Куницын замер на несколько секунд, соображая, а потом в голос расхохотался и, качая головой, пошёл в сторону штаба дивизии. Вечер обещал быть весёлым! В грязь ударить не хотелось, и Лёшка постоянно подгонял своих помощников: – Давайте, угли уже начинайте нажигать, а тут под мясо на шпагах очаги из камней мне наделайте – мангалами они на восточный лад называются. Всё крутилось и делалось дружно, а запах по костровой поляне шёл уже одуряющий! – Карпыч! – попросил Лёшка самого пожилого и авторитетного своего помощника. – Нам бы подстилушек каких-нибудь хороших найти, а не всю вот эту рванину? Вишь, как получилось, его благородие гостей из штаба дивизии пошёл позвать, из них один даже в чине штаб-офицерском будет, вот и не хотелось бы в грязь лицом ударить и командира позорить. Карпыч немного подумал и уверенно кивнул. – Сделаем, Ляксей Петрович! Сейчас мы с вашим Матвей Никитичем всё это и устроим совместно, – и два ветерана, сразу же нашедшие в друг друге родственные души, прихватив с собой для компании и Макарыча, куда-то быстро рванули. Лёшка проверил плов, длинной ложкой сделал в нём отверстие до дна котлов и оставил их открытыми, для того чтобы дать выпариться из них всей лишней влаге. Потом котлы опять накрыли крышками, сняли с огня и дали им настояться минут сорок. Наконец всё общество собралось вместе и сидело на своих местах. Солдатские артели, разумеется, отдельно, офицерская же компания разместилась на большой белой кошме, позаимствованной неизвестно откуда ушлыми ветеранами. С котлов с пловом сняли крышки, и у всех началось обильное слюноотделение. Такой вкуснотищи от не оценённого русскими сарацинского зерна никто тут не ожидал. Артели наворачивали плов прямо из котлов, их благородиям подали его на огромном подносе, предварительно перевернув его из котла так, чтобы курдючный жир, стекая, пропитывал каждую отдельную рисинку. – Владимир Андреевич, может, по чарочке сами и солдатам позволим по случаю нашей великой победы? – испросил разрешения Куницын у чернобрового моложавого премьер-майора. – А давайте, – махнул рукой штаб-офицер, и вскоре над поляной понеслось: – За здравие и многие лета царствия императрицы и самодержицы Всероссийской и всемилостивой Екатерины Алексеевны! – Ура! Ура! Ура-а! – За здравие командующего армией его светлости графа Петра Александровича Румянцева! – Ура! Ура! Ура-а! – За славное русское воинство и его оружие! – Ура! Ура! Ура-а! – За победу в баталии при Кагуле! – Ура! Ура! Ура-а!.. – Ваше благородие, – обратился тихонько к Куницыну Лёшка, – еды много наготовили, может, мы и соседский плутонг нашим пловом угостим, чай свои же солдатики, пусть его тоже отведают? А у нас ещё и мясо на шпажках, маринованное в уксусе и в специях, вот-вот подходит, которое на Кавказе шашлыком называется. – Угощай, Алексей, – кивнул подобревший подпоручик. – Вернее, распорядись на помощников, а сам вот давай, к нам поближе подсаживайся. – Так что ты, Лексей, там про дам и про цыганский оркестр своему командиру-то обещал? – обратился к нему обер-квартирмейстер. – Я-я обещал?! – аж задохнулся от возмущения Лешка, и все их благородия грохнули дружно хохотом. – Добрый офицер будет, – отсмеявшись, кивнул майору поручик Светлов. – Если бы не он со своими орлами в нашем последнем бою, то я бы тут с вами не сидел. Как пить дать покрошили бы меня там, на этом поле, янычары своими ятаганами. Вот ведь жуть где была, при этой их последней атаке на каре Племянникова! – и офицеры начали обсуждать последнюю баталию и все последние армейские новости. Лёшка спиртное не пил и, сидя на корточках, слушал их благородий. «Ничего не меняется в этом мире, – думал он. – Ещё пяток чарок и разговор зайдёт за дам, а с воинских баталий и побед переключится на баталии и победы амурные». Впереди был ещё шашлык и долгий вечер, плавно переходящий в ночь. Пир под открытым небом удался явно на славу! Глава 3. Осада Бендер Утром, как и было велено, Лёшка со своим десятком добровольцев выдвинулся в сторону главного штаба армии. В основной команде на плутонге оставался за него его младший унтер-офицер Иван Зотов, от коего Лёшка потребовал держать в подразделении тот порядок, который он уже здесь завёл. К своим семерым солдатам и капралу Макарычу добавилось ещё двое из соседнего плутонга: Ваня Кнопка, прозванный так за свой малый рост, и рябой, рыжий солдатик Фома. Штуцер помимо Алексея был ещё только у Егора, слывшего лучшим стрелком во всей команде. На поле перед штабом армии уже стояли группами и по подразделениям солдаты многих полков, а рядом уже строились два конных полка драгун и карабинеров. Тут же кучковались донские казаки, и из дальнего края лагеря под барабанный бой к месту сбора шли два гренадерских батальона. – Егеря, в четыре шеренги становись! – разнёсся громкий голос, и солдаты образовали общий строй. – Меня зовут Михаил Илларионович Кутузов! Я буду командиром нашего сводного егерского отряда на время нашего откомандирования во вторую армию генерал-аншефа Панина! – представился новый командир егерей. – Сейчас обер-офицеры разобьют всех вас по ротам, перепишут имена, проверят амуницию и всё то, что положено, и уже после этого мы выступаем! Лёшка смотрел на говорившего перед строем штаб-офицера, и он ему показался откуда-то знакомым. Где-то он уже успел пересечься с будущим великим полководцем. Каждая рота в сводном четырёхротном батальоне состояла из ста двадцати человек, из которых четверо было обер-офицеров, шесть унтер-офицеров и сто десять солдат при четырёх капралах. Каждая рота, соответственно, делилась на две полуроты, а те уже ниже – на два плутонга. Алексей в своей третьей роте был назначен командиром третьего плутонга второй полуроты. У него в подчинении было двадцать пять рядовых при капрале, которым стал Макарыч, да и весь прибывший вместе с ним Апшеронский десяток вошёл в полном составе в его плутонг. Остальные егеря под его началом были из команд Копорского и Кабардинского полков. При проверке внешнего вида и вооружения своих подчинённых он отметил, что со штуцерами их было только двое с Егором, другие командиры, отправляя своих людей в поход, выделили им с собой только фузеи. Но все ребята смотрелись молодцами, и это вселяло уверенность. Да и как рохля может отважиться на такое рискованное предприятие? В добровольцы обычно шли самые бедовые головушки. При последней проверке перед самой отправкой Кутузов лично обошёл строй, цепко осматривая каждого в нём стоящего. Проходя мимо Лёшкиного плутонга, он вдруг остановился перед ним и всмотрелся в лицо сержанта. – Командир третьего плутонга старший сержант Егоров, ваше высокоблагородие! – громко доложился тот, ожидая дальнейших указаний. Секунд-майор немного постоял, прищурился, глядя на видневшийся из-за Лёшиной спины штуцер, и склонил на бок голову. – Недавно ещё в егерях, господин сержант? У Алексея всё похолодело внутри. Ну точно, обратно сейчас в команду отправит, кому же в дальнем походе нужен салага, да ещё и на ответственной командирской должности. Но виду, тем не менее, постарался не подать, отвечая всё так же, как и привык, – решительно: – Так точно, ваше высокоблагородие, неделя без малого! Секунд-майор усмехнулся и кивнул на жёлтый погон на левом плече, обозначавший принадлежность к полку. – Из Апшеронцев сам? – Так точно! – ещё более насторожился Лёшка, стараясь припомнить, где же он мог здесь «накосячить». – В Кагульской баталии командовал охотниками, отражая набег турецких сипахов и татар на правый фланг каре? – Так то-очно, – протянул Лёшка, начиная, что-то смутно припоминать из эпизодов недавнего боя. Всадник со сверкающей саблей, настигающий русского офицера. Пуля его штуцера, выбивающая того всадника из седла, а тот потом ещё долго тащится за лошадью, застряв одной ногой в стремени. А тот офицер на бегу смотрит на Лёшку и благодарно машет ему рукой издали. Всё собралось как в каком-то калейдоскопе в его голове. Да это же был сам Кутузов в той первой сшибке с сипахами – совершенно отчётливо понял Лёшка и ошарашено уставился на Кутузова. – Узнал? На привале ко мне подойдёшь! – кивнул тот с улыбкой и направился дальше вдоль строя. Вскоре отряд выступил в сторону Бедер, путь до осаждённой крепости им был неблизкий, предстояло пройти более трёх сотен вёрст по июльской жаре и через земли, опустошённые войной. Большим обозом решили себя не обременять, казаки и драгуны гнали с собой вьючных коней, а трёхсуточный порцион был у каждого солдата в его личном ранце или, как у егерей, в вещевом мешке. Идти старались в более прохладное время: часов с пяти утра и до полудня, а потом уже – когда спадал дневной жар и до полуночи. – Ну спасибо тебе, сержант! За глаз твой точный и за руку твёрдую! – обнимал Алексея на первом привале майор. – Если бы не твой штуцер, срубил бы меня тот сипах, как пить дать срубил бы. А я ещё ведь тогда подумал: как точно этот унтер Апшеронец из своего штуцера бьет! Извини, не отблагодарил тебя вовремя, совсем замотался со всеми заботами, что тут на меня навалили. Проси о любой милости теперь смело! – Да что вы, ваше высокоблагородие, – смущённо мялся Лёшка. – Рад помочь был вам, такому-то человеку! – Да какому, такому, Алексей? – улыбался, не понимая его, Кутузов. – Я тогда капитаном был, это сейчас майорский чин получил. Будем теперь вместе служить, под моим началом? – Так точно, ваше высокоблагородие! – гаркнул радостно Алексей. – С вами хоть турок, да хоть того же француза бить! – Чудной ты, Лёшка, французы-то тут при чём, чем они-то тебе нынче не угодили? – рассмеялся Кутузов. – Хотя, может быть, здесь ты и прав. Месье хорошо потрудились, Османскую порту на Россию войною натравливая. Ну да русские люди незлобивы, однако зло помнящие, глядишь, и припомним сим лягушатникам все их каверзы со временем. – Обязательно припомним, ваше высокоблагородие! – рявкнул Лёшка с готовностью. По пути на сводный отряд не раз натыкались татарские разъезды, но оценив, что русские им явно не по зубам, они скрывались за горизонтом преследуемые казаками и драгунами. В ночь на шестое августа отряд наконец-то достиг Днестра и присоединился к осадному войску генерала Панина. Войска генерал-аншефа, продолжая трудную осаду, отбили уже несколько серьёзных вылазок турок. Панин оповестил бендерского сераскира о разгроме турецкой армии в битве при Ларге и потребовал от него сдачи крепости, обещая милость, в противном же случае угрожал его гарнизону полным разореньем и смертью. Ответа от противника не последовало. Дабы лучше окружить крепость и пресечь её сообщение с окружающим миром, вокруг неё были выставлены разъезды из казаков и калмыков. А с 19 июля началось уже сооружение первой параллели – траншеи, приспособленной к обороне во время осады крепости. На ней были размещены 25 осадных пушек, которые вели огонь непрерывно, выбивая в первую очередь турецкие орудия. Турки повели было ответный огонь, но контрбатарейную борьбу они проиграли начисто. 21 июля траншею углубили и устроили там ещё две батареи для новых осадных орудий и мортир большой мощности. Под давлением русских османы сожгли предместье и укрылись в основных бастионах, а русские войска тут же начали возведение второй параллели. В крепости от непрерывной бомбардировки возникали многочисленные пожары, ощущался недостаток воды, велики были потери от русского огня, но османы, тем не менее, упорно сопротивлялись и 23 июля предприняли вылазку большими силами. Отбить её помогли егеря Фелькерзама и Каминского. Далее инженерные осадные работы продолжились: возводились новые батареи и редуты, рылись многочисленные окопы. Турки же продолжали отчаянно сопротивляться. Они надеялись, что великий визирь и крымский хан со своим 150-тысячным войском разобьёт первую армию Румянцева и потом выручит Бендеры. Однако эти надежды были развеяны, когда 25 июля во вторую армию Панина пришла весть о разгроме турецких войск при Кагуле. На виду у неприятеля русские торжественно отметили эту победу, а вечером они обстреляли крепость из всех орудий. 30 июля осаждающими была заложена третья параллель. Ночью османы сделали сильную вылазку и напали на работающих в ней сапёров. Сильный картечный и ружейный огонь их не остановил, тогда гренадерские батальоны под барабанный бой ударили в штыки и отбросили врага в крепость. Батальон Кутузова после двухдневного отдыха был поставлен на охрану сапёров, проводивших подземные минные работы, целью которых было взорвать вражеские укрепления. Турки при этом вели свои контрминные работы, но пока что неудачно. Пошли дожди, замедлившие все работы. Они заставляли постоянно поправлять уже сделанное и всё укреплять. Боевая активность под Бендерами значительно снизилась. Лёшка стоял среди наваленных ивовых плетней на валу, накрывшись с головой епанчой, и прижимал к себе свой дорогой штуцер. Дождь шёл уже третий день, и раскисшая глина облепила сапоги, сделав ноги пудовыми. Нести свою сторожевую вахту у внешней параллели нужно было ещё часа три, затем их должен был сменить первый плутонг Сорокина, а ему со своими людьми предстояло поискать сухое место для отдыха и приготовления пищи. Вот уже две недели егеря стояли на охране инженерных работ, защищая своих сапёров от нападений осаждённых. Больших баталий за всё это время не было, так, отбили пару небольших вылазок и сами в ответ наскок сделали, показывая врагу, что не дремлют и держат свой порох в ружьях сухим. Воевать в такой грязи было тяжело и тоскливо. Да и вообще вся эта осада затягивалась, и было ясно, что если они не успеют взять крепость до затяжных осенних дождей, то армии здесь придётся всё бросить и потом уйти на зимние квартиры, как говорится, «несолоно хлебавши». Столько трудов и жертв в этом случае будут напрасны, ну а турки в таком случае непременно запишут себе победу в обороне Бендер… Вечерело. Из траншеи выбрался десяток облепленных с головы до ног грязью сапёров, а на смену им в глубокие минные ходы спускалась уже очередная рабочая вахта. – Э-эх, скорее бы сушь настала, если непогода не прекратится, то все труды здесь наши напрасными будут, – с тоской в голосе высказал свою кручину Лёшке чумазый сапёрный капрал. Он вылезал из минного хода самым последним и теперь обмывал своё грязное лицо из лужи. – Обваливается там всё у вас? – глядя с сочувствием на бедолагу сапёра, спросил Лёшка.