– Кто? Зачем? Откуда? А в дверь уже скребся Володька и стучал условным стуком. Без рукава на голове, в теннисных туфлях и с какой-то палкой в руке, он ввалился в комнату. – Рянгин! – шепотом позвал он. – Иди сюда. Все, кончено! Иван Рянгин, хоть и не был одет в черное, как японский ниндзя или Вова Фрязин, тоже умел ступать бесшумно. Его полотняная рубашка белела в темноте, а в руках он держал пучок сирени. Пучок этот Иван протянул Лизе. Ваня обломал сирень по-мальчишески бездарно: черенки оказались слишком короткими. К тому же он умудрился основательно растрепать букет. Ванина ладонь была горячая и влажная. Взяв сирень, Лиза почувствовала жар его руки и то, как крепко, изо всех сил, только что сжимал он ветки и хрупкие листья, которые слиплись в комок. Пусть и не в самом нарядном виде, но это была она – губернаторшина белая сирень. Единственная в городе! – Ну а кладбищенские огни вы видели? – требовательно спросила Мурочка. Ваня промолчал, а Володька зачем-то оглянулся по сторонам и прошептал: – Видели! Еще как видели! – Тогда чего же ты тут расселся? Рассказывай! И Володька стал рассказывать. Начал с того, что ночью кладбище выглядело ужасающе. Помянул и длинные тени, и бледный, неверный свет луны, и зловещий мрак, и бешеный вихрь, и стаи стервятников, и глухое уханье совы. – Не ври, пожалуйста! Откуда там стервятники? – возмутилась Мурочка. – Какой вихрь? Не было ни малейшего ветерка. Ваня, лучше уймите его и рассказывайте сами. – Нет, Рянгин не сможет! – запротестовал Вова. – Он все упустит, он спартанец – в смысле лаконических речей. – Вот и хорошо! Не надо размазывать! – Нет, тут надо до последней подробности все дать! В общем, если отбросить вихри и уханье, получалось, что до зарослей возле часовни Володька с Ваней добрались благополучно. Они повторили путь Сашки Соловова и даже слышали полуночный бой на соборной колокольне. А вот дальше начались странные вещи. – На кладбище был кто-то еще кроме нас, – объявил Вова и вытаращил глаза, которые так и сверкнули в темноте. – Вы кого-то видели? – пискнула Мурочка. – Не видели, но чувствовали! Мурочка облегченно вздохнула: – А! Так, значит, это тебе показалось. Что ты, Чумилка, можешь чувствовать, кроме какой-нибудь ерунды? – Вы не правы, – вступился за приятеля Ваня. – Когда очень тихо, самый слабый звук или движение можно уловить – наверное, по колебанию воздуха. Это трудно объяснить, но так бывает. Нам было ясно, что где-то рядом разговаривают, и не черти, а живые люди. Голоса были мужские, только странные какие-то, глухие, как из подпола. – Откуда же такие голоса? – спросила Лиза. – Да мы сначала и сами не могли понять – ведь ни души кругом! Тогда я предложил тихонько подкрасться к часовне, – с жаром поведал Вова и сделал руками такие движения, будто он плыл по-собачьи. Ваня его поправил: – Ты как раз предложил вернуться домой. Но глупо было уходить, ничего не узнав. Мы ведь даже до могилы губернаторши не дошли. К тому же скоро показались огни. – Они в самом деле плавают в воздухе, как рассказывают? – обрадовалась Мурочка. – Нет, – ответил Ваня. – Огни просто мерцали из-за веток примерно в том месте, о котором говорил Соловов. – Тогда мы решили сойти с аллеи, – подхватил Володька. – Ведь иначе нас легко можно было заметить. Мы стали подбираться с левой стороны, из-за оградок. Крапивы там тьма – вот, смотрите, все руки ожег! В следующий раз надену перчатки. – Не надо следующего раза! – взмолилась Мурочка. – Еще одной такой ночи я не переживу. Лиза потеряла терпение: – Да ну вас всех! Никак не дождешься самого интересного. Чумилка со своими красочными подробностями пусть лучше помолчит, а то все только запутывает. Лучше вы, Ваня, рассказывайте дальше. Спартанец тянуть не стал: – Мы подошли к самой часовне. Тут я и увидел куст, о котором вы говорили. Белая сирень! В самом деле, ничего подобного больше поблизости нет. А рядом надгробие губернаторши – большой мраморный сундук. Только огни к этой могиле никакого отношения не имеют. Соловов ошибся. – Где же были огни? – Дальше, в конце поперечной аллеи. Там есть склеп, где у входа сидит мраморный ангел. Лиза с Мурочкой понимающе переглянулись. Склеп Збарасских! Это было приметное место на кладбище и, пожалуй, самое романтическое. Располагалось оно поодаль от часовни, там же, где все польские могилы (отдельного католического кладбища в Нетске не было). Среди аллегорических колонн, обелисков и саркофагов стояло внушительное сооружение из мрамора. Оно напоминало приземистую беседку и густо позеленело от времени. Его широкие ступени вели вниз, под круглый свод, и дальше, в царство тьмы. Вход в склеп был забран кованой решеткой. Она прикрывала боковой проход – одни говорили, влево, другие – вправо. Невидимые снаружи, ступени вели в подземелье, и сколько было их, точно никто не знал. Подземелье склепа, говорили, было как в каком-нибудь средневековом замке. Скорбными рядами стояли там шесть мраморных гробов. В гробах лежали Збарасские, гордые паны из Великой Польши, угасшие лет сорок назад в унылой ссылке. Старики и теперь еще помнили блистательных покойников, сказочно богатых на родине и одних только украинских холопов имевших чуть ли не тридцать тысяч. Збарасские говорили по-французски бойчее многих французов, а северных варваров ненавидели с жаром, какой был возможен лишь в истинно романтические времена. Те, кто видал когда-то Збарасских живьем, утверждали, что они все шестеро (отец, трое сыновей и двое племянников) были на одну колодку – худые, плоскогрудые, с горбатыми и тонкими до прозрачности носами. Держались они всегда вместе, служили как ссыльные на каких-то никчемных и ненужных должностях при губернаторе. Все Збарасские были неподкупны, высокомерны, вечно холодны, и никогда их узкие уста не исторгали ни единого русского слова. Однажды один из племянников Збарасских поведал кому-то из сослуживцев (по-французски, разумеется), что он во время Великого восстания, гарцуя на верном Сбогаре, вот этой самой рукой (он показал небольшую голубовато-жилистую руку) зарубил саблей сто восемнадцать русских пехотинцев. Слух этот быстро распространился по городу. Число погубленных удалым Збарасским служивых росло с каждым ахом и охом. Лишь доктор Сретенский, известный тогда в Нетске материалист и скептик, смеялся над обывательскими страхами. Он твердил, что особа столь жидкой конституции, каков Збарасский, свершить мало-мальски серьезное физическое действие не в состоянии. Доктору никто не верил. На Збарасских стали смотреть с ужасом и обходили за версту: если племянник такой свирепый, сколько же народу извел Збарасский – старший? Этот был крепче остальных и надменен до того, что казался слабоумным. Недолго Збарасские пугали город – их одного за другим свела в могилу фамильная чахотка. Три приехавших невесть откуда пани Збарасских соорудили своим героям пышную гробницу. Погрузив, по странному обычаю, сердца покойных в резные кубки, дамы отправились с ними на родину, а в Сибири оставили лишь опустевшие выпотрошенные тела. Поляки, которые жили в Нетске, не походили на шестерых кровожадных и заносчивых страдальцев, но патриотически поддерживали порядок в склепе. В особые поминальные дни они ставили на гробовые ступени плошки, в которых колебались и прыгали невысокие огоньки. Внутри, за чугунной решеткой, тоже сияли недоступные чуждым взорам лампады и светилось зыбкое преддверие вечного мрака. Неуютное было место! К тому же над склепом Збарасских восседал небольшой ангел – страшноватый каменный слепец с вечной бело-пегой голубиной струей на плече. Он указывал сломанным пальцем в жестокие сибирские небеса. – Я знаю это место! – вскричала Мурочка. – И с огнями все понятно: они у склепа Збарасских всегда стоят в чашечках по праздникам! – Ничего подобного, – возразил Володька. – Во-первых, никаких чашечек на ступеньках не было, а во-вторых, люди сидели в самом склепе, внутри! Мы не разобрали, о чем они говорили, но они не молились и не поминали усопших. Они спорили и смеялись! Почему на кладбище? Ясное дело: это отличное конспиративное место. – В книжке «Ник Картер против Кровавого приора» описывается черная месса, – напомнила Мурочка. – Ты, Чумилка, сам мне читал. Есть такие особые тайные общества, которые собираются на кладбищах. Они режут младенцев… – Младенцев там не было, – твердо заявил Ваня. – И мессы тоже – эти люди просто поболтали, как в какой-нибудь лавочке, и разошлись. Было их человек пять. Жаль, мы их толком не разглядели. – А вдруг это боевая группа? И на кого-то готовится покушение? – предположила Лиза. Ваня задумался. – Политика? – сказал он. – Может быть… Нам это как-то не пришло в голову. – Это тебе не пришло! А я как раз все время про это думал, только тебе не говорил, – без всякого зазрения совести заявил Чумилка. – Нам осталось только узнать, для кого готовится бомба – для губернатора или начальника полиции. А может, для Вурдалака? Вурдалаком прозвали директора мужской гимназии Неелова за бледность впалых щек и скверный нрав. – Не пори чушь, – одернула брата Мурочка. – На директоров гимназий не бывает покушений. – Это еще почему? Вурдалак настоящий зверь! – Ну и что! Сам подумай: какая это боевая группа будет заниматься такими пустяками, как Вурдалак? Вова с сестрой не согласился: – Ты, Маруся, не понимаешь! Как раз группа-то мстителей и имеется. Месяц назад нескольких удальцов из шестого класса (они с тобой, Рянгин, могли бы учиться!) поймали в кафешантане. И позорнейшим образом поймали: они там пива нализались и пели дурными голосами. Троих сразу из гимназии выкинули. Только Фендрикова отец, присяжный поверенный, отстоял. Он доказал, что его Борьку друзья против воли привели веселиться. Пиво в рот тоже насильно лили, а чтоб Борька пел громче всех, приставляли вилку к брюху. Какие-то лакеи все это подтвердили – наверное, папаша Фендриков их подкупил. И вот теперь те, кого исключили, задумали прикончить Вурдалака. – Зачем? Я бы на их месте Фендрикова прикончила. Или хотя бы отлупила как следует, – сказала Мурочка. – Они его уже лупили. Три раза! – сообщил Володька. – Только их жажда мести до сих пор не утолена. Вот они и задумали… Ваня прервал его: – Ерунда! Разве гимназисты были в склепе? Голоса-то мужские! – О, ты не представляешь, какие в вашем шестом классе попадаются голоса! Многие ревут, как бараны: Третьяков, Снытин, Болонский… Кстати, их как раз и исключили. – Мы не рев бараний слышали, а нормальный разговор вполне взрослых людей, – настаивал на своем Ваня. – Там еще женщина была. Ей-то на что Вурдалак сдался? – Женщина? – в один голос воскликнули Лиза и Мурочка. – Да! Мы и женский голос слышали, тоненький такой, – подтвердил Вова. – Чего же вы раньше молчали? Тогда это точно террористы, – обрадовалась Мурочка. – У них всегда полно женщин: Шарлотта Корде, Вера Фигнер, Перовская. А Надя Хлопова! Надя Хлопова была местная героиня, молоденькая нетская учительница. В конце 1905 года она стреляла в казачьего офицера Драникова, который сек забастовщиков с мыловаренного завода. Скандал был страшный, но кончился мирно: Драников, которого ни одна Надина пуля не взяла, отсиделся на гауптвахте, а Надю оправдали присяжные. Она некоторое время побыла чем-то вроде местной иконы – до тех пор, пока не вышла замуж за заводчика Савватеева и не укатила с ним куда-то на юг. Но ее долго помнили. Даже продавали ее карточки в шубке, с муфтой у щеки, в маленькой шапочке, надвинутой на строгие союзные брови. – Может, это все-таки не террористы, – задумчиво проговорил Ваня Рянгин. – Надо бы еще разок туда сходить и разузнать хорошенько. Его серьезное лицо теперь ясно проступало из поредевшей тьмы. Лиза испуганно уткнулась в мятую сирень. Неужели он снова отправится ночью на кладбище, к склепу, в котором горит огонь и неизвестно кто переговаривается? – Итак, завтра снова туда? – бодро спросил Володька. – Завтра, может, еще рано. Надо сначала разобраться с уликой, – ответил Ваня.