С момента исчезновения Рут Хелена чувствовала себя одинокой, и иногда она предпочитала проводить школьные перемены в туалете, а не во дворе, чтобы избавить себя от необходимости торчать там в одиночестве. Но теперь этому настал конец, потому что она вступила в Союз немецких девушек (СНД), под давлением родителей, которые считали, что там она завяжет знакомства и все в таком духе. Не говоря уже о том, что рано или поздно это все равно станет обязательным для всех подростков; этого хотел фюрер. В поисках униформы, которую нужно было надевать на все мероприятия СНД, она обегала весь город, потому что для ее матери все было недостаточно хорошо. Рекомендованной белой блузке следовало не только хорошо выглядеть и быть выполненной из хорошей ткани, но и иметь пуговицы на талии, к которым можно было пристегнуть также предписанную темно-синюю юбку, чтобы та не сползала, например, во время маршировки. Потому что маршировать она будет много, предполагала мама, маршировать и петь веселые песни. И то и другое пойдет ей на пользу – никаких сомнений. Худо-бедно один только черный треугольный шарф, который следовало носить на шее, нашли быстро; была только одна модель с кожаным узлом в комплекте, через который протягивались передние концы. Для всего остального тоже были предписания, целый информационный листок: никаких туфель на высоком каблуке, никаких шелковых чулок, из украшений допускались только кольца и наручные часы, но никаких ожерелий, сережек, никаких брошей и так далее. Как бы то ни было, гольфы и туфли можно было выбирать самостоятельно. Но Хелена выбрала белые гольфы, которые носило большинство, просто потому, что они выглядели лучше всего. Они на самом деле много маршировали. Нога в ногу по городу, следуя за древком с флагом, нести который было особой честью. Эту честь Хелена еще не заслужила, маршировали с рюкзаком на природе, что больше напоминало поход, который часто заканчивался костром и совместным приготовлением пищи. Умение готовить было крайне важно; немецкой женщине полагалось быть способной создать для своего мужа уют в доме, придающий ему сил быть героем для своего отечества. Примерно так написали в журнале «Немецкая девушка», Хелена теперь регулярно его получала. И пели они тоже действительно много. Хелене пришлось выучить много песен, таких, как «Мы маршируем по германской земле», «Верная любовь до гроба» или «Дикие гуси шумят ночью». Была целая книжка, полная песен, которую из-за переплета можно было перепутать со сборником церковных песнопений. Они занимались ритмической гимнастикой на открытом воздухе под руководством неуклюжей учительницы по фамилии Леммле, которая постоянно кричала: «Гармония! Грация! Покой в ваших телах!» Зимой устраивались вечера поделок и рукоделия, к неудовольствию Хелены, она быстро теряла терпение ко всему, где требовались умелые пальцы. «И это дочь хирурга?» – не раз слышала она. Настолько идиллически, как это звучало вначале, в любом случае не было. Да, теперь она много времени проводила с другими девушками, и да, бывала на свежем воздухе чаще, чем раньше, но многие групповые встречи все же были бесполезной тратой времени, особенно когда на улице шел дождь. Тогда все сидели в каком-нибудь пустом помещении, бесконечно занимались сбором членских взносов или заполнением каких-либо списков, а затем читали вслух одну из книг фюрера, и при обсуждении, следовавшем за чтением, никто не знал, что сказать. Но посещение собраний было обязательным; отсутствующие должны были приносить письменные извинения, и слишком часто болеть тоже было нельзя, потому что фюреру нужны здоровые, энергичные, грациозные женщины! Да, теперь она много времени проводила с другими – так много, что Хелена уже давно затосковала по часам одиночества! Ее тело начало меняться. «Теперь ты становишься женщиной», – сказала ее мать, а отец с медицинской точностью объяснил ей, что происходит в ее теле и для чего все это нужно. – Твое тело, – подытожил он, – готовится к тому, чтобы ты стала матерью. Матерью? Она? Хелена теперь часто критически рассматривала себя в зеркале после душа. Хоть она и пыталась судить беспристрастно, но все же каждый раз приходила к выводу, что ее глупая соседка по парте Вероника была права: она не была красивой, и она никогда ею не станет. Она была серой мышкой со скучным, невыразительным лицом, тонкими волосами и худощавым, удивительно неженственным телом. Подтверждения этому она находила и в школе. У большинства других девушек уже были какие-то ухажеры, поджидавшие их у школьных ворот, или же они могли похвастаться, как дорожные рабочие или торговцы на рынках свистели им вслед. Ей, Хелене, никто не свистел вслед, и она была уверена, что это никогда не произойдет. И вот, на ее четырнадцатый день рождения – сюрприз: у нее появился свой собственный телефон! Всего лишь обычный «Фолькстелефон», «Фотель», как его называли, у Армина уже давно был такой, но этот – ее собственный! Как он поблескивал, когда она бережно развернула его из папиросной бумаги! Передняя панель и кнопки были из алюминия, и, насколько она знала по телефону брата, они скоро поцарапаются, но сейчас все еще безупречно блестели. Задняя панель была выполнена из белого бакелита из-за встроенной внутрь антенны, как ей объяснил Армин; посередине изображена свастика. Она провела счастливые часы над руководством по эксплуатации, пытаясь разобраться, что означают все эти кнопки и эти символы на маленьком черно-белом экране, как писать текст, использовать календарь, устанавливать будильники и так далее. Теперь она могла в любое время запросить баланс своего счета! И, конечно же, расплачиваться своим «Фотелем». Сделать это она попробовала на следующий же день. Отправилась в лавку колониальных товаров у автобусной остановки, над входом в которую гигантская вывеска предупреждала: «Входят немцы в магазин – говорить: „Хайль Гитлер“ им», купила плитку шоколада «Милка», и действительно, когда она гордо протянула свой «Фотель» к кассовому аппарату и подтвердила указанную сумму, все уже было оплачено. Вскоре после этого с почты ей принесли письмо, адресованное фройляйн Хелене Боденкамп, Веймар, Свен-Хедин-штрассе, 19, с ее персональным гражданским номером и запечатанным паролем для доступа к Немецкому форуму. Пароль представлял собой бессмысленную последовательность букв и цифр, начинавшуюся с 3F2D-45C0 и так далее, которую вы никогда не сможете запомнить! Но когда она впервые кропотливо набрала их, ей так или иначе надлежало изменить пароль на любой по своему усмотрению. Она попробовала ввести «однажды-большая-любовь», и тут же появилось сообщение: «Пароль принят». В некотором смысле ей это понравилось. Впрочем, пароль ей в любом случае понадобился бы только в том случае, если бы она однажды вышла в глобальную сеть с компьютера; со своего телефона она в любой момент имела доступ к Немецкому форуму. Там, насколько она знала, у ее школы свой собственный раздел, и у ее класса тоже, а также у СНД и его местного подразделения, и таким образом можно поддерживать со всеми связь и всегда узнавать, что происходит. Не то же самое, что иметь лучшую подругу, но все же лучше, чем быть совсем одной. Тем не менее она уже не чувствовала себя так неуютно в СНД, не считая невыносимо частых проявлений преданности фюреру, которую полагалось выражать при каждом удобном случае. Теперь они часто посещали театральные постановки или театр марионеток, разучивали старинные народные танцы, играли на флейтах и многом другом, а летом они ходили в походы под полной луной и ночевали в стогах сена. И вместе они пошли на показ фильма «Золото» с Хансом Альберсом в главной роли, когда кинотеатр устроил специальный показ только для СНД. Вот это было событие! У Хелены мурашки пробежали по спине, когда профессору Ахенбаху и его коллеге, сыгранному Хансом Альберсом инженеру Хольку, удалось с помощью расщепления атома превратить свинец в золото. Как все грохотало и сверкало! Но, конечно, сразу же появились негодяи, которые присвоили себе это сенсационное изобретение, чтобы использовать его в своих гнусных целях. И все же белокурому инженеру после многих весьма драматических событий удалось положить конец их проискам, и, мало того, он даже сопротивлялся соблазнам очаровательной Флоренс и преданно вернулся в объятия своей невесты Маргит, которая была не так красива и не так элегантна, но имела доброе сердце и искренне любила его. Хелена была счастлива, когда вышла из кинотеатра. В это время ее родители отправились в путешествие на Мадейру от объединения «Сила через радость», на корабле «Немец», а позже отец превозносил национальное единство, царившее на борту. – Такой круизный лайнер – в самом деле почти плавучий город, – говорил он. – Город, объединивший людей из всех регионов и всех слоев, Бавария рядом с Вестфалией, берлинцы рядом с вюртембержцами, рабочие рядом с академиками – но на борту все были просто немцами! По телевизору даже появился репортаж об этой поездке. Показывали, как корабль вспенивает и рассекает волны, людей, играющих на борту или сходящих на берег, раз за разом множество флагов со свастикой, и дважды Хелена разглядела лица своих родителей на заднем плане, смеющиеся и необычайно расслабленные. – То, что другие обещали и не выполнили, национал-социализм осуществил, – пояснил на камеру д-р Лей, рейхслейтер Германского трудового фронта, который основал организацию «Сила через радость» по поручению фюрера. – Не так называемые «верхние десять тысяч», а немецкие рабочие сегодня являются представителями нации. Лицо новой Германии – это сияющее, счастливое лицо немецкого рабочего! После чего отец кашлянул и сказал: – Вообще-то, между нами говоря, на борту было не так много рабочих. К тому же поездка даже со всеми льготами была слишком дорогой. На следующий год в Берлине проходили Олимпийские игры, и отцу удалось раздобыть билеты, так что они могли поехать хотя бы на день. Это было восхитительно! Большой город! Множество людей со всего мира прогуливались по широким улицам и разговаривали на всевозможных языках! Огромный стадион, все эти флаги, гордо веющие на ветру! Соревнования… церемонии награждения победителей… громкая музыка и драматично звучащие объявления… – и все это под восхитительным голубым небом, словно сам фюрер заставил погоду представить величайшие Олимпийские игры, которые когда-либо видел мир. Ее брат Армин, конечно, тоже был в восторге, хотя уже с некоторых пор он хотел стать не спортсменом, а солдатом. – Это было удивительное событие, – сказала мама по дороге домой. – Этими играми фюрер показал, какова Германия на самом деле – миролюбивая и открытая миру. Все они согласились с ней, но Хелена вдруг вспомнила, что ее дядя Зигмунд все еще находится в Дахау. Время от времени мама получала от него электронные письма, но те становились все короче, все бессодержательнее и приходили все реже. Ей было стыдно себе в этом признаться, но, в сущности, она о нем почти забыла. За все время, что они провели в Берлине, она ни разу не подумала о нем. 9 Для Ойгена Леттке тоже, наконец, началась военная подготовка. Он маршировал на многокилометровые расстояния с тяжелым снаряжением по гнетущей жаре, и это ему не нравилось. Он часами стоял по стойке смирно, и это ему не нравилось. Он ползал по-пластунски по грязи и слякоти, и это ему не нравилось. Он вскакивал с постели посреди ночи по сигналу тревоги, и это ему не нравилось. Война, сделал он вывод, была не для него. И тем не менее: он научился водить танк и он научился стрелять. В целом последнее казалось ему даже полезным. Только что делать с этой способностью, не вступая в конфликт с законом и чтобы впоследствии не попасть в тюрьму? Ничего. Умение стрелять было полезно только в том случае, если человек шел на войну и убивал от имени государства, а война была не для него. В отличие от остальных, которые спасались на экзаменах при помощи полученных от предшественников шпаргалок, Ойген Леттке действительно прочитал «Мою борьбу» Гитлера от первой до последней страницы. Учитывая ужасную тоску и скуку, исходящую от этого текста, он считал это значительным достижением, едва ли менее изнурительным, чем тридцатикилометровый марш-бросок с последующим ночным дежурством, но гораздо более выгодным. После этого он знал, что хоть война и не для него, но она все равно наступит. Все те, кто верил, что Гитлер стремится к миру, просто-напросто не читали его книгу. Его последующие усилия были сосредоточены на чтении различных военных предписаний, коих было немало. После всего того, что ему удалось для себя уяснить, его положение стало очевидным: как сын героя Мировой войны и как единственный сын его вдовы, которая к тому же нуждалась в помощи или, по крайней мере, легко могла выдать себя за нуждающуюся в помощи, он имел право на бронь, означающую освобождение от военной службы. Другими словами, если наступит война, она будет проходить без него. Однако вопрос заключался в том, насколько надежной была эта бронь. В первые же месяцы существования новой Германии он усвоил, что новым правителям не составляло труда изменять, аннулировать или просто-напросто нарушать правила, которые раньше считались священными и неприкасаемыми, чтобы впоследствии их можно было привести в соответствие со своими собственными действиями. Тому, кто собирался вести войну против остального мира, в какой-то момент понадобится каждый солдат, которого можно достать, и в случае сомнения черт с ними, с правилами, свидетельствами и законными правами. Другими словами, его бронь не защитит его навсегда. Поэтому он начал искать альтернативы. Он должен, сказал он себе, найти способ стать в военном отношении значимым для Рейха в месте, отличном от окопов или танка, а значит, стать более значимым, чем обычный солдат. И деятельность в таком месте в идеале должна вестись за удобным письменным столом. Когда в рамках этого поиска он наткнулся на спецслужбы, то сразу понял, что нашел решение, по крайней мере теоретически. Во-первых, деятельность, связанная со шпионажем за другими людьми, была в целом ему по вкусу, и даже очень. Во-вторых, учитывая его личную историю, он, вероятно, мог бы привнести в нее определенный природный талант. И, в-третьих, подобная деятельность могла предоставить ему возможность успешно завершить его доселе безуспешные поиски последних двух девушек. Существовали две секретные службы: тайная государственная полиция, гестапо, и СД, Служба безопасности рейхсфюрера СС. У обеих организаций был один и тот же недостаток: они подчинялись Рейнхарду Гейдриху, и нужно было быть членом СС, чтобы иметь возможность кем-то там стать. Пока он соображал, стоит ли того это членство или грозило попасть из огня да в полымя, он каким-то образом наткнулся на секретную службу старой республики и на тот удивительный факт, что она все еще существовала. Управление национальной безопасности по-прежнему оставалось гражданской организацией и, казалось, мастерски держалось в стороне от дел: идеально. Даже если Гейдрих приберет НСА к рукам, то он, Ойген Леттке, если ему к тому моменту удастся занять более или менее важную должность, сможет сохранить ее или получит равноценную. Так он в свою очередь начал разузнавать о шпионах НСА. Когда вскоре появилось объявление о приеме на работу, требовался человек с хорошим знанием английского языка, а он этому требованию соответствовал, то Ойген ни минуты не колебался. Он подал заявление, получил работу и сразу же переехал в Веймар. Мать, которой совсем не понравился такой поворот событий, он забрал с собой. 10 Требования в школе становились прямо на глазах все более строгими, потому что по воле фюрера отныне получать высшее образование должны были уже не все женщины. Только лучшим девушкам надлежало сдавать экзамен на аттестат зрелости, остальные были обязаны следовать своему природному предназначению женщины и воспитывать здоровых немецких детей. Это означало стараться изо всех сил, если не видишь шансов на замужество. Это также означало внимательно следить, что говоришь. Однажды совершенно внезапно в классной комнате появились люди из государственной полиции и забрали с урока одну ученицу, Ирмгард Ребайн, которая вообще не знала, что случилось. На следующий день классная руководительница сказала им, что Ирмгард шутила над фюрером на Немецком форуме и потому была исключена из школы. Больше они никогда ее не видели. И, наконец, это также означало то, что закрывалось все больше и больше школ для девочек. Когда Хелена перешла в шестой класс гимназии, в Луизеншуле пришли ученицы расформированной католической женской гимназии. В результате у Хелены появилась новая соседка по парте, коренастая девочка с постоянно немного растрепанными темно-русыми кудрями. Ее звали Мари Шольц, она была дочерью фермера, у которого было свое подворье за пределами Веймара. Они с Хеленой сразу подружились. Мари приходилось каждое утро очень рано вставать и садиться на автобус до Веймара, без конца объезжающий все деревни, но она не имела ничего против, потому что считала, что ей как крестьянке нужно привыкать к ранним подъемам. К тому же в автобусе всегда были свободные места и возможность вздремнуть. К удивлению Хелены, Мари не состояла в Союзе немецких девушек – она была католичкой, а католические девушки, считала она, не могут петь песни, обязательные в СНД. На самом деле она была слишком католичкой: она носила цепочку с бросающимся в глаза крестиком, молилась перед едой и каждое воскресенье ходила в церковь. А по утрам, спустя некоторое время заметила Хелена, Мари говорила что-то иное, чем «Хайль Гитлер», когда учитель или учительница входили в класс. – Я просто говорю «дай литр», – тихо призналась Мари. – А почему? – удивилась Хелена. – Потому что «хайль» можно произносить только в молитвах, – серьезно ответила Мари, – а именно в отношении Спасителя. Она казалась Хелене чересчур набожной, но сама фраза ей понравилась, и с тех пор она тоже говорила каждое утро «Дай литр!» и тихонечко ухмылялась. Если произнести достаточно невнятно, то никто не заметит разницы. Отец был в восторге от Мари, когда Хелена впервые привела ее домой. – Настоящая немецкая девушка, – сказал он позднее с блеском в глазах. – Действительно чувствуется, как тесно она связана с немецкой родной землей. Мать кивнула в ответ, но Хелена отчетливо заметила, насколько ей не понравилось, что ее дочь общается с обычной сельской девочкой. Почему «такие» вообще ходят в гимназию, спрашивала она позже, она же ведь не собирается продолжать обучение? Мари действительно не собиралась. У нее было два старших брата, старший из которых как раз изучал сельское хозяйство в техникуме и собирался принять хозяйство на отцовской ферме. Другой учился на слесаря. А еще у нее был младший брат по имени Фриц, настоящий озорник десяти лет от роду, который постоянно замышлял шалости. – Я просто хочу как можно больше научиться всему, – ответила Мари, когда однажды Хелена спросила ее о дальнейших планах. – А когда мне исполнится 18, мы с Отто поженимся, и тогда я перееду на его ферму и нарожаю детей. Отто был ее другом, причем другом детства. Вскоре Хелена с ним тоже познакомилась. Отто Ашенбреннер был высоким, у него были широкие плечи и угловатый подбородок, и выглядел он довольно бесстрашным. Он был на два года старше Мари и бросил рано школу, потому что нужно было вести хозяйство на ферме отца, который больше не мог после инсульта. Мари и Отто на первый взгляд были своеобразной парой, но через некоторое время становилось очевидно, что они хорошо друг друга понимают, почти без слов. Часто Отто начинал фразу, а Мари ее заканчивала, или наоборот. В такие моменты Хелена завидовала своей подруге, и очень сильно. По крайней мере, у Мари кто-то был. И было четкое представление, как должна выглядеть ее жизнь. У Хелены ничего из этого не было. Конечно, она собиралась сдавать экзамен на аттестат зрелости, но что потом? Она не знала. Во всяком случае, не медицина, хоть для ее отца это было бы приятнее всего.