Я тоже пробую. Первые пару раз получается совсем неуверенно, а всё потому, что сзади меня, пока я целюсь, приобнимает Макарский. Впервые после утра. Это волнует и сбивает с толку, особенно, когда на коже шее я чувствую горячее дыхание. — Жду не дождусь, когда мы останемся в спальне вдвоём, — тихо мурлычет мне в затылок, пока я пытаюсь навести резкость. — Готова продолжить знакомство с порочным миром секса, моя зайка-Зайченко? Карина и Богдан нас не слышат. Они стоят чуть в стороне, потому что я уже продемонстрировала свою меткость. И, кажется, заняты друг другом. Я же замираю и сжимаю дротик в руке. По телу бежит волна мурашек, а внизу живота становится томительно горячо. — Сегодня ночью я снова буду в тебе, моя сладкая, — не унимается Макарский. — И всё кончится не так быстро, как вчера. Ты теперь готова принять меня. И примешь. Я дёргаюсь, пытаясь высвободиться, потому что эти огненные импульсы, что возникают внутри в ответ на его слова, просто нестерпимы. Бросаю дротик и совершенно случайно попадаю прямо в десятку. — Браво! — слышу одобрительный возглас рыжего и аплодисменты Карины. Довольная собой, резко разворачиваюсь и напарываюсь на пылающий взгляд серо-голубых глаз, сейчас отдающих сталью. В них столько желания, что я понимаю, что сказанное только что мне на ухо — лишь мизерная часть его планов на сегодняшнюю ночь. 25 Константин — Больше не полезет, — кивает Рем, кровожадно нанизывая кусок мяса на острый шампур. — И мне кажется, зря ты решил не выносить вопрос на юридическую арену, Костя. Волчанский — гондон, его пора прижучить официально. — Прижучим, Богдан, если дёрнется. А так у нас есть компромат, и он теперь на измене. А значит, где нужно, уступит. Он сам не захотел честной конкуренции. Что ж, будем выдавливать с рынка. Бо пожимает плечами и складывает подготовленные шампура в таз, сверху щедро поливает замешанным соусом, вином и сыплет резанный лук. — Как твоя училка? — подмигивает. — Смотрю, живая. Только щёчки розовые. — Конечно, живая, — усмехаюсь. — Привыкает, правда, ещё. А твоя? — Огнище тёлка, — довольно растягивает рот в улыбке. — Круженая немного, но мне нравится. И не дурочка. Странно немного после того, как столько лет с Иркой… но, знаешь, я о ней даже не вспомнил ни разу. Жену Рем любил. Звонил, когда уезжали, домой рвался, о детях просил, а эта шмара ему, как оказалось, не один год изменяла. Такое непросто забыть. И я буду очень удивлён, если Богдан не станет видеть шлюху в каждой бабе. По крайней мере, какое-то ещё время. Но, кажется, рыжая логопедша ему понравилась. А может тема общая сблизила, её-то муженёк тоже налево ушёл. Мы выходим во дворик. На улице, несмотря на конец ноября, погода — сказка. Тепло, градусов десять выше нуля точно есть, ветер, даже недалеко от воды, не студёный. Училки наши сидят на лавочке и трут о чём-то. Рыжуля хихикает, моя Катерина тоже поджимает губы, пытаясь то ли сдержать смех, то ли смущается так. Губы, твои губы, Катька… На них же изначально повёлся. Охрененные. Хочу, пиздец как. Катя вскидывает на меня глаза, когда мы подходим. Смотрит странно пару секунд, но потом вроде бы расслабляется. У неё вообще поди пойми, что там в голове. Обычно я могу представить, как поведёт себя женщина, но с ней как по минному полю. Накрутит себе, навертит, потом думай, что же она напридумывала в своей учительской голове. Но день и вечер, к моей радости и удивлению, проходят легко и весело. Я уже давно не чувствовал себя так расслабленно и спокойно. Настроение — супер. Катю сильно не трогаю, пусть вздохнёт свободно, тоже расслабится, потому что ночью сегодня я ей спуску не дам. — А давайте в дартс! — предлагает восторженно рыжая логопедша, увидев на заборе мишень. — Я хорошо стреляла в школе, когда сама училась. Даже участвовала в соревнованиях. — Давай, — басит Бо. — Вот и посмотрим, белочка, какая ты меткая. Я морщусь, явно почувствовав в их интонациях и переглядках пошлятину. Не знаю, где они там в меткости упражнялись ещё или планируют, но я бы предпочёл не знать. Рем притаскивает коробку с дротиками, он же первым и начинает. Ржу, когда не попадает в десятку, давая возможность Карине сделать это первой. Уж кто-кто, а Бо уж точно поддаётся. Он может попасть этим дротиком с расстояния раз в пять больше, бухим и бросая спиной к доске. Но логопедша, к слову, и правда стреляет круто, и радуется этому очень громко. А вот Катерина моя, кажется, в стрельбе не сильна. Рыжие даже решают отойти подальше, когда снова приходит её черёд метать. И Катя так вкусно чуть отставляет зад, что я уже не могу стоять в стороне. Подхожу и обнимаю её, очень коротко и в общих чертах объяснив, что ждёт её ночью. Она явно смущается, но и возбуждается. Я замечаю это по лёгкой дрожи и трепетанию ресниц. А потом она вдруг бьёт точно в цель. Рем поздравляет, Карина хлопает в ладоши, а у Катюшки розовеют щёки. Кажется, кое-кому для свершений нужен небольшой стресс. Я ею любуюсь. Ну до чего красивая девчонка. И такая искренняя, милая, естественная. Никому не отдам её. Кажется, моя терпелка на сегодня истощилась. Хочется взвалить её на плечо и унести. Да и у Бо, кажется, уже трубы горят. Так что милые посиделки пора заканчивать. — Вино закончилось, — сообщает Карина как раз вовремя, демонстрируя пустую бутылку. — Вот и хватит, — встаю из-за стола. — Завтра вставать рано и всё такое. Киваю рыжим, беру опешившую и вдруг затаившую дыхание Катерину за руку и увожу в дом. Она молча семенит сзади, притихает совсем, когда поднимаемся по деревянной лестнице на второй этаж, где расположены спальни. Знает всё, понимает. И предвкушает. Блеск в глазах и глубокое дыхание выдают её. И это не результат выпитого вина. — Я сейчас вернусь, — наклоняюсь к её лицу, но торможу буквально в миллиметре. Не целую, дразню. — Можешь пока в душ сходить. Или меня подождать — вместе сходим. Последнее вряд ли. Стеснятся она пока ещё. И я решаю выйти ненадолго, чтобы дать ей время. Иначе терпелка моя не выдержит. Выхожу на общий балкон и закуриваю. В теле, вместе с алкоголем, гуляет жар предвкушения. Но я отдаю себе отчёт, что чувство это не само по себе. Есть что-то ещё. И это что-то — неслабое. Царапается за грудиной, стучится. И кажется знакомым, я уже с ним сталкивался когда-то. С одной стороны, это всё усложняет, с другой… почему нет? Возвращаюсь в комнату и застаю Катю у зеркала. Она закуталась в халат и расчёсывает влажные волосы. Оборачивается ко мне и закусывает губы. Ох, Катюша, голову кружишь… Подмигиваю ей и ухожу тоже в душ. Быстро ополаскиваюсь, но заморачиваться с одеждой не хочу. Всё равно снимать, так что для ложной скромности хватит и полотенца на бёдрах. Катя сидит на кровати и смотрит, как я приближаюсь. Иду не спеша, смакуя предвкушение. Несколько раз напоминаю себе, что она вчерашняя девственница и лучше не гнать лошадей. Но эти губы… Она смотрит так внимательно, глаза блестят. Возбуждена. Я тянусь к её лицу и провожу пальцами по пухлым губам. Рано, знаю, но фантазия, вспыхнувшая в голове ещё тогда в супермаркете, когда она сердито оттопырила на меня нижнюю губу, яркимы вспышками слепит действительность. Я скольжу пальцем в её сладкий рот, а Катя обхватывает фалангу губами, а потом вдруг едва ощутимо, несмело посасывает. Чёрт. Откажет, так откажет. Я сталкиваю с бёдер полотенце, являя прямо перед её лицом эрегированный член. Катерина затаивает дыхание и смотрит широко распахнутыми глазами. Зависает. Однако, под кровать не уползла — уже хороший знак. — Возьми его, — прошу негромко пересохшими губами, а она стреляет глазами на моё лицо, но потом снова опускает взгляд вниз. — Что нужно делать? — спрашивает слишком как-то сосредоточенно, но мне даже нравится такой её настрой. — Дай руку. Катя протягивает мне ладонь, и я своей рукой сжимаю её вокруг ствола. Показываю, как нужно двигать, а сам думаю о том, как не хотелось бы кончить слишком быстро. Когда у неё начинает получаться чуть смелее, убираю свою руку. Завожу пальцы обеих ладоней ей под волосы и, приподняв белокурую копну, чуть сжимаю, немного подаваясь бёдрами вперёд. Катя всё понимает, но мешкает. Размышляет. — Открой рот, Катерина, — получается сказать довольно твёрдо, хотя я уже готов умолять. Моя училка интуитивно облизывается, добивая мои остатки самообладания, а потом всё же размыкает губы и подаётся вперёд. Кончить можно только лишь от одной картины, как её пухлые розовые губы обхватывают головку. Хочется, чтобы она взяла глубже, но я не тороплю, пусть знакомится. И когда она опускается губами по члену дальше, вбирая больше половины длинны, у меня не выходит сдержать стон. Охрененно, блть. — Смелее, моя хорошая, — выдыхаю, а у самого голос подрагивает. — Ещё. Ох, Катя-Катя, быстро ты учишься. Улетаю я с тобою по полной программе. Напрочь. Не только крыша съезжает, меня всего разбирает, до фундамента. И хочется постоить на этом месте что-то новое, светлое, яркое. С тобой. Чувствую, как по телу то там, то тут вспыхивают электрические импульсы — предвестники пика удовольствия. В пояснице появляется покалывание. — Дыши, Катя, — выталкиваю хрипло, заметив, что она задерживает дыхание. — И расслабь горло. Моя послушная умница делает, как говорю, и у неё получается взять глубже до самого корня. Это так охренительно, что я запрокидываю голову и прикрываю глаза.