– Кончай, ладно? Кончай с этой мордой утюгом, с этой херней с Чарли, с тем, что ты ведешь себя, как полнейшая, абсолютнейшая сука! Ладонь теперь горит, а шов на спине – такое ощущение, что он лопнул. Оксана приходит в себя и бросает мне лукавую полуулыбку. – Ты же знала, во что ввязываешься, если ты со мной. Знала лучше, чем кто-либо другой. – Иди на хер, Оксана. Это все неубедительно. Нельзя шагать по жизни и постоянно приговаривать: я, мол, такая как есть, и точка. Ты достойна большего. Мы достойны большего. – Правда? А вдруг мне нравится быть такой, какая я есть. Вдруг я не хочу быть человеком, какого ты себе нафантазировала. Такая мысль закрадывалась к тебе в голову? – Еще как закрадывалась. Каждый день. Каждый божий день с тех пор… – С тех пор, как ты отказалась от всего ради того, чтобы быть со мной? Ты что, сейчас снова затянешь эту волынку? И вот что я скажу тебе, Поластри, это ни фига не сексуально! – Наплевать. Мне уже все равно. – Бу-га-га! Какая киска! Я подхожу к окну и смотрю на фигурки внизу, пригибающиеся навстречу ветру со снегом. – Слушай, – говорю я. – Единственная причина, почему я здесь, единственная причина, почему я вообще до сих пор жива, состоит в том, что Ричарду и Антону кажется, будто я тебе небезразлична. Им нужна ты, и поэтому они держат тут меня. Но знаешь что? Я, пожалуй, скажу им, что они ошибаются, и что тебе на самом деле на меня насрать. Тогда они преспокойно выпустят пулю мне в затылок, и никаких проблем. С меня довольно. – Ева, я никогда не говорила тебе, что мне на тебя наплевать. Прошлой ночью… – Что прошлой ночью? – Ты же слышала, что я сказала. – Ты сказала, что любишь меня. – Именно! – А потом ты запаниковала. Стала думать, будто теперь у меня есть какая-то власть, которую я смогу использовать против тебя. И ты не захотела довериться мне, не захотела взаимности, а решила отвернуться от меня – как обычно. – Ты ведь все придумала. Сгребла в кучу все свои теории. Но знаешь что? Это не делает тебя неравнодушным ко мне человеком. Ты просто встаешь в хвост длинной очереди мудаков, которым всю жизнь, с самого моего детства, не терпелось залезть мне в мозги. – Я просто пытаюсь тебя понять. – А вот и не надо этого делать. Ты понимала меня куда лучше до нашего знакомства, когда я была просто самым, б…, жутким существом, какого ты могла себе вообразить. Монстром, объектом охоты. Продолжай в том же духе, и сильно не ошибешься. Я поворачиваюсь к ней лицом. – Оксана. – Что? – У нас тут еще одна ночь. Две, в лучшем случае. А что дальше – фиг знает. – Я беру ее за руку выше локтя. Я чувствую, как подрагивают мышцы под тонким свитером, и вижу взгляд бездонных серых глаз, от которых не оторваться. Я провожу пальцем по шраму на ее губе и слышу, как в ответ робко дрожит ее дыхание. – Есть только сейчас – ты сама так сказала. А ты – это все, что у меня есть, и все, чего я хочу. Она хмурится, словно пытаясь припомнить что-то далекое. – У меня нет чувств, как у других людей. Мне приходится симулировать. Но любовь у меня есть – своеобразная, моя. Наверное, она не такая… – Оксана слегка пожимает плечами. – Но она настоящая. – Я знаю. Она отводит взгляд в сторону, и я вдруг замечаю проблеск слез. В поцелуе я пробую эти слезы на вкус. – Извини, – говорит она. – Я сейчас вообще никакая. Просто трахни меня, о’кей? Глава 8 Cледующим утром выдают одежду. Коробки с утепленными куртками и парками, зимними шапками, брюками, термобельем, обувью. Никакого показного шика, но все – брендовое и, очевидно, весьма дорогое. Еще – каждому по чемодану на колесиках размером с ручную кладь и по папке с неновыми российскими загранпаспортами, водительскими правами, кредитками и прочими документами. – Как думаешь, куда мы отправляемся? – спрашивают меня Чарли. – Может, на Гавайи? Выезжаем мы в полдень. Выйдя из лифта в своих дизайнерских нарядах, мы шагаем за Ричардом через бесконечные холлы, и ни одна живая душа не обращает на нас внимания. Словно мы группа элитных туристов или компания богатых русских в отпуске. На улице – прекрасный мороз, и я поворачиваюсь навстречу ветру, чтобы ощутить снежинки на лице. Но это длится всего лишь мгновение, поскольку мы сразу залезаем в «Порше SUV» с тонированными стеклами. За рулем – Антон, рядом – Ричард, а мы сидим сзади, я – между Оксаной и Чарли. Мы едем на северо-запад по указателям, ведущим к аэропорту Шереметьево. Видимость ограниченна, а гололедица на дороге – весьма коварна. На обочине появляются силуэты разбитых машин, мигающих аварийными сигналами. Я нервничаю, но рада, что рядом – Оксана. Более того, пусть это и ненормально, но я рада даже тому, что рядом – Чарли. Мы проезжаем под МКАД, и тут дорогу нам преграждает полицейская машина с включенными маячками. – Ч-черт! – бормочет Антон, останавливая «Порше» в луже слякоти. – Что еще? Настойчивый стук пальца с пассажирской стороны, и Ричард опускает стекло. Лицо офицера за шлемом и щитком не разглядеть, но, судя по эмблеме на рукаве, он из ФСБ. Впереди стоят такие же, как наша, машины. Некоторым водителям и пассажирам приказали выйти, и они, взяв документы, направляются к бронированному фургону с зарешеченными окнами и эмблемой ФСБ, припаркованному на обочине. – В чем проблема, лейтенант? – спрашивает Ричард офицера, а внутрь машины тем временем задувает ветер и залетает снег. – Проверка. Будьте добры, паспорта. Мы протягиваем ему документы, он внимательно их изучает, вглядываясь в каждого по очереди. Потом возвращает все паспорта, кроме моего. – Выйдите, пожалуйста, – обращается он ко мне, указывая рукой в перчатке на фургон. Снаружи морозец. Натягивая капюшон парки на голову, я становлюсь в очередь к фургону. – Наверно, ищут кого-то важного, – обращаюсь я к женщине пенсионного возраста в розовом шерстяном платке. Она с безразличным видом пожимает плечами и притоптывает ногами по снегу. – Они вечно кого-нибудь ищут. Просто останавливают машины наугад. Наконец моя очередь. Я забираюсь по лесенке в фургон и, оказавшись внутри, пару секунд щурюсь. После снежной белизны там вдвойне темно. Напротив меня на металлических лавках сидят два офицера, а третий – слева в тени. Он подает сигнал, и те двое уходят. – Миссис Поластри. Ева. Я чрезвычайно рад, что слухи о вашей смерти оказались преувеличены. Мне знаком этот голос, и когда он подходит ближе к свету, проникающему сквозь зарешеченное окно, я его узнаю. Широкие плечи, которые в форме выглядят еще шире, седые волосы, стриженные под машинку, саркастическая улыбка. – Господин Тихомиров! Вот так сюрприз! И да, в живых оказаться неплохо. – Я видел фотографию. Отличная работа, многих бы обманула, но… как там говорят? Жулика не пережулишь. В нашем мире, как вы знаете, все не то, чем кажется, – даже жизнь и смерть. Сплошной симулякр. Вадим Тихомиров – высокий чин в ФСБ. Вообще-то генерал, чего уж там, но он не из тех, кто размахивает своим рангом. Мы познакомились в сложной ситуации, когда Чарли – то есть тогда их звали Лара – безуспешно покушались на мою жизнь на станции метро «ВДНХ». И Тихомиров в той ситуации не только помог мне выбраться из России, он еще и косвенным образом намекнул, что мой тогдашний босс Ричард Эдвардс работает на «Двенадцать». Тихомиров – это благородный фасад организации, которая зачастую ведет себя жестоко и без всяких компромиссов, и я понятия не имею, работает ли он именно на нее. С виду, конечно, он – верный слуга Российского государства, но даже если так, что это может значить? Беспрекословное подчинение приказам Кремля или другие игры – не столь однозначные и куда более замысловатые? Он наклоняется ко мне, сидящей на лавке. – Ева, у нас очень мало времени. Если мы затянем разговор, у ваших друзей в машине возникнут подозрения. Во-первых, это было гениально с вашей стороны – то, как вы внедрились в «Двенадцать». Я смотрю на него в изумлении. Неужели он и впрямь думает, будто я здесь с этой целью? Будто по-прежнему работаю на МИ-6? – Откуда мне это известно? Давайте просто скажем, что у нас в Петербурге есть общий друг. Но нам крайне важно знать, что именно сейчас планируют «Двенадцать», поскольку если это то, что я подозреваю, последствия обернутся катастрофой, и не только для России. Поэтому, Ева, вам надо разузнать как можно больше. И доложить. Тут холодно, как в мясном рефрижераторе, и я застегиваюсь на молнию до подбородка. – Вы же прекрасно знаете, кто сидит в этом «Порше». Наш общий друг Ричард Эдвардс. Почему бы вам просто его не арестовать? – Да я бы и с удовольствием, поверьте. Но не могу. Я должен позволить ему уйти. Посмотреть, к кому он нас выведет. – А это не рискованно? В смысле… – Видите ли, Ева, мы имеем дело с «Двенадцатью». Нам нужно накрыть всю организацию целиком, а раз так, то наша цель куда выше, чем Эдвардс. Он полезен для них, но заменим, и к тому же едва ли владеет слишком большим объемом информации. – Понимаю. – Эти новости мне как-то не нравятся. – Поэтому нам надо сохранять спокойствие, позволить им думать, что у них все хорошо, и ждать, когда проявятся ключевые игроки. Тогда и только тогда мы сможем сделать свой ход. А прежде нам нужно узнать, что они планируют. – И тут в дело вступаю я? – Именно.