– Держи ещё мой штуцер, Егор, лишний вес мне там в доме не нужен, да и штыка на нём всё равно нет, так что только обузой в здании будет, а тебе он тут явно пригодится. Ты, главное, сбереги его как следует, потом мне его в целости вернёшь! Всё оружие было заново перепроверено и перезаряжено, десять пистолетов от пехотинцев распределили среди егерей, и они заскочили в недавно зачищенный от турок соседский дом. По нему нужно было постараться перемахнуть в соседний двор и уже из него попасть в эту маленькую крепость, что уже стоила столько крови и смертей русским. Все османские дома здесь строились в основном по одному и тому же типу – сам дом и небольшой участок при нём обносились высоким, более чем двухметровым каменным забором. На улицу выходили лишь узкие окна, расположенные тут только на верхних этажах, ну и по одному маленькому окошечку оставляли на первом этаже, укрепляя его толстенной чугунной решёткой и располагая возле крепкой, как правило, обитой медью входной двери. Из него было удобно отстреливать всех тех, кто попытался бы пробиться через входную дверь или через небольшие, тоже укреплённые ворота в стене. В общем, дома на улицах Бендер каждый в отдельности представляли из себя небольшие крепости. Этот же дом и вовсе был настоящей цитаделью. Вероятней всего, его хозяин был какой-то шишкой в местной иерархии власти, и он небезосновательно опасался за свою жизнь, отстраивая здесь такую фортецию. С внутренней стороны домов и на их двориках всё было по-другому. Там были небольшие и уютные участочки с фруктовыми деревьями и увитыми виноградом беседками, где стояли мягкие диваны и столики, а на полу лежали расстеленные ковры и подушки. В некоторых дворах у местных вельмож были даже бассейны, отделанные мраморной плиткой и мозаикой. Там искрились искусственные ручейки и водопадики, дающие такую нужную прохладу и отдых своим хозяевам и их гостям во время длинного жаркого дня или же душного вечера. Именно в такой дворик и ворвались по приставленным лестницам и просто по спинам товарищей Апшеронские егеря. Бабах! – первым выстрелом с забора Лёшка уложил того турка, что стоял у открытой двери в дом. – За мной! – отдал он команду и первым спрыгнул вовнутрь двора. – Быстрее, теперь, главное, быстрее! Нельзя было терять ни секунды, пока осаждённые не опомнились! Если только турки закроют вот эту вот внутреннюю дверь, то его ребята окажутся здесь все как на ладони, и их просто-напросто перещёлкают одного за другим из этих окон. Из двери выскочил турок в кафтане и больших шароварах, в его руке было зажато диковинное ружьё с длинным стволом и широким необычного вида прикладом. Турок, ошарашенный от вида несущегося на него русского с кинжальчатым штыком на перевес, резко остановился и попытался прикрыться ружьём. Хрусь! – кинжал фузеи вошёл турку в грудь, и он завалился назад, увлекая за собой и ружьё Лёшки. Тот выпустил его из рук и, низко пригнувшись, прыгнул в проём двери. Эта низкая стойка, как видно, Лёшку и спасла – две пули, которые должны были пробить его грудь, свистнули, пробив лишь шляпу. Бах, бах! – разрядил он пистолеты в двух турок с уже разряженными ружьями. Один из них свалился на пол, а второй, с перебитой рукой, резко развернулся и бросился по лестнице наверх, истошно при этом вопя. Лёшка выхватил шпагу и бросился вслед за раненым, а сзади, громко топая, забегали в дом его егеря. – Ruslar! Orada Ruslar içeri girdi! (Русские! Там русские ворвались! – тур.) – истошно орал раненый, пытаясь спастись в верхних комнатах дома. – Ruslar herkesi öldürüyor! Kendinizi kurtarın, çabuk uzaklaşın! (Русские убивают всех! Спасайтесь, убегайте скорее! – тур.) – орал вместе с ним и Лёшка, поднимаясь вплотную за турком. Ошалевший от непонятной ситуации, первый турецкий воин чуть-чуть помедлил с ударом сабли в выскакивающего с истошными криками на турецком русского и его самого пронзили шпагой. Трое оставшихся в комнате турок бросились на Лёшку разом и обязательно бы его все вместе зарубили, но первый удар сабли принял на штык своей фузеи выскочивший с лестницы Тимофей, ещё двоих расстреляли разом Фёдор с Игнатом. А уже потом они все вместе добили и последнего оставшегося в живых, раненый же ранее турок выскользнул в это время в другую комнату, и его истошный вой слышался уже из глубины второго этажа. – Дверь входную на улицу откройте, пусть гренадёры на подмогу заходят, – крикнул вниз с лестницы Лёшка. – Урах! Корк! – послышался за его спиной крик атакующих турок. Затем раздались один за другим несколько выстрелов, и его оттеснили к лестнице Фёдор с Тимофеем, сами отчаянно отбиваясь штыками от целой дюжины османов. У Фёдора сильно кровило разорванное ухо, Тимоха был без картуза, и на его лбу багровела огромная шишка. С таким трудом отвоёванную комнату второго этажа пришлось бросить, и самое плохое, что в ней оставался их артельный товарищ Игнат. Троица скатилась вниз по лестнице, а навстречу им, заполняя помещения первого этажа, врывались усачи в гренадёрках. Эх, чуть-чуть бы пораньше, – с досадой подумал Лёшка, перезаряжая пистолеты. – Стойте! Не лезьте туда! – только и успел он крикнуть, как двоих сунувшихся на лестницу солдат изрешетили сверху турецкие стрелки. Весь первый этаж был за русскими, но что делать со вторым, Лёшка теперь не знал, без больших потерь эту лестницу было не взять, и он опять пожалел, что у него нет хотя бы пары гренад. Выскочив за дверь во двор и вырвав штык фузеи из убитого, он оглядел двор – есть длинная лестница! Около небольшого сарая стояла, как видно, используемая в хозяйственных нуждах широкая лестница, её длины вполне должно было хватить до бокового окна дома, и это сейчас был хоть какой-то шанс. – Так, заряжайте пистолеты, и давайте штуки четыре мне! – скомандовал он своим егерям, а потом обратился к молоденькому прапорщику из гренадёр: – Ваше благородие, я сейчас по этой лестнице к тому боковому окошку поднимусь, что как раз на лестницу второго этажа смотрит. Ваши богатыри, как я только палить начну, пусть только не медлят и сразу же по лестнице дома вверх несутся. Думаю, у них будет пара секунд на это, пока тут турки меня прижучить захотят, ну а мои стрелки ваших ребят тоже поддержат. Высокий и курносый прапорщик смотрел на Лёшку как на сумасшедшего. – Вы это серьёзно, сержант? Да вас же там враз подстрелят! – покачал он ошарашено головой. – А-а-а, – махнул Лёшка рукой и начал рассовывать перезаряженные пистолеты за пояс, – Бог не выдаст, свинья не съест! – и подмигнул офицеру. Предприятие действительно было весьма рискованным, но другого выбора сейчас просто не было. Лишь бы все команды солдат сработали слаженно, как и договаривались. «Ну, понеслось!» – подумал он про себя и резко свистнул. В доме загалдели и заревели во всю мочь: – Ура-а-а! – Давай! – Лёшка махнул рукой, и, пока турки отбивали мнимый штурм русских на внутренней лестнице второго этажа, четверо егерей приставили к боковому окну переносную. А шестеро в это время стояли внизу, страхуя командира и держа под прицелом окно. «Лишь бы кто-нибудь не выглянул, лишь бы не выглянул! – твердил Егоров про себя, стараясь прижаться к самой стене. Ну вот и створка окна, Алексей достал два пистолета из кобур и взвёл на них курки, потом взвёл все те, что были на поясе. – Не дай бог, зацеплю курок, и какой-нибудь самопроизвольно там сработает, без наследника ведь тогда останусь», – подумал он, и эта идиотская мысль почему-то показалась ему в этот момент очень смешной, что поделаешь – нервы! Он резко поднялся и навскидку, вообще даже не целясь, пальнул разом из двух стволов в мелькающие в комнате фигуры. Затем, тут же выхватив очередную пару, разрядил их в туман из сгоревшего пороха, и ещё одну пару – уже в набегавшие к окну фигуры. Наверху раздались крики, а Лёшка летел по лестнице вниз, сдирая на перекладинах ладони. Бах! Бах! Бах! – хлопнули выстрелы прикрывающих его егерей, и он выпрыгнул с середины лесенки на камни двора, тут же уходя перекатом к стене, а затем уже по-собачьему, на четвереньках забегая за угол дома. Хлоп! Хлоп! – раздались два выстрела сверху, и в то место, где он только что был, ударили разом две пули. «Всё, он жив!» – с лица, по спине текли крупные капли пота. Лёшка сидел с широко открытыми глазами, прислонясь к перилам лестницы дома, и заполошно дышал, а вверху, на втором этаже дома, уже ревели гренадеры, прокладывая себе штыками дорогу из одной комнаты в другую. Через пять минут всё здание было в руках у русских, а основное подразделение штурмующих уже пробило себе дорогу на очередной уличной баррикаде, прорываясь вперёд к цитадели. – Твой, сержант? – перед ним стоял недавний знакомый прапорщик и отряхивал пробитый пулями Лёшкин картуз. – Мо-ой, – вздохнул тот, принимая свой покалеченный головной убор. – Экий ты отважный и ловкий-то, – усмехнулся молодой офицер и протянул ему руку. – Алексей Бестужев из Черниговского полка! – Алексей Егоров из Апшеронского! – ответил ему Алексей. Лицо прапорщика явно располагало к себе. – Ого-о, тёзка, так ты из первой армия Румянцева! – протянул тот с удивлением. – То-то же, я смотрю, у вас всё лица какие-то мне не знакомые и погон вон жёлтый, не как у всех наших егерей, – и он кивнул на левое плечо Алексея. – Ну да-а, – протянул Егоров в ответ – К вам вот под Бендеры на подмогу прислали, да мы так-то и сами сюда напросились, чтобы у себя там в безделье не сидеть. Не ожидал я, что у вас тут так жарко будет, небось, похлеще, чем даже под Кагулом. – О-о, так ты там тоже был?! – заинтересованно воскликнул прапорщик. – Вот это дело так дело, вот это я понимаю, баталия! Двадцать тысяч против ста пятидесяти, и ведь побили осман! Шестьдесят знамён, триста пушек в трофеях, это ж надо! Ваш-то полк хоть захватил какое-нибудь знамя или орудие? – спросил он с улыбкой Лёшку. Рядом с ними уже кучковались команды из егерей и гренадёр, а среди солдат уже слышались незлобивые шутки и взаимные подначивания. Егеря, устало перебрёхиваясь с соседями, занимались при этом привычным для них делом – проверкой и перезарядкой личного оружия. – Ваше благородие, разрешите, – обратился к гренадёрскому прапорщику Карпыч, протягивая Лёшке его подобранные и уже заряженные пистолеты. – Валяйте, братец! – усмехнулся тот милостиво, наблюдая, как егерский сержант убирает оружие в такие занятные боковые кобуры. – Ляксей Петрович, вас наши артельные наверх покорно просють, там Игнатушка наш, – и Карпыч судорожно дёрнул шеей. – Простите, Алексей, – кивнул гренадёру командир егерей и побежал вслед за пожилым солдатом. Алексей протиснулся в угол сквозь плотную толпу своих Апшеронских егерей. Все его артельные стояли без своих картузов, уставившись с угрюмыми лицами в одну точку. В огромной луже крови на полу лежал обезображенный труп Игната без головы. Весь его когда то, ранее, зелёный кафтан был теперь изодран в клочья, и через его прорехи и порезы были видны многочисленные раны на теле. – Всего ведь гады изрубили, ещё живого резали Игнатушку, да, похоже, шибко мучили перед смертью страдальца! Это что это за звери-то они такие? – проскрипел Карпыч каким-то тусклым и пустым голосом. – Прости, Игнат, не уберёг я тебя, – прошептал Алексей. – Голову его найдите, тут она должна быть! – отдал он команду своим егерям. – Ищите лучше, никто из турок из этого дома не смог с ней уйти. Голову нашли в соседней комнате, она лежала в кожаном мешке с ещё одной, в ней гренадёры опознали голову своего погибшего в рукопашной схватке у вала поручика. Тело погибшего бережно снесли во двор и прикрыли шёлковой занавеской. – Становись! – скомандовал Лёшка своему егерскому плутонгу. – Всем привести себя в порядок, проверить оружие и амуницию! – звенящим от ярости голосом скомандовал Алексей. – Сейчас мы пойдём и отомстим им за нашего Апшеронца! Всем разобраться по парам: один бьёт и уничтожает цель, другой при этом хоронится и заряжается. Всё! Вперёд, братцы! Два десятка егерей ринулись по улице вдогонку за атакующими пехотными порядками. Ближе к центральной цитадели османы, поняв, что уже не могут удержать русские штурмовые колонны, начали поджигать здания. Огонь постепенно начал охватывать город, но и через него разъяренные большими потерями части второй армии Панина сумели пробиться к последней турецкой твердыне. Именно в это время и была сорвана последняя попытка врага ударить русским в тыл, а их отряд был уничтожен и частично пленён. Потеряв последний шанс отбиться от русских, Эмин-паша запросил капитуляцию. Двенадцать тысяч человек сложило оружие, а семь тысяч было убито в ходе штурма. В крепости взяли 348 пушек и десятки знамён. Всех пленных и горожан вывели из горящего города в поле. Войска спасали женщин и детей, выводя их из домов и из всех тех убежищ, где они прятались. Кутузов Михаил Илларионович лично руководил их спасением и даже получил, по воспоминаниям современников, ожоги. Среди спасённых была и Сальха, мать будущего крупного русского поэта XIX века Василия Андреевича Жуковского. – Отходим, ребята, отходим, – поторапливал своих егерей Лёшка. Впереди них с мешками в руках, узлами, какими-то тряпками, с детьми на спинах и в руках отходили к окраине города толпы мирных жителей. Многие русские солдаты сами помогали беженцам, неся детишек. С населением войска не воевали, по-своему горячо и совершенно искренне жалея простого человека. А за ними по пятам шло яростное пламя, пожирая дома и целые улицы. Плутонг Алексея выносил помимо этого на себе двоих своих погибших и троих раненых бойцов. Из того злого дома, где ранее погиб Игнат, Лёшка захватил с собой и то странное, так его удивившее ружьё убитого им на пороге турка. В длинном и массивном его стволе виднелись многочисленные глубокие нарезы, и вообще, занятная была это штукенция. Огонь буйствовал в городе три дня, все его строения сгорели, и на месте ещё совсем недавно богатого и шумного города дымились теперь лишь почерневшие развалины. С этого момента Бендеры потеряли гордое звание неприступной османской крепости на северных границах империи. Русская армия потеряла во время штурма более двух с половиной тысяч человек убитыми и ранеными, а всего за время осады ею было потеряно более шести тысяч человек, почти пятая часть от всего войска. Такие большие потери и разрушение города произвели весьма неблагоприятное впечатление в столичном Санкт-Петербурге и сильно приуменьшили значение великой победы, купленной такой высокой ценой. Императрица Екатерина II сказала: «Чем столько терять и так мало получать, лучше было и вовсе не брать Бендер». Но тут она, конечно, сильно погорячилась. Падение такой стратегически важной крепости в северо-западном Причерноморье сильно ударило по всему престижу Турции. В Стамбуле даже был объявлен траур по этому поводу, а всё Днестровско-Прутское междуречье перешло под контроль русской армии. Её успехи убедили татар Буджакской, Едисанской, Едичкульской и Джабульской орд отложиться от Порты и принять покровительство России. В осаде Бендер в чине хорунжего принимал участие Емельян Пугачёв. Удивительно, но буквально через четыре года именно генерал-аншефу Панину будет поручено усмирение мятежа своего бывшего подчинённого. Вскоре после его назначения повстанческая армия Пугачёва была разбита, а сам он попал в плен. За это генерал получил похвальную грамоту от императрицы, золотую шпагу с бриллиантами, алмазные знаки к Ордену святого апостола Андрея Первозванного и 60 тысяч рублей «на поправку экономии». Бывший же хорунжий донского казачьего войска получил скорый суд, плаху и топор. Глава 5. Удачная сделка На пятый день после овладения крепости Алексей был вызван к командиру батальона. – Егоров, мы с тобой приглашены к командующему армией, его светлости графу генерал-аншефу Панину Петру Ивановичу для награждения, – объяснял причину своего вызова Кутузов. – По свидетельству множества очевидцев, именно трое наших егерей с десятком гренадёров из Черниговского полка взошли первыми на основной вал крепости. Рядовой Савва Смолин пал смертию храбрых там же на валу, нам же с тобой предписано явиться для награждения в штаб армии незамедлительно. Семеро оставшихся в живых храбрецов были выстроены перед шатром командующего в одну линию. На правом её фланге стояли секунд-майор Кутузов с гренадёрским капитаном из Черниговского полка. Затем стояло четверо рослых солдат-гренадёр при капрале, а с левого фланга шеренгу замыкал самый низкорослый из всех присутствующих – Алексей. Из шатра вдруг резко вышел немолодой, с подвижными и выразительными чертами лица, цепкими, немного навыкате глазами, с высоким аристократическим лбом и острым подбородком командующий армией. За ним встали несколько человек из ближайшей свиты, и церемония награждения началась. После зачитывания общего приказа по войскам с упоминанием всех взятых ими трофеев, знамён, пушек, ядер, порохового и другого припаса, а также обязательной в таких случаях здравницы императрицы, сената и всего русского воинского командования перешли непосредственно и к приглашённым для награждения. Два офицера получили следующий по табелю чин, то есть Кутузова и гренадёрского капитана произвели в премьер- и секунд-майоры, соответственно. Затем, идя вдоль солдатской шеренги, командующий каждому вкладывал объёмистый кожаный кошель по сто целковых. Слышалось: – Молодец, братец, благодарю за службу! А в ответ, традиционное в таких случаях: – Рад стараться, ваша светлость! Благодарствую покорно! Дошла очередь и до Лёшки. Панин встал перед егерем, внимательно вглядываясь в его лицо. Лешка же, стоя навытяжку, протянул, как и предписывалось церемониалом, в согнутом локте вперёд правую руку и, как говорится, ел глазами лицо командующего с самым что ни на есть бравым и решительным своим видом. Генерал-аншеф с какой-то особой теплотой во взгляде, как действительно показалось егерю, оглядел эту, одетую во всё зелёное фигуру и сказал как-то так проникновенно и «по-человечески»: – Молодец, братец, благодарю за службу! – и добавил уже, как видно, лично от себя: – Молодцом, сержант, не посрамили со своим командиром славу охотников-егерей, первыми из всех на крепостной вал заскочили!