– Нет! – решительно пресекла я ее попытки доковылять до коридора. – Сидите дома, я сама все сообщу. Камилла бессильно опустилась на стул, но слезы уже высохли на ее глазах. Лариса с тревогой наблюдала за нами. Бобров вышел следом за мной. – Что вы задумали? – тихо спросил он. – Что это вообще такое? – Я же сказала – надо поговорить, – повторила я. – Но зачем вам говорить с Вадимом? – Всеволод Евгеньевич! – твердо произнесла я. – Раз уж вы меня наняли отвечать за вашу безопасность, сделайте милость, не мешайте мне. По-моему, я вас еще ни разу не подвела. Дайте мне довести дело до конца – вам же будет спокойнее спать. Бобров немного помялся. Чувствовалось, что он недоволен этими недомолвками, но пока большего я не могла ему сказать. Поэтому просто обулась и вышла за дверь. Бобров проводил меня молчаливым взглядом. Сев в «Фольксваген», я выехала из Кузнецкого ущелья и повела машину к дороге, ведущей к Дачным остановкам. Ехала быстро, стараясь проскочить на излете зеленого света на светофорах. Дорогу эту я не любила за то, что на ней практически постоянно была одна огромная пробка. Но сегодня все-таки поменьше, так что время я потеряла лишь в районе Стрелки. Наконец я достигла Третьей Дачной. Свернув на мост, проехала его и вырулила к остановке. Где-то в глубине пяти– и девятиэтажных домов скрывалась небольшая улица Богучарова. Я проехала в проем между домами и медленно покатила через дворы, поглядывая на номера. Я так и не успела доехать до дома с числом сорок три. Дверь одного из подъездов, метрах в тридцати впереди от меня, распахнулась, и из него вышла знакомая мне фигура, с густой бородой и в темных очках. В пасмурный, дождливый день они были особенно актуальны… Мужчина нес, перекинув ремень через плечо, объемную спортивную сумку с ярко-красной полосой по диагонали. Сейчас из-за измененного облика ему можно было дать лет сорок, но все-таки, присмотревшись опытным глазом, можно было понять, что это бутафория. Он подошел к сверкающему «Харлей Дэвидсону», стоявшему у подъезда, и водрузился на сиденье, ухватившись за ручки. В этот момент у меня неприятно защемило сердце. Что и говорить, «Фольксваген» против «Харлея» не попрет. Стоит Зубру надавить на газ, как мотоцикл сорвется с места и легко уйдет от меня. Стараясь не впадать в отчаяние, я все же остановилась в надежде, что он хотя бы не сразу заметит меня. Однако Зубр был не лыком шит. Он, конечно же, увидел «Фольксваген», скользнул взглядом по водительскому сиденью… Ни один мускул при этом не дрогнул на его лице. Плавно нажал педаль, «Харлей» зарычал и сорвался с места. С тоской сцепив зубы, я рванула за ним. Мотоцикл вырулил на улицу и понесся по дороге вперед. Пока мы находились в людной черте города, я не сильно унывала. Зубр не рвался нарушать правила, не несся напролом на красный свет, прекрасно понимая, что мотоцикл – не автомобиль, и его в таком случае просто снесут. Он явно выбирал маршрут, прикидывал в голове, как ему легче от меня уйти. Боялась я момента, когда мы окажемся один на один и ничто не помешает «Харлею» вмиг оторваться от меня. Эх, как бы мне сейчас пригодился радченковский «Ягуар»! А еще лучше «Ламборджини». Но звонить сейчас Константину Сергеевичу и спрашивать, где он находится, а потом просить подъехать в нужное место, боюсь, было неосуществимым вариантом. Оставалось полагаться на собственные силы, а их было немного. Зубр ехал по дороге, ведущей в Елшанку. Периодически он поглядывал в зеркало и, конечно, прекрасно видел, что я не отстаю. Промчавшись через Елшанку, мы вылетели на трассу, которая вела к дачным поселкам. Слева тянулась гора. Я видела, что Зубр бросил на нее несколько раз мимолетный взгляд, и угадала его намерения. Разумеется, лавируя между деревьев, «Харлей» запросто затеряется в лесах, моему «Фольксвагену» туда просто не пробраться. Между тем «Харлей» начал набирать ход. Дорога уже стала посвободнее, и Зубр уже не так опасался быть размазанным по асфальту какой-нибудь громоздкой машиной. Голова моя заработала на повышенной скорости. Нужно было принимать решение в сложившейся экстремальной ситуации, иначе Зубр уйдет от меня навсегда. И произойти это может через несколько секунд… Быстро поозиравшись по сторонам и ниоткуда не увидев помощи, я всмотрелась вперед. У обочины стоял милицейский «Форд», на переднем сиденье которого расположился один-единственный милиционер. Выбора у меня не было. Врубив максимальную скорость, я стремительно приближалась к нему. «Харлей» уже проехал мимо. Милиционер, заметив меня в зеркало заднего вида и слегка ошалев от такой наглости, выскочил из машины и предупреждающе поднял руку. Я резко затормозила и, выхватив ствол, выбежала из «Фольксвагена» и направила его прямо в висок милиционера. – В сторону, живо! – прорычала я. Он, не ожидавший ничего подобного, сначала не подчинился моей команде, но любезничать сейчас не было времени, и я, недолго думая, просто отшвырнула его в сторону ногой. Милиционер покатился по асфальту, я мысленно попросила у него прощения, а сама уже запрыгнула на водительское сиденье и моментально дала по газам. «Форд» взревел и тронулся с места. Что ж, это уже кое-что. Не «Порше», конечно, но в данном случае лучше, чем мой родной «Фольксваген». Вот где я от души порадовалась, что милиционеров наконец-то стали снабжать современными и мощными машинами. «Харлей» тем временем ушел далеко вперед, мне стоило немалых усилий, чтобы догнать его настолько, чтобы он хотя бы был в поле моего зрения. Машин на трассе было достаточно, и никто не собирался уступать мне дорогу. Решив, что если погибать, так с музыкой, как говорится, я врубила сирену. Этим я выиграла еще несколько секунд драгоценного времени, поскольку проезд сразу стал более открытым для меня. Увидев мчавшийся за ним завывающий «Форд», Зубр повернул руль, и мотоцикл начал взбираться в гору. Это, конечно, было опасно, но на кон сейчас были поставлены собственная жизнь и свобода Зубра, и он считал риск оправданным. Мотоцикл взбирался все выше и выше, и хорошо еще, что здесь пока не было зарослей деревьев: блестящий «Харлей» был мне хорошо виден. Я гнала вперед, думая только об одном – не упустить. Но и «Форд» уступал «Харлею», и Зубр не зря выбрал для собственного ухода этот вид транспорта. Наверное, он бывал в этом месте и вообще успел неплохо изучить Тарасов за время своего пребывания здесь. Дальше начиналась зона, застроенная добротными многоэтажными дачами местных олигархов. А вот за ними, выше на горе, начинался самый настоящий лес. И если Зубр доберется до него беспрепятственно, можно считать, что его план ухода удался. И сделать я уже ничего не могла. Выжимая из «Форда» все его силы, я продолжала ехать вперед. По лбу моему стекали струйки пота, но я не обращала на это внимания. Я пребывала в чрезвычайном внутреннем напряжении и при этом чувствовала огромный приток адреналина. «Форд» упорно лез в гору вслед за «Харлеем», но тот уже далеко оторвался, я уже еле различала его впереди. Вот он скрылся за первым поворотом, и у меня екнуло сердце. Выжимая из милицейской машины все, что можно, я упрямо гнала ее вперед. Повернула, едва не съехав с дороги, но удержала равновесие и, самое главное, уцепила глазом «Харлей». Но дальше следовал еще один поворот, еще более крутой, и до него еще надо было добраться, а шум мотора мотоцикла уже совершенно не был мне слышен. Во что бы то ни стало я решила идти до последнего. Летела вперед, совершенно не думая о том, что менты наверняка уже подняли тревогу и ищут свой автомобиль. Это неважно, взяв Зубра, с ментами я всегда объяснюсь, и они поймут. А вот если я упущу его, мне будет гораздо труднее доказать, что я не верблюд… Я видела, как «Харлей» стремительно рванул за поворот. Мне вписаться в него плавно было намного труднее, и я сбросила скорость, насколько позволяла ситуация. Однако все же ехала быстро, и, выворачивая, едва удержала руль. Машина накренилась вбок, пошла юзом, но я все-таки выровняла ее и… Только многолетний опыт водителя и умение ориентироваться молниеносно уберегли меня от неминуемой аварии. Прямо за поворотом, где начиналась территория дач, был поставлен шлагбаум. Видимо, сильные мира сего, желая отгородиться от суеты простых смертных, поставили его совсем недавно, потому что раньше его здесь не было. Не знал об этом, вероятно, и сам Зубр. Конечно, не знал, иначе не закончил бы свой путь так нелепо. Тело Вадима скрюченным лежало на земле. Впереди, крутя в воздухе колесами, валялся «Харлей». Впечатавшись на огромной скорости в шлагбаум, он по инерции пронесся вперед, а тело Зубра, врезавшись в трубу, осталось на месте покалеченным. – Неужели насмерть? – невольно воскликнула я вслух, прыжком выскакивая из «Форда» и подбегая к нему, не забывая держать наготове пистолет. Я склонилась над безжизненным телом. Накладная борода отлетела в сторону, очки, разбившись, врезались осколками в лицо, но несмотря на порезы, теперь оно было очень узнаваемым. Симпатичный парень и завидный жених, так очаровавший родителей мажорной девочки, неподвижно лежал на влажной после дождя земле. Одежда его была разодрана на груди. Я осторожно оттянула Вадиму веко и облегченно вздохнула. Он был жив. Но вот тяжесть травм пока оставалась под вопросом, и я боялась его трогать. Тут Вадим издал слабый стон. Я опустилась на корточки рядом с ним и убрала пистолет за пояс. – Ты… – еле шевеля губами, проговорил он. – Зачем тебе это надо? – Я просто выполняю свою работу, – невозмутимо проговорила я, доставая телефон и набирая номер майора Авдеенко, а также ноль-три. Я поехала в больницу вместе со «Скорой». Услышав о том, что я только что сотворила, Жора Авдеенко примчался моментально. Он быстро и внятно объяснил подъехавшим милиционерам, почему я была вынуждена столь грубо обойтись с их коллегой, и меня миновала участь несения ответственности. Принести мне пришлось лишь свои извинения тому самому милиционеру, которого я столь бесцеремонно выкинула из служебной машины и который, сильно обиженный на меня, прикатил вместе с остальной группой. Разобравшись в ситуации, все, однако, повеселели. – Осталось только признание выбить, и все! – радостно говорил Авдеенко. – Об этом я позабочусь, – сказала я. – Только предоставь это мне. В смысле, я сама с ним поговорю, первой. Жора чуть подумал и кивнул, но взялся сопровождать меня в больницу. В первой городской Зубра сразу же поместили в реанимационную палату, куда не пустили никого из посторонних. И только спустя примерно час, когда появился лечащий врач, я смогла с ним поговорить на предмет беседы с Зубром. – Да пожалуйста, говорите, – как-то обреченно произнес доктор, махнув рукой. – Только кто-нибудь один. Я получила молчаливое согласие Авдеенко и прошла в палату. Она была крохотной, и Зубр лежал там один, руки и ноги его были забинтованы. Лицо бледное, осунувшееся и какое-то безразлично-усталое. В вене правой руки торчала игла от капельницы. Вместе с нами в палату вошла и медсестра, посмотрела на капельницу и сменила флакон. Я присела на стул возле кровати и посмотрела в лицо Вадима. Он поймал мой взгляд и криво улыбнулся. – Вот так все вышло, – еле слышно произнес он. – Очень жаль… – Без сомнения, – согласилась я. – Что тебе теперь-то нужно? Работу свою ты выполнила, Боброва защитила. Больше ему ничего не грозит. – Подтверждение и кое-какие детали. – Ты же не на ментов работаешь, зачем тебе это? – спросил Зубр. – В первую очередь для отчета перед клиентом, – слегка покривила я душой, потому что Бобров в принципе пережил бы отсутствие подробностей и письменных признаний Вадима в его преступлениях. Но я не стала говорить, что нередко обмениваюсь услугами с милицией и, памятуя об уговоре с Жорой Авдеенко, сейчас возвращала долг за оказанную им мне помощь. – Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – Прежде всего свое настоящее имя. Впрочем, я и сама его знаю. Ты Сергей Астафьев, верно? Зубр молчал, отвернувшись к стене. Потом он неловко повернулся, болезненно скривившись, так как каждое движение, видимо, отдавало сильной болью во всем теле. Он внимательно посмотрел мне в лицо. – Мне резона просто так с тобой откровенничать нет, – сказал он. – За свою откровенность я на нары отправлюсь. И надолго. Лечить меня за казенный счет никто не станет. Значит, стану инвалидом. У меня позвоночник сломан, я знаю. Следовательно, не то что ходить, а двигаться-то буду с трудом, если вообще выживу. А валяться растением на тюремной шконке до конца дней мне совсем не улыбается. – На шконку тебе так и так придется отправиться. – За что? – тут же спросил Вадим. – Убийство Голубева мне сроду не пришьете, Чернышова в живых нет… – Из твоего пистолета убит Михаил Бобров. То, что ты и Зубр – одно и то же лицо, также известно. Поднимут старые дела, все раскопают. Спецслужбы умеют работать, тебе ли не знать. А уж выбить показания из растения – сам понимаешь. Зубр молчал, лишь непонятная мне невеселая улыбка плавала на его лице. – Так что ты хочешь-то? – не выдержала я. – Я уже сказал: жить овощем не хочу. Да и боли меня ломают, сил никаких нет. Так что если ты мне подсобишь безболезненно отправиться в лучший мир, на прощание, так и быть, поделюсь с тобой кое-чем. Только смотри, с такой работой мы с тобой можем оч-чень скоро там встретиться, – усмехнулся он. – Ничего, я постараюсь оттянуть этот момент, – спокойно ответила я. – То есть ты хочешь смертельную дозу морфина? Зубр молча кивнул, лицо его снова скривилось. Я молча вышла и отправилась в ординаторскую. Найдя там врача, коротко передала ему наш с Вадимом разговор. – Соглашайтесь! – махнул рукой врач. – Он все равно не жилец. Травмы, несовместимые с жизнью. Множественные переломы, разрывы внутренних органов. Его даже оперировать бесполезно. Он протянет от силы несколько часов, не больше. Морфин я ему дам, только не смертельную дозу, конечно, а так, чтобы страдания перед кончиной облегчить. А он пусть думает, что это избавительная инъекция… Выслушав расклад, я кивнула и возвратилась в палату. – Заметано, – сказала, усаживаясь на тот же стул. – Будет тебе морфин. Обещаю. Зубр скользнул по мне взглядом и снова спросил: – Так что конкретно-то надо? – Камиллу Боброву ты в Интернете выцепил, так? Не случайно, как я понимаю? – Да. У меня на примете несколько таких дурочек было. Катька самой подходящей оказалась, к тому же в Тарасове мой бывший дружок жил, Вовка Голубев. Мы с ним пацанами в одну школу ходили в Новосибирске, у нас отцы военными были, переезжали с места на место часто. Потом судьба разбросала, Володька в Тарасове осел, родители его на Север перебрались. – Ты заранее все продумал, чтобы взять его в сообщники, – сказала я. – В помощники, – поправил меня Астафьев. – Одному мне было не справиться. План я хороший разработал – жениться на Катьке, папашу устранить, а деньги все ей, как наследнице, бы перетекли. Миша, правда, там не в кон был, для него Володька мне и был нужен.