— Не могу я это обсуждать. — Но как вам удалось связать эти два преступления? Один умер в своей собственной квартире, в ванной, и, как вы же сами мне говорили, — возможно, был отравлен. А Кристиночка, бедняжка, — ее зарезали во время пробежки, в лесу. Совсем ведь разные почерки у преступления — разве вы, сыщики, так не считаете? — Никто не утверждает, что эти два убийства между собой связаны. — Вот как? А почему же вы и тем и другим одновременно занимаетесь? — А почему вас все эти дела так сильно интересуют? — огрызнулась Римма. Она не слышала, как там возится на кухне Карагозин, не слышала его шагов. Поэтому нервно оглянулась в сторону кухни. А оказалось — мужчина уже рядом. Он подошел к ее дивану — тихонько, почти неслышно. А в руках у него была на изготовку крепкая бельевая веревка. Римма дернулась и успела вскочить. Паша Давненько я так не носился на своей «бэхе». Несмотря на все мои увещевания в адрес Римки, мне почему-то очень остро подумалось: времени у меня мало. И надо спешить. Очень спешить. Вечерний час пик вроде бы закончился, но все равно машины на МКАДе встречались. Я пришпорил своего конька-горбунка и поехал активно. Выгадывал свободные ряды и выжимал акселератор на полную, где только можно. Баварская красавица охотно слушалась меня и даже, кажется, удивлялась: почему мы давно не ездили с ней так стремительно! Стрелка спидометра билась в районе двухсот, я обходил попутные и страшно мешающие мне авто на Кольцевой, как стоячие, — и наплевать, сколько штрафов по итогам моей эскапады пришлют мне бдительные видеокамеры ЦОДДа. Я свернул на Щелковское шоссе и попытался так же активно ехать и там, но двухполосная трасса, тянущаяся поперек гигантской Балашихи, была забита — поэтому я выскочил на встречку, презрев все сплошные, и погнал там. Видеорегистраторы — чепуха, лишь бы «гайцы» воочию не увидели мои полеты и не попытались остановить. Светофоры я тоже, как правило, проскакивал на красный — только смотрел внимательно, чтоб не влупил мне в бок какой автобус и, упаси бог, пешехода какого не задеть. Истерическое бибиканье со всех сторон стало звуком, постоянно сопровождающим мое движение. Наконец, левый поворот со Щелчка — и потянулась длинная однополосная дорога вдоль старых дач и воинских частей. Здесь я тоже обгонял по встречке. В итоге доехал до места не за час тридцать, как изначально сулил навигатор, а за тридцать пять минут. Сколько свалится после этого на меня квитанций об оплате, я старался не думать. В любом случае Римка этого стоила. А мне отчего-то казалось, что она в беде. К искомому дому на улице Тенистой, два в поселке Листвянка я подскочил на рысях. Понемногу смеркалось. Дом а-ля английский замок настороженно наблюдал за мной из-за высокого забора. Неподалеку на обочине притулилась «Киа». Возле капота курил носатый дядька. Завидев меня, он решительно отшвырнул окурок и подошел ко мне. Сказал гортанно: — Вы Павел Сергеевич? Вы девушку — частного детектива разыскиваете? Я не стал умничать, просто ответил: — Да. — Она зашла сюда, в дом, час назад. И до сих пор не выходила. И я там, внутри, какой-то шум слышал. Римма Карагозин-Клибанов попытался набросить веревочную петлю ей на шею, но она успела вскочить и защититься рукой. Петля скользнула по плечу и упала. В то же самое время девушка второй своей рукой залезла в сумочку. Когда она выходила из туалета, открыла на телефоне номер 112. И теперь нажала на «вызов». Ее действия не остались незамеченными преступниками. Карагозин выбил сумочку из ее рук и отшвырнул ее. Однако Римма не выпустила телефон. Она слышала, что звонок пошел, и тогда размахнулась и бросила аппарат в высоченное окно гостиной. Мобильник, кувыркаясь, ударил в стекло. Издалека она услышала из трубки голос оператора. Но, несмотря на то что кидала она телефон изо всех сил — стекло он не разбил. Лишь ударил в него и упал на ковер гостиной. Бобылева бросилась к нему, подняла и нажала «отбой». А Карагозин в тот самый момент схватил с журнального столика высокую хрустальную вазу и обрушил ее на голову Римме. И в самый момент удара она услышала, как зазвонил-заразливался домофон. Паша Я нажал кнопку домофона. Звонок пошел, но внутри не отвечали. Забор был очень высокий. Слишком. Тогда я подбежал к «бэхе» и подогнал ее вплотную к забору. — Если не вернусь через десять минут, звони в полицию, — сказал я водителю. Грузин величественно кивнул. Я оттолкнулся от порожка, залез на крышу авто. Потом подтянулся на руках на верхней кромке забора и перекинул через нее ноги. Передо мной расстилался двор, сплошь покрытый плиткой, и две машины, «Брабус» и просто «мерс», посреди него. Я повис на руках, прыгнул. Опыт службы в ВДВ сказался — хоть давненько я не дергал парашютное кольцо. Я спружинил на ногах, а потом завалился на бок. Вскочил, бросился к дому. Навстречу мне выскочили двое. Мужчина и женщина, в возрасте примерно около пятидесяти. — Стой! — крикнул я им. — Лечь на землю! Из кобуры скрытого ношения я выхватил свой газовый «макаров» — хоть какое-то оружие, хоть напугать. Однако парочка не удостоила его вниманием. Они кинулись к черному «Брабусу». Я подбежал как можно ближе и стал стрелять. Но когда они были на вольном воздухе, я был слишком далеко и не попал. А когда они впрыгнули в машину и оказались под прикрытием автомобильных стекол — мой пугач их не брал. Мужчина, видимо, нажал брелок — ворота стали медленно разъезжаться. Я стоял как раз на пути «мерса» и уходить не собирался. Выстрелил еще три раза — но без толку. «Брабус» тронулся и понесся прямо на меня. Я едва успел отпрыгнуть в сторону. Но в ворота преступники проехать не смогли. Неожиданное препятствие преградило им путь. Прямо поперек дороги, боком, вдруг выросла «Киа», принадлежащая Вахтангу. «Брабус» затормозил и остановился. Из машины выскочил Карагозин и, матерясь, бросился в сторону машины таксиста. И тут он от меня не ушел. Мой выстрел, с нескольких метров, поразил его в шею. Откуда-то донеслись вскрики полицейской машины. Они приближались. А из карагозинского дома навстречу мне выходила Римка. Она была бела, как смерть, и шаталась, будто бы пьяная. Лицо ее и кофточку заливала кровь. Карагозин валялся на земле, а женщина, его спутница, выскочила из «Брабуса» и кинулась ему на грудь. — Сашенька! Саша! — кричала она. Организатор № 2 Александр Ильич Карагозин Если бы мне сказали десять лет назад, когда я женился на очаровательной крошке, студентке-дипломнице Кристинке, что я не буду чаять, как от нее избавиться… И что предпочту ей, юному созданию, пятидесятилетнюю женщину, практически свою ровесницу…О! Тогда, десятилетие назад, опьяненный упругим, свежим телом, я бы, пожалуй, пальцем у виска после подобного предположения покрутил! Однако прозревать я начал быстро. Года не прошло со дня женитьбы, как я начал понимать, что Кристина глупа, вульгарна, капризна. Что она — настоящая маленькая хабалка. А от меня ей нужны только деньги — и блага, удовольствия, радости, которые ими достигаются. Да! Лоханулся я, конечно, с Кристей не по-детски. Правильно мне разумные друзья говорили: хочешь с ней трахаться — ради бога, но жениться-то зачем?! Но в ту пору мне эта юная штучка, с подачи своей мамаши, тещеньки моей новоявленной, совершенно задурила голову: не могу, дескать, жить во грехе! И еще, дурак, я даже брачного контракта не подписал! Девчонка выступала категорически против — вот и не настоял. Идиот. Короче: уже после пары лет нашего брака я стал активно посматривать на сторону. И тут на меня обрушилась, как убийца из подворотни, настоящая любовь. Вернее, сперва я ни о чем возвышенном даже не думал. Когда-то, давным-давно, у нас с Любкой Бобылевой имел место роман. Точнее, в ту пору она меня любила, а я с ней просто время проводил. Еще бы! Любка была в те далекие дни десятиклассницей, носила очки, ходила в форменном передничке, готовилась с репетиторами в мединститут и имела килограммов десять, а то и пятнадцать, лишнего веса. И на плечах — да, почему-то на плечах и на спине (но, слава богу, не на лице) — у нее были прыщи. Наивная крошка влюбилась в меня безумно. И, по контрасту, я — такой: мажор, студент-выпускник, уже выездной, с загранкомандировками то в Чехословакию, то в Индию, то в Камбоджу. Добавлю, что начинался наш роман на фоне последних советских лет, когда царил тотальный дефицит и очереди стояли за всем: за водкой и сигаретами, мылом и молоком. И возможность выезжать имелась далеко не у всех, а только у избранных (вроде меня), и брелок с Эйфелевой башней или пластиковые чехословацкие клипсы растворяли любые двери и расплавляли девичьи сердца. Тогда, без малого тридцать лет назад, Любаня во мне души не чаяла — я же милостиво позволял себя любить. Потом я уехал на длительный срок в свою первую загранкомандировку — в ту пору, о чудо, начали посылать даже неженатых, а перед тем с Любкой Бобылевой, как честный человек, распрощался. Легко и незатейливо — с моей стороны. Один звонок: «Прости, пока. Я уезжаю. Да, надолго. Можешь считать — навсегда». Но ей расставание далось тяжко — потом, когда мы снова скорешились, она даже вспоминать о том не захотела. Еще бы! Потому что совсем тогда потеряла лицо: названивала мне ночью, рыдала в трубку, подкарауливала возле работы. Но мне она была совершенно не нужна — в то время. Мы снова столкнулись, лишь когда в стране безоговорочно сменился общественный строй — и три президента. А у меня лично — сфера деятельности, место жительства и две жены. И я успел колоссально разочароваться в третьей — самой юной из всех и красивой, Кристе. И тут мы на одной тусовке вдруг столкнулись с Любкой. Я ее сразу узнал. И это был тот самый удивительный (и редкий!) случай, когда годы пошли женщине только на пользу. Никаких лишних килограммов (как когда-то). Подтянутая, стройная, гибкая, уверенная в себе. Мы немного поболтали. С ума сойти, она мало того, что выучилась на медичку, еще и стала доктором меднаук, профессором! Преподает там-то, консультирует тут-то, принимает там-то. Дорогая, стильная одежда, приятные манеры, свободный английский. И, представьте, как в «Онегине», наши роли чудесным образом переменились. И не в мою пользу. Так же, как некогда за мною бегала она, — теперь добиваться ее стал я. А она еще меня долго мурыжила. Хотя ведь я тоже кое-чего достиг — и человеком стал небедным, и очаровывать дам научился. Но теперь мне стало с ней интересно — везде, а не только в постели свою страсть тешить, как когда-то. Она благосклонно принимала мои ухаживания — но впервые отдалась, в новом своем качестве взрослой женщины и гранд-дамы, только год спустя после нашей повторной встречи. И секс с ней тоже оказался чудо как хорош. Никакого сравнения с моей тогдашней женушкой, юной грымзой Кристиной, которая, казалось, лишь покорно терпит мои приставания и иногда, по большим праздникам, снисходит к ним с кислой улыбкой. Изменять двадцатипятилетней девчонке с женщиной, почти в два раза ее старше — только по беглому взгляду может показаться странным. Но вы только сопоставьте ту юную жену — и эту умудренную любовницу. Ту ленивую избалованную хабалку — и эту динамичную, опытную, сексапильную взрослую женщину. Да если б вы только глянули на них или хотя бы представили обеих рядом, у вас бы отпали все сомнения, кого выбрать. Когда я начинал по второму кругу свой заход над Любой Бобылевой, я думал: это — тот гештальт, который, как модно говорить сейчас, нам обоим с ней надо закрыть. Значит, мы чего-то не доделали тогда, почти три десятилетия назад, — и вот сейчас, наконец, все меж нами проясним, все точки над i поставим — и перевернем прожитую, наконец, страницу навсегда. Однако не тут-то было! Сначала, как я обмолвился, мне по новой пришлось долго Любки добиваться. — Почему ты так меня мурыжила? — спросил я ее потом. — В отместку за старое? Она пояснила: — Нет, когда мы с тобой во второй раз встретились, я пребывала в отношениях с другим человеком и хотела оставаться максимально честной по отношению к нему. И к тебе. Вдобавок мне настолько понравилось спать с ней! Настолько Любовь Бобылева, достигнув известного возраста, оказалась податлива, легка, настолько угадывала все мои желания и потребности, настолько я чувствовал себя с ней легко, свободно, уверенно! Потом она уехала в Англию на годичную стажировку, я мотался туда к ней, мы плавали на катере по Темзе, ходили на футбол на стадион «Уэмбли», в Ковент-Гарден на балет, на мюзиклы. Отношения мои с Кристей совсем испортились. Я с трудом ее терпел. Наконец я предложил ей развестись — она засмеялась мне в лицо: — Пожалуйста, давай! Но я отберу у тебя половину. Как минимум половину. Половину дома в Листвянке, и бизнеса, и двух квартир в Москве, и той, что в Питере, и летнего жилья в болгарском Поморие. Я не готов был на жертвы. И когда я пересказал своей возлюбленной отказ, что дала моя хабалка-жена, та только улыбнулась: — А давай ее убьем. — Убье-ем?! — В принципе я ничего не имел против, моральных устоев во мне к настоящему времени оставалось немного, но когда идешь на мокрое дело, всегда есть шанс, что тебя разоблачат. А когда муж вдруг избавляется от жены, подозрения всегда падают первым делом именно на него — и довольно часто поделом. А Любовь моя лишь улыбнулась: — А мы совершим идеальное убийство. Которое никто не сможет раскрыть и в котором подозрение ни разу не падет ни на тебя, ни на меня. Потом, еще спустя много месяцев — нет, мы никуда не торопились, — Люба изложила мне свой план. И, да, он действительно выглядел завлекательным. Потому что шансов определить, кто настоящий организатор, и впрямь имелось очень немного. — Знаешь анекдот? — начала свой рассказ моя доктор меднаук. — Психотерапевт спрашивает у пациента: «Вы о самоубийстве думали?» — «Нет». — «А зря, батенька, надо бы…» Так вот: ты знаешь, с каким контингентом я работаю, — нашептывала мне моя подельница Бобылева. — Шизофрения, биполярные расстройства, депрессии. У семидесяти процентов — болезненная тяга к самоубийству. Но эвтаназия у нас запрещена, иначе все они выстроились бы в очередь в соответствующие клиники. Поэтому достаточно предложить подобным пограничным типам сделку: каждый из них убивает кого-то другого. А за это — кто-то третий убивает его самого. Какие преимущества перед традиционным суицидом? Во-первых, никаких моральных страданий — самоубийство в иудейско-христианской культуре, характерной для нашего общества, излишне стигматизируется. А тут — каждый становится жертвой неумолимой, посторонней силы. К покойному обеспечено всеобщее сочувствие, разрешено отпевание в церкви, любая страховая контора не откажет в выплате. Я подберу для тебя подходящих кандидатов. А далее — твоя епархия. Ведь у тебя по долгу службы имеется и навык, и опыт — входить в доверие, вербовать. Вдобавок ты ведь, дорогой мой, сейчас, кроме прочего, занимаешься ивентами: организацией празднеств, загородных увеселений — так? В клубе загородном вечеринки-маскарады устраиваешь?