– Это подождет. Лучше подержи его ноги для финального аккорда. Когда Антон перестает наконец вздрагивать, я в изнеможении опускаюсь на корточки, прислонившись к стенке контейнера. – Готов? – спрашивает Оксана, пощелкивая пальцем по торчащему концу карандаша. – Типа того. Она присаживается напротив меня и, протянув руку к фонарику, выключает его. – Ночное ви́дение, – объясняет она. Я почти ничего не вижу, лишь чувствую теплую тушу Антона у своей ноги. Оксана делает долгий, флегматичный вдох через нос. – А ведь ты реальный игрок, да, pupsik? – Что ты тут забыла? – Искала тебя. Пришла в твою будку, а тебя там нет. – Зачем ты меня искала? – Я соскучилась. – Мне пофиг. Вали трахаться с Чарли. – Чарли – это не ты. – Тогда какого лешего ты с ними трахалась? – Вообще-то технически мы не трахались. Мы… – Слышать не хочу, чем вы там занимались, мне интересно лишь, зачем ты так поступила. – Не знаю. Я просто… – Она снова делает вдох. – Честно? – Честно. – Потому что я на тебя разозлилась. – За что? – Потому что люблю тебя. – Боже мой, Оксана. Я тебя умоляю. – Но это правда. Честно. – Раз так, поможешь мне избавиться от тела? Выбросить в море? – Ладно, pupsik. Я беру за одну ногу, а ты – за другую? – Не называй меня так. Я тебя еще не простила. – Это была просто игра в секс. – Для меня игры в секс с другими людьми – не норма, Оксана. Она бросает взгляд на Антона. – Прасти-и… И прекрати на меня так смотреть, Буратино. Нам требуется несколько минут, чтобы отволочь Антона из столовой к западному краю платформы. – Тебе еще нужен карандаш? – Оксана старается перекричать завывания ветра. Я уже и забыла, что весь этот сыр-бор, собственно, из-за карандаша. Кивнув в ответ, я опускаюсь на колени рядом с Антоном и тяну пальцами за карандаш. Глаза Антона вращаются, но карандаш двигаться не желает, он застрял намертво. Попытка Оксаны тоже ничего не дает. Она смотрит на меня. – Единственный способ – я буду держать его голову, а ты тащишь карандаш зубами. – Фу-у! Какая мерзость! – Детка, но ведь карандаш нужен тебе. – Угу, знаю. Вот блин! – Ну так приступим. Мы приступаем. Оксана смыкает пальцы у Антона под челюстью, а я наклоняюсь сбоку к его лицу и хватаю зубами кончик карандаша. У него сухие губы, его щетина царапает мне щеку, а изо рта легкими волнами идет запах бренди и карри. Я тяну за карандаш изо всех сил, но он не двигается, и я к тому же опасаюсь этот кончик откусить. В итоге я, поперхнувшись, поднимаю голову и втягиваю в легкие морской воздух. – Еще раз, – произносит Оксана одними губами. – Не хочешь попытаться? – кричу я ей, но она трясет головой. Я снова закусываю зубами карандаш, упираюсь руками в Оксанины бицепсы и что есть мочи тяну. На этот раз я чувствую, как он чуть-чуть подается, потом продвигается еще на миллиметр-другой, и наконец вылезает полностью, – и тут мою шею и грудь заливает теплая жидкость. – Вот блин! – ругаюсь я. – Теперь все в крови. – Не волнуйся, детка, мы с этим разберемся. Давай сядем спина к спине, чтобы я могла спихнуть этого мудака за борт. Я чувствую, как напрягается ее спина, когда она ногами совершает толчки, и когда я оборачиваюсь, Антона уже нет. Я даже всплеск не слышала. Следующие десять минут мы приводим себя в порядок. Пока я отмываюсь от крови в столовой, Оксана пробирается в Антонову будку и находит мне чистую футболку и военную рубаху. Я переодеваюсь, и тут мы обнаруживаем початую бутылку «Наполеона», которую берем с собой. Оксана поливает содержимым край платформы, а бутылку оставляет на палубе. Я собираю окровавленную одежду в узелок, сую туда для веса фонарик и швыряю в море. Завершив ночную работу, мы покидаем палубу. Оксана закрывает за мной люк. – Твоя будка – в южном крыле, – говорю я ей, но она не обращает внимания. Молча, ступенька за ступенькой, она карабкается вслед за мной вниз по стальной лестнице мимо опустевшей Антоновой будки. Внутри я включаю свет, мы пару секунд просто стоим, а потом я размахиваюсь и кулаком бью ее в зубы, вложив в удар все оставшиеся силы. – Ну что, – шепчет она, облизывая губы, – мы теперь квиты? Я качаю головой, собираясь нанести еще один удар, но тут обнаруживаю, что вся дрожу, и никакого удара не получится. Я пытаюсь заговорить, но это у меня тоже не выходит, я даже дышу с трудом, поскольку она крепко зажала мое лицо в теплом месте между плечом и бугорком груди, приникла щекой к моему лбу и зарылась пальцами в мои волосы. – А теперь? – спрашивает она, громко шмыгая у меня над ухом, и мне остается лишь кивнуть. Она держит меня так некоторое время, а потом приподнимает мою голову и приближает свое лицо к моему почти вплотную. – Это ничего не значило, – говорит она. – Просто секс. – Это был дерьмовый поступок. Ужасно гадкий. – Знаю. – У тебя есть салфетка? – Нет. Тебе нужна салфетка? – Она нужна тебе. Ты постоянно шмыгаешь и глотаешь. Это противно. – Я простыла, Ева. Такое случается. Даже с русскими. – Ну так сделай с этим что-нибудь. Боже. Она лезет в карман, вытаскивает пару смятых трусов и сморкается в них. – Готово. – И, кстати, на всякий случай, ты принимала душ после того, как трахалась с Чарли? – Я же сказала, мы с ней на самом деле не… – Принимала? – Нет. – Так прими. – Ева, с утра поднимется хрен знает что. Я, чего доброго, разбужу Имбиря. – Никого мы не разбудим. А даже если и разбудим. Ведь Антона теперь нет.