Коллеги тоже поздравляют, девчонки даже дарят шарики и конверт, и потом я со всем этим добром уже поднимаюсь к себе. И вот тут самое интересно. Громкое, звонкое, оглушительное тройное «С днём рождения!» от моего седьмого «В». И вот это поистине приятно! Конечно, перейти сразу к уроку сложно. Дети возбуждены, им весело, и урок начать толком получается едва ли минут через пятнадцать от начала. Ну не строгость же включать после такого поздравления. Другие классы тоже поздравляют. Десятый дарит цветы и коробку конфет, пятиклашки несколько самодельных открыток. Мне очень приятно, но к концу всех уроков я эмоционально выжата сильнее, чем обычно. Да ещё и нервозность какая-то нападает. Предвкушение и в то же время всё ещё не отпускает обида. Он ведь приедет. Сказал — значит, так и будет. Хочется и ногой топнуть, и дверь не открыть, но… я ведь знаю, что так не поступлю. Наливаю себе чашку чая, пока заканчиваю проверку тестов десятого класса. Выставлю в электронный журнал и буду собираться домой. И едва я заканчиваю, даже не допив чай, как дверь после короткого стука открывается. На пороге стоит Дима с букетом цветов. — Катя, — подходит ближе. — Я бы хотел поговорить. 27 Дима подходит ближе и протягивает цветы и коробку конфет. Я принимаю, наконец решившись поднять на него глаза. — Чаем угостишь? — кивает на чайник и мою одинокую кружку. — Конечно, присаживайся. Пока Дима снимает стул с ближайшей к моему столу парты, я достаю из шкафчика ещё одну кружку, пакетик чая и коробку сахара-рафинада. Заливаю кипятком из чайника и ставлю перед Димой, а сама сажусь за свой стол. — Вот и попробуем, — открываю конфеты, которые он принёс. Вообще, пить вместе чай после уроков для нас привычно. Это как поздороваться или поболтать в коридоре. Мы с девчонками часто звали его к себе, а потом Дима и сам стал приходить. Это ведь нормально. Но не сегодня. Потому что именно сегодня я как раз и чувствую, как меня тяготит это чаепитие. Тем более вдвоём. Неужели он не понимает, не чувствует, что я сконфужена? Но и отказать я не могу — человек просто пришёл поздравить меня с днём рождения, было бы странно сейчас выставить его за дверь. — Дети поздравляли? — спрашивает глядя слишком внимательно. — Да, — улыбаюсь, радуясь, что мне не нужно искать тему для разговора. — Цветов куча, сладостей. Объемся и буду толстой. Дима смеётся, мне тоже становится легче общаться, и я улыбаюсь. — Кать, — он вдруг становится серьёзным, и мне эта перемена не нравится. — Ты давно с ним? — С кем? — тоже перестаю улыбаться, прекрасно понимая, о чём, точнее, о ком он говорит. — С этим Макарским. Он мне не понравился. — Так, — я встаю из-за стола, стараясь говорить максимально спокойно. — Дим, прости, но ты считаешь, я должна была предоставить тебе кандидатуру своего парня на одобрение? Может, это звучит излишне грубо, но я не обязана отчитываться за свой выбор и предпочтения, тем более перед Димой. — А он тебе парень? — Дима тоже встаёт и подходит ближе. Слишком близко. — Он ясно выразился, как мне показалось. — Возможно, — резко разворачиваюсь и прямо смотрю ему в глаза. — А возможно и нет. Но это наше с ним дело. Я чувствую, как меня наполняет гнев. В теле появляется напряжение, и мне хочется взять и оттолкнуть Диму. Мне совершенно не нравится, что он суёт нос в мою жизнь, даёт оценку, высказывает мнение, которого я не просила. — Катя, — говорит куда мягче и прикасается пальцами к моей ладони. — Я не хочу обидеть тебя. Я просто… ты мне очень нравишься, а этот… Он грубо с тобой обращается, я же видел. Неужели тебе это нравится? Я бы ни за что так не поступил. Бросай его, Катя. Если нужно, я подожду, пока ты придёшь в себя, и мы попробуем. Длинная, эмоциональная тирада, несвойственная Дмитрию, меня удивляет. Я понимаю его мотивы, но ничего не могу поделать с неприятием, вспыхнувшим внутри и подкатившим тошнотой к горлу. — Дим, — высвобождаю руку и пытаюсь отвернуться, отойти, чтобы некомфортный контакт стал не таким близким, но он вдруг снова настойчиво сжимает мои пальцы и тянет за руку к себе. — Перестань, — делаю шаг назад, упираясь бёдрами в стол. — Ну ты пиздец непонятливый, Дмитрий-коллега, — раздаётся спокойный голос со стороны двери. Слишком спокойный голос. Я бы даже сказала неестественно. Дима отпускает мою руку и резко разворачивается. Мне же хочется провалиться сквозь землю. Сердце ухает в груди тяжёлым каменным боем, а все органы и системы вдруг резко начинают ощущать нехватку кислорода. Дима отходит в сторону, а Костя медленно проходит по кабинету. Я же вцепляюсь пальцами в крышку стола за спиной и застываю, наблюдая за Макарским. — Девушка тебя, кажется, попросила перестать, — Костя подходит к Диме вплотную, а я даже дышать перестаю от напряжения. — Моя девушка. Ты ж вроде бы отклонениями не страдаешь, неужели не доходит? Вижу, как Дима расправляет плечи и задирает подбородок. Господи, мне только тут драки не хватало. В школе! Подумать только, словно подростки. А у Кости ещё и рука травмирована. Но Костя, как будто Дима внезапно испарился, поворачивается и подходит ко мне. — С днём рождения, детка, — наклоняется и целует в губы, которые я плотно сжимаю, но он на это никак не реагирует. — Это тебе. Опускаю глаза на небольшую продолговатую розовую коробочку, сверху украшенную белым маленьким бантом, которую Макарский мне протягивает. — Спасибо, — отвечаю негромко, прочистив горло. Как же мне хочется, чтобы всё это напряжение быстрее рассосалось, и я могла вдохнуть свободно. — Тебе там тетради проверить не надо? Или оценки выставить? — Макарский с деланным недоумением оборачивается к застывшему в напряжённой позе Диме, и смотрит так, будто не ожидал, что тот ещё здесь. — К чёрту, — выплёвывает Дима и быстро выходит, хлопнув дверью. Я зажмуриваюсь, по-детски надеясь, что вот сейчас открою глаза и всего этого будто не бывало. — Какой недогадливый, — равнодушно пожимает плечами Макарский и идёт закрыть дверь, распахнувшуюся после удара. — Костя… — опускаю глаза, когда он снова возвращается ко мне. Я такая слабая. Его запах, близость, дыхание у моих волос — сводит с ума, заставляя забыть обиду. Всё, чего мне хочется — это чтобы обнял. Чтобы поцеловал так, как он это делает. Но меня он тоже должен услышать: со мной так нельзя, я не вещь, мне больно от этого “а мы трахаемся”. — Нам надо поговорить, — стараюсь говорить твёрдо и поднимаю на него глаза, но натыкаюсь на горящий пламенем взгляд. Понимаю, что сейчас перед Димой была маска. На самом деле, Костя под властью эмоций. Пугающих меня до чёртиков эмоций. — И часто он так к тебе наведывается чайку попить? — кивает на две кружки, подходя так близко, что мне становится некомфортно. Это не та желанная близость, которой мне так хотелось. Это давление. — Иногда. Почему некоторые люди думают, что им можно вот так вот нарушать чужое личное пространство? Я хочу отойти, но Макарский мне не даёт. Заключает в тиски мои запястья, вынуждая посмотреть снова на него. — Мне башню рвёт от ревности, Катя, — выталкивает через зубы. — Я думал прямо здесь его за плинтус закатаю, понимаешь? Этот задрот меня бесит, а тем более, когда находится в радиусе трёх метров возле тебя. Что мне делать, Катя? Наклоняется и перехватывает за талию, прижимая к себе. — Как унять это в груди и в черепной коробке? — касается носом кожи на шее и тянет запах. — Горит огнём, понимаешь? Выжигает. Будто мне не под тридцатку, а восемнадцать только-только стукнуло. Меня тоже начинает вести. Дыхание становится глубже, голова плывёт, тело плавится в крепких объятиях. — Ты моя, Китти Кэт. Только моя. Не хочу даже в поле зрения вокруг рядом с тобой никого видеть, — шепчет так жарко, что вот-вот я сгорю. — Сам тебя постоянно хочу. Везде, понимаешь? Макарский толкает меня к учительскому столу, приподнимает и усаживает на него. Его ладони по-хозяйски скользят под юбку, сбивая её на талии. Моя голова настолько затуманена, что я едва ли не позволяю ему стащить с меня трусики. — Нет, Костя, стой, — торможу, выставив ладонь и упёршись ему в грудь. — Тормози. Мы в школе. И я сказала, что хочу поговорить. — Потом поговорим, — отмахивается и снова нападает на мой рот, сжимая ладонями грудь едва ли не до боли. — Я хочу сейчас. — Костя, хватит, — начинаю вырываться. — Здесь не место. — Да плевать. Сердце заходится шоком и страхом, когда Макарский двигает пачку тетрадей на столе и наваливается, зажав мои руки за моей же спиной. — Какая разница где? На этаже уже никого нет, — дёргает с плеча блузку. — Есть разница! — злость и обида подкатывают к горлу слезами и сорвавшимся голосом. — Мне есть! И тут кто-то будто ставит всё происходящее на паузу. Костя застывает, всё ещё сжимая меня в руках, а потом отпускает и делает шаг назад. — Блядь, — выплёвывает негромко, прикрыв глаза и опустив голову, потом вскидывает её и смотрит мне в глаза. — Прости, Катерина, меня несёт. Совсем мозги по пизде пошли. С днём рождения.