мужчины так не делают. И вообще, надо учитывать мои работы, мою репутацию. Я ведь… – Он запнулся. – Ну-ну? – Я же… Я… – Говори. – Хорошо. Я же знаменит, Элизабет. Мне нельзя менять фамилию. – Ага, – сказала она. – То есть не будь ты знаменит, тогда смена твоей фамилии на мою была бы для тебя абсолютно приемлема. Так? – Послушай… – сказал он, сгребая со стола синюю коробочку. – Так уж сложилось; эта традиция придумана не мной. Когда женщина вступает в брак, она берет фамилию мужа; девяносто девять и девять десятых процента женщин не имеют ничего против. – И у тебя есть некое исследование, подтверждающее данный тезис, – сказала она. – Какой? – Что «девяносто девять и девять десятых процента женщин не имеют ничего против». – Допустим, нет. Но я никогда не слышал ни одной жалобы. – И причина, по которой тебе нельзя менять фамилию, заключается в том, что ты широко известен; хотя девяносто девять и девять десятых процента безвестных мужчин тоже, как ни странно, сохраняют свои холостяцкие фамилии. – Повторяю, – сказал он, засовывая коробочку в карман с такой яростью, что надорвал угол подкладки. – Эта традиция придумана не мной. И, как уже было сказано, я поддерживаю… поддерживал тебя в решении сохранить свою фамилию. – Поддерживал. – Я раздумал на тебе жениться. Элизабет откинулась назад и больно ударилась о спинку стула. – Гейм, сет, матч! – проскрипел один из геологов. – Коробчонка вернулась в карман! Кальвин закипал. День и без того выдался тяжелым. С утренней почтой он получил новую кипу дурковатых писем – главным образом от самозванцев, которые выдавали себя за его давно пропавших родственников. Ничего нового: как только он сделался мало-мальски известен, мошенники как с цепи сорвались. «Двоюродный дедушка», алхимик, требовал спонсорской поддержки своего проекта; «печальная мать» выдавала себя за биологическую родительницу Кальвина и предлагала финансовую поддержку ему самому; новоявленный кузен остро нуждался в наличных. Два письма поступили от женщин, которые якобы родили от него детишек и теперь требовали уплаты алиментов. И это притом, что за всю свою жизнь он спал только с одной женщиной – с Элизабет Зотт. Когда же это закончится? – Элизабет… – молил он, приглаживая шевелюру растопыренными пальцами. – Пойми, прошу тебя. Я хочу, чтобы мы стали семьей… полноценной семьей. Для меня это важно – быть может, потому, что у меня не было настоящей семьи… не знаю. Но точно знаю другое: с момента нашей первой встречи меня не покидает ощущение, что нас должно быть трое. Ты, я и еще… еще… Элизабет в ужасе вытаращила глаза. – Кальвин… – с тревогой сказала она. – Я думала, об этом мы тоже договорились… – Не знаю. Об этом у нас никогда разговор не заходил. – Нет, заходил, – настаивала она. – Определенно заходил. – Может, один раз, – уступил он. – Да это и разговором не назовешь. В полном смысле слова. – Не знаю, как ты можешь, – запаниковала Элизабет. – Мы безоговорочно согласились: никаких детей. Ты ведь к этому клонишь? – Да, но я подумал… – Я же ясно сказала… – Да знаю я, – перебил он, – но мне подумалось… – Нехорошо брать свои слова назад. – Побойся Бога, Элизабет, – его разбирала злость, – ты не даешь мне договорить… – Давай! – бросила она. – Договаривай! Он в отчаянии поднял на нее глаза: – Мне всего лишь подумалось, что мы могли бы завести собаку. По лицу Элизабет разлилось облегчение. – Собаку? – переспросила она. – Собаку! – Мать-перемать, – выдохнула Фраск, когда Кальвин наклонился поцеловать Элизабет. По всей столовой эхом прокатилась аналогичная реакция. Во всех углах приборы с лязгом падали на подносы, стулья досадливыми рывками отодвигались от столов, салфетки комкались в грязные шарики. Это был токсичный шум глубокой зависти, которая не знает хеппи-энда. Глава 7 Шесть-Тридцать Желая выбрать для себя собаку, многие обращаются в питомник, некоторые едут в приют для бездомных животных, но иногда, особенно если так предначертано свыше, собака сама находит себе хозяина. Примерно через месяц, субботним вечером, Элизабет выбежала в ближайшую кулинарию купить чего-нибудь на ужин. Когда она выходила из магазина с большой палкой салями и с прижатым к груди бумажным пакетом, полным всевозможных продуктов, ее заметил шелудивый, вонючий пес, прятавшийся в темном тупике. Хотя он уже пять часов лежал без движения, одного взгляда на эту женщину ему хватило, чтобы собраться с духом, встать на лапы и потрусить следом. Кальвин, случайно оказавшийся у окна, увидел идущую к дому Элизабет, сопровождаемую – на почтительном расстоянии примерно в пять шагов – каким-то чудищем; и от созерцания этой сцены по телу Кальвина пробежала странная дрожь. «Элизабет Зотт, – услышал он собственный голос, – тебе предстоит изменить мир». И как только эта фраза слетела с его уст, он понял ее правдивость. Элизабет ожидали такие революционные, давно назревшие свершения, что имя ее, вопреки брюзжанию нескончаемой череды скептиков, обещало войти в историю. И словно в доказательство этого предвидения, сегодня у нее появился первый последователь. – Дружка себе нашла? То-то, я смотрю, ты припозднилась! – крикнул он из окна, стряхнув эти нелепые ощущения. – Шесть тридцать! – посмотрев на часы, крикнула она в ответ. Пса по кличке Шесть-Тридцать следовало срочно окунуть в лохань. Долговязый, тощий, серый, заросший жесткой, словно колючая проволока, шерстью, будто бы чудом соскочивший с электрического стула, он стоял под душем как вкопанный, пока его отмывали с шампунем, и не сводил глаз с Элизабет. – Может, завтра попытаемся разыскать его хозяев? – с неохотой предложила она. – Люди наверняка с ума сходят.