Анна Терентьевна даже порозовела от досады: – Как же так? Как же не имеет? Что за вздор! Натансон… – Я прошу простить меня, я должна идти. Маме сегодня нездоровится. – Что такое с Антонией Казимировной? Она больна? И серьезно? – Нет. Слегка простужена. Она просит передать вам уверения в своей преданности и наилучшие пожелания. До свидания, Анна Терентьевна. До свидания, Лиза. «Так и есть, Каша все это вызубрила!» – окончательно уверилась Лиза. Она узнала тот нуднейший тон, каким Каша отвечала уроки (как правило, выученные по учебникам слово в слово). Училась Каша хорошо и умиляла учителей своим неестественным прилежанием. Между тем Каша покинула гостиную Одинцовых, вышла во двор, залитый жгучим утренним солнцем, и открыла калитку. Тетя Анюта наконец взорвалась: – Нет, вы поглядите! «Принесли в наш дом»! «Никакого отношения не имеет»! Лиза, ты слышала? «Наилучшие пожелания»! Простужена в египетскую жару! Я сама была у нее, а она не соизволила, девчонку прислала!.. Ах, шляхетская спесь! Графская кровь! И кто себе позволяет такие фокусы? Всем известные нищеброды! Рыжий ее муж наплутовал в картах и прыгнул с моста. Ее старшая дочь – рыжая потаскуш… Ах, Лиза, ступай, ступай отсюда! Лиза и сама неслась прочь со всех ног. Быстрее ветра она вылетела на Почтовую и нагнала Кашу. Та, упрямо глядя вперед, продолжала гордо выступать и даже помахивать своей убогой сумочкой. – Пшежецкая, что все это значит? – спросила Лиза. Каша молчала. Для верности Лиза придержала ее за серенький рукав. Поскольку Каша дернулась, рукав затрещал. Каша остановилась, но на Лизу не взглянула и ничего не сказала. Вне себя от досады, Лиза схватила уже не рукав, а Кашину костлявую руку и дернула изо всех сил. Обе они слетели с тротуара и едва удержались на ногах. Гордая шляхтянка оказалась загнанной в седую лебеду, которой заросла Почтовая, и прижалась спиной к шершавому забору. – Что, драться со мной будешь? На улице? – презрительно сощурила Каша молочно-голубые глаза. Веки у нее были розовые, всегда в каких-то чешуйках, на щеках – по горстке веснушек, а губы сухие и злые. – Не знаю, что буду делать. Прохожих нет, никто не увидит… Может, и стукну тебя разок по твоей дурацкой шляпе! – совершенно искренне призналась Лиза. – Вот тогда ты обязательно расскажешь, что за сцену ты у нас разыграла. – Мужичка! – прошипела Кася, дрожа от негодования. – Уродина! – тихо ответила Лиза. В Касиных глазах, на нижних ресницах, вдруг сразу взбухли две блестящие слезищи. Как Каша ни злилась, она понимала, что в самом деле уродина, а вот высокая, длинноногая, смелая Лиза никакая не мужичка, а самая настоящая красавица. Хотя Кася тут же зажмурилась, слезы все равно проникли сквозь сжатые веки и покатились вниз, по веснушкам. Лизе стало стыдно. – Кася, я совсем не хотела этого говорить, – горячо прошептала она. – Я так даже и не думаю! Ты миловидная, волосы у тебя очень красивые. Только зачем ты все это сотворила сегодня? И почему на меня злишься? – Это не Зосина шпилька, – упрямо повторила Каша слезливым голосом. – Неправда! Ты сама мне говорила, что у Зоей есть две шпильки в виде павлиньих перышек. Помнишь, вчера? Зачем теперь врешь? Вчера ты так меня презирала, а ведь ложь – худший грех, чем подслушивание. Про подслушивание в Заповедях ничего нет, а про вранье есть. Лиза взывала к религиозным чувствам Каси, которая с матерью чуть ли не ежедневно ходила в костел. Но Кася только огрызнулась: – Ты меня дурой считаешь? – Нет, что ты! Но я наверное знаю, что шпилька Зосина. То, что вы ее решили возвратить, очень странно. Это что-то должно означать. Только вот что? Кася вздохнула. Слезы на ее щеках уже высушил мелкий ручной суховей, который юлил над тротуаром и свивал пыль змейками. Теперь на Касином лице вместо мокрых дорожек красовались длинные грязные полосы. – Это мама велела вам шпильку вернуть, – призналась Кася, скосив глаза в лебеду. – Зося сказала ей, что шпилька чужая. – Но почему? – Так надо. Я ведь Зосе рассказала, что на самом деле шпильку нашла ты, причем на кладбище. Зося очень испугалась. – Испугалась? Чего? – весело спросила Лиза, а у самой сердце застучало часто-часто. Неужели Зося в самом деле бомбистка? И Володька с Ваней видели на кладбище боевую группу? Тогда дело плохо: бомбисты народ решительный и осторожный. Они встревожатся и в склеп больше не придут. Получится, что именно Лиза их вспугнула. – Я ничего не понимаю. Зося говорит, очень плохо будет, если про это кто-нибудь узнает, – серьезно сказала Кася. – Лучше вы шпильку никому больше не показывайте. – Но Натансон-то вещь видел! – Натансон, сказала Зося, болтать не будет, а вот Анна Терентьевна… Ты как-нибудь сможешь ее упросить молчать? Не вообще, конечно, а про шпильку? – Могу, – с готовностью согласилась Лиза. – Скажу, например, что шпилька краденая или куплена на казенные деньги. А купил Морохин, который вчера сгорел в своем доме. – Ты и про это знаешь? Он точно сгорел? – спросила Каша. – Точно. На пепелище нашли скелет – наверное, это и есть Морохин. Правда, говорят, он мог из города сбежать. Каша покачала головой: – Нет, не мог. Без Зоей не мог – а Зося здесь, в Нетске. Господи, как мне страшно! Это все плохо кончится, я знаю. – Что – кончится? – потеряла терпение Лиза. – Говори же яснее! Если б я тебя сейчас не догнала, ты бы так и ходила с гордой миной, да? В то время как нам с тетей, возможно, грозит что-то ужасное. – Ох, я сама ничего не знаю! Мы с мамой каждый день молимся, чтоб Бог нас спас. Я вижу, что с Зосей плохо. Когда я ей про шпильку сказала, она вся белая стала и говорит: «Какое несчастье! Страшные люди теперь могут сделать страшное дело». Я, конечно, пристала: что за люди, что за дело, кому будет плохо? А она только плачет и просит маме ничего не говорить. И что это за страшные люди такие? Лиза пожала плечами. Не рассказывать же Каше про Ваню Рянгина и поход на кладбище! Она только сказала: – Ты не сердишься на меня, Пшежецкая? Я вечно наговорю какой-нибудь ерунды сгоряча, а потом жалею. Каша ответила: – Я не сержусь. Меня никто не любит, кроме Зоей, – даже мама. Насчет своей наружности я не обольщаюсь. Ты, Одинцова, всегда говоришь правду. А если врешь, мне сразу видно – я привыкла наблюдать людей. Мне твоих нежностей не нужно, я только прошу: сделай так, чтобы про эту шпильку забыли. Придумай что-нибудь! Тетка тебя обожает. Я не знаю, что страшного в этой шпильке, но боюсь за Зоею. Она и без того несчастная! Ее и так сегодня следователь допрашивать будет. – Хорошо, я что-нибудь придумаю. – Вот и ладно! Я знала… До свидания! Каша повернулась и пошла к своему дому – прямая, надутая, в шляпе, которая делала ее старше и некрасивее, чем она была. «Вот чудачка! – подумала Лиза, все еще стоя в зарослях лебеды, куда она затащила Кашу. – Очень странная особа. «Я знава»! Что она знает? Ничего! И Зося выходит у нее несчастная, будто это не Зося разорила Шишкина, Морохина и еще кого-то, кто бросился под поезд. А теперь Зося связалась с какими-то страшными людьми. Надо все это Мурочке рассказать, чтоб мальчишки больше не лезли на кладбище!» Лиза вернулась в дом. Тетя Анюта все еще переживала нелепый Кашин визит. Лиза улыбнулась беспечно и сказала: – Знаете, тетя, я все-таки вытрясла у этой глупой Пшежецкой ее секрет! – Секрет? О чем ты? – О том, почему они нам шпильку вернули. – И почему же?.. Да не тяни, Лиза! Чепуху несешь без умолку, а когда что-то важное знаешь, клещами из тебя не вытащишь! Что за паузы, к чему? Лиза наивно похлопала ресницами: – Вы вправду хотите знать? Это такая ерунда… – Лиза, не испытывай мое терпение! Теперь внимание рассеянной и забывчивой тетки было привлечено надежно. Можно было даже попробовать взять с нее обет молчания насчет шпильки! Лиза сделала глупые круглые глаза: – Тетя, Пшежецкая призналась мне, что это действительно шпилька ее сестры. Подарок покойного Морохина. – Отчего же покойного? Что за вздор ты несешь! – Весь город только и говорит о том, что Морохин сгорел вчера в своем доме, – сказала Лиза, хотя ни о чем весь город с ней не говорил. – Но это не важно! Дело в том, что незадолго до пожара Морохин украл в своем банке деньги и накупил Касиной сестре всякой всячины. И до этого покупал – например, эти шпильки. Зоею Пшежецкую сегодня будет следователь допрашивать – наверное, про подарки Морохина. Вот она от нашей шпильки и открестилась, а свою куда-то спрятала. – Что-то ты странное рассказываешь. Неужели эта спесивая девчонка взяла и выложила тебе такие подробности? – засомневалась Анна Терентьевна. – Выложила! Мы же почти подруги. Она во мне души не чает! – приврала Лиза для пользы дела. – Тетя, это все еще цветочки! Главное, Морохин купил шпильки у какого-то темного дельца. Скорее всего, они краденые. – Боже мой! Краденая вещь в нашем доме! Тетя Анюта схватилась за тугой ворот своего самого легкомысленного летнего платья. В ее глазах заколыхался ужас. – Что же нам теперь делать? Что делать? – повторяла она. – Надеюсь, вчера за картами вы не проговорились соседям о моей находке? – тихо спросила Лиза.