Вместе с тем, в последнюю неделю жизни ни с одной из них (и ни с кем вообще) он амурной переписки не вел. И на последний свой день, пятницу, 7 июня, никаких свиданий не назначал. 2. Где-то в конце января с. г. в почте горняка есть письмо от частной медицинской лаборатории «Капелька». В нем — результаты его биохимического анализа крови. Копию я тебе пересылаю присоединенным файлом и хочу заметить, что ряд показателей — такие, как АлАт, ЩФ, ГГТ, ФМФА, а также билирубин, холестерин и триглицериды серьезно превышены. Снижено содержание железа и мочевины. Присутствует фермент СДГ. Я, конечно, далеко не врач, но данные погуглила. И получается, что подобная картина характерна при серьезных поражениях печени, например, при циррозе. 3. Наконец, самое главное (и интересное). Возможно, наш объект вел двойную жизнь. Во всяком случае, среди его запросов в поисковиках значатся, например, такие: как не попасть на камеру видеонаблюдения, список камер видеонаблюдения на дорогах Москвы и Подмосковья — и тому подобные». И вот интереснейшее дело! Не исключено, что у нее с Пашкой где-то в небесах мистическая связь установлена. Потому что едва она отчетик дописала — но не отправляла еще! — как Синичкин проклюнулся. Позвонил на мобильник. — Привет, Римма Батьковна! Че делаешь? — По голосу было заметно, что начальник маленько подшофе. — А тебе-то что? — буркнула она, хотя сам звонок был приятен. — Вот это ответ! Разве так должны подчиненные с любимым руководителем разговаривать, а? — Нет, он, похоже, не слегка клюкнул, а довольно серьезно набрался. — В одиннадцать ночи никаких начальников не существует, — отбоярилась она. — А у нас с тобой работа ненормированная, — судя по тому, как тщательно Пашка произносил последнее, длинное слово, нагрузился он и впрямь основательно. — Что тебе надо, а, Пал Сергеич? — Я к тебе сейчас приеду. — О нет, только не это! — В самом деле, еще чего не хватало! Принимать тут его, да еще пьяного! Слушать излияния! Выпивать с ним! А все равно на душе против воли потеплело: значит, любит, помнит, хочет. — Да ладно, Римка, посидим спокойно у тебя на кухоньке, обсудим текущее дело… — Нет-нет, только не сегодня. Ты давай лучше Полине Порецкой позвони. Она девушка одинокая, может, примет тебя, с ней заодно и дело обсудишь. — А ты ревнуешь, Римма Батьковна. Что ж! Полина — это хорошая мысль. — Вот и звони ей. — Она занята. Мужик у нее есть. Между прочим, теперь тоже наш подозреваемый. Хочешь, расскажу? — Не сегодня. — Эх, Римма! А ведь я за тебя сегодня дрался! Можно даже сказать, отомстил за твою поруганную честь. — Это кто, по-твоему, мне честь поругал?! — А на кого ты мне давеча жаловалась? — Что, Костику заехал? — догадалась она. — Да, провел с Константином допрос с третьей степенью устрашения. — Смотри, посадят тебя, Синичкин. Кто тебе передачи носить будет? — Ты. — Размечтался. — Значит, отказываешь в возможности нанести тебе официальный визит? — Отказываю. — Тогда сама приезжай. — Ох, нет, Пашенька. Поздно уже. — Ладно. Тогда завтра на службе, чтоб была как штык. К девяти ноль-ноль. — Мы в десять обычно начинаем. — А у нас завтра усиление. Нет, правда: мне есть что тебе рассказать и о чем посоветоваться. А тебе? — Да и мне. — Вот и приезжай, как сможешь. Пораньше. Он положил трубку, и ей почему-то стало его жалко: неприкаянный он, Пашка. Неустроенный. Без нее так вообще пропадет. Отчет о проделанной работе она ему решила не посылать. Зачем он ему сейчас, пьяному. Еще решит, что она с ним заигрывает, опять будет названивать, а не то припрется. Завтра с ним все обсудит. Плохой ли, хороший Пашка — работу он никогда не пропивает. Она, работа, для него важнее всего на свете. И впрямь: назавтра Паша, без малейших следов похмелья, чисто выбритый, наглаженный, благоухающий одеколоном «Джентльмен онли» (она ему когда-то подарила), встречал Римму в их офисе на аллее Первой Маёвки. Выразительно глянул на часы — Римка, естественно, приехала не в фантасмагорические девять и не в положенные по КЗоТу десять, а без двадцати одиннадцать. Впрочем, перед выездом из дома отчетик вчерашний Павлу кинула, чтоб тому было чем заняться, пока ждет. Ну, и оправдаться тем самым за грядущее опоздание. Впрочем, Синичкин знал: трудовую дисциплину соблюдать Римка органически не способна. А Пашка, кстати, отказывался сам себе кофе варить, хоть и умел. Было это ниже его достоинства. — Давай, Римма Батьковна, ты быстренько кофе сварганишь, и обсудим дела наши текущие. Пока она варила кофе, Павел метнул перед ней три распечатанных фото с камеры наблюдения. Плохое качество изображения, но видно, что запечатлены три девицы. Одна совсем юная, в мини по самое не могу и в кедиках. Вторая непонятно какая, потому что лицо ее скрыто кепкой. И третья — блондинка с кудрями до плеч и в ленноновских черных очках. — Можешь мне пробить их? — нетерпеливо проговорил он. — Ох, Паша. Олдскульный ты человек. У тебя что, в электронном виде девиц этих нет? — Обижаешь. — А вот у этой, в кепке, лицо вообще-то имеется? — К сожалению, нет. — А как я ее тебе установлю? По кепке? — Попробуй придумать что-то. По одежде опознай, по антропологическим данным. И да — по кепке. Ведь эта «кепка» — важная особа. Последняя любовница убиенного. — Убиенного? Теперь ты так уверен, Пал Сергеич? — Самоубийцы девок за два дня до смерти не снимают. — Тебе видней. — Типун тебе на язык! И давай проверь: не те ли это особы, что состояли с покойным в нежной переписке. Те три, о которых ты в отчете пишешь. Кого ты установила, компьютер покойного взломав. — Да ничего я не ломала, просто восстановила последнюю резервную копию. — Всё равно молодец. Давай пробей мне быстренько всех шестерых: троих твоих — из переписки, и троих моих — с камер. Пашино «быстренько» растянулось для Риммы на полдня. За это время она прокрутила лики всех шестерых дам по разным базам и программам. (Точнее, пять ликов и одну кепку.) Наконец, перед обедом помощница перед Пашкой отчиталась: — Те три, с которыми покойный в Сети мурлыкал и которых я установила, и те, что на твоих фотках изображены, ничего общего друг с дружкой не имеют. Точнее, «кепка» может оказаться кем угодно. И эти две, кудрявая блондинка в черных очочках, и вторая, в мини и в кедах, что входили в подъезд в ночь убийства, — их личности я не установила. Слишком плохое качество изображения, много помех. — Придется тебе, Римуля, все-таки выявить их. — Это как? — Совершить поквартирный обход. Может, этих гражданок зафиксировали те камеры, что народ самочинно на лестничных площадках ставит? Или вдруг ты выяснишь, что кто-то из них в том же самом парадном, что и Порецкий, проживает. И если вдруг да, аккуратненько допросишь. — Пал Сергич! Кам’он! Ты в каком веке живешь? До сих пор застрял в двадцатом? Сейчас двадцать первый в разгаре, ты не заметил?! Всю нужную информацию видеокамеры фиксируют! — Вот я и говорю: просмотри те, что жильцы у своих дверей ставят. — Если девушка-убийца к Порецкому в гости поднималась, то на лифте — он на четвертом этаже живет. А там, кстати, я вчера глянула, ни у кого на площадке средств наблюдения нет. Другой вопрос: вот ты, Пашечка, увидел, как эта блонда в черных очках в двадцать два сорок в ночь убийства в подъезд входила? А как она к нему шла — согласно другим уличным камерам? И как из него выходила? — Слушай, раз ты такая умная, давай я тебя в «Хранителя Москвы» отправлю. Сама смотри эти видео бесконечные. — Я-то могу. Только у меня вопрос: а чем ты в это время будешь заниматься?