Макарский делает мягкий толчок, позволяя ещё сильнее почувствовать своё возбуждение. А мне вдруг хочется трусливо сбежать. Кажется, я не готова расстаться со своей невинностью прямо сейчас. — Мне надо в душ, — шепчут, слабо упираясь ладонью ему в плечо. — Я ведь вчера так и не сходила после… после… Ну в общем, надо. — Никуда тебе не надо, — отвечает тоже негромко, а потом сдёргивает покрывало, заставляя резко втянуть воздух носом. — Я очень хочу тебя, Катя, но уже сказал, что спешить не будем. Так ведь даже интереснее. Он тянет меня чуть на себя за плечи, а потом ловко переворачивает, подтянув под бёдра подушку. Оказавшись в очень неоднозначной позе, с торчащей кверху обнажённой попой, я пытаюсь возмутиться, но мне это толком сделать не дают. — Лежи, — говорит Макарский, мягко вдавливая мою голову в подушку, заставляя почувствовать себя очень уязвимой. — И не смей шевелиться, маленькая непослушная училка, сейчас мы поговорим о том твоём сообщении. Или ты думала, я просто так тебе его спущу? 20 — Все расселись? Соблюдаем в автобусе порядок, не сорим, никаких фантиков и пачек от чипсов, имейте ввиду! Ещё раз пересчитываю детей, проверяю приказ, дорожную карту, сверяю с данными у водителя и сажусь в свою кресло. Экскурсовод подключает микрофон и начинает рассказывать ребятам, пока автобус плавно движется в сторону трассы. Умащиваюсь в кресле удобнее, но расслабиться сразу не получается. Едва сдерживаюсь, чтобы не поёрзать в поиске более удобной позы. А всё потому, что мне неудобно в узких джинсах после того, что делал со мной ночью Костя. После столько раз испытанного удовольствия, мои половые органы отекли и стали очень чувствительными, что сейчас вызывает дискомфорт. А ещё такое ощущение, что и мозги тоже отекли, потому что мне сложно сосредоточиться. Приходится буквально вручную удерживать своё внимание, пытаясь обуздать рассеянность. И вот сейчас, когда дети слушают экскурсовода, я отпускаю контроль над мыслями, и они уносятся в сегодняшнюю ночь. Чувствую, как по телу медленно разливается волна тепла от воспоминаний о том, что Макарский вытворял с моим телом. Я будто вязну, и очень надеюсь, щёки не станут розовыми. * * * … Задерживаю дыхание и напрягаюсь. Он меня ещё даже не коснулся, а мне уже страшно представить, что же будет делать. И будто специально тянет, чтобы помучилась в неизвестности, проходит ожиданием по нервам. Я не выдерживаю и открываю глаза, пытаюсь чуть повернуться, чтобы увидеть, что происходит сзади, вдруг получаю лёгкий шлепок по ягодице. — Я тебе запретил шевелиться, ты не забыла? Где-то в районе желудка появляется дрожь и какое-то ощущение прохлады. А вдруг от сторонник садомазохизма какого-нибудь? Я чувствую, как от этого предположения происходит выброс адреналина. Сердце, и так стучавшее быстро, разгоняется ещё сильнее. Я возбуждена, но вдруг хочется прикрыться, спрятаться, не быть столь уязвимой. — Ты, случайно, не любитель всей этой БДСМ-тематики? — спрашиваю, напрягаясь. — Нет, — отвечает Макарский со смешком, а сам прикасается к моей коже, мягко, очень нежно ведёт пальцами сзади по бедру и по ягодице. — Я с интересом отношусь в жёсткому сексу, но без крайностей. И, к тому же, это пока не наш с тобой вариант. Я уже собираюсь чуть с облегчением выдохнуть, как он снова шлёпает меня. Не больно, но ощущения очень острые и будоражащие. — А наказать я тебя и по другому могу за дерзость, — он продолжает гладить меня, подбираясь пальцами всё ближе к чувствительной сердцевине, но не касается. — И для этого совсем необязательно причинять боль, Катерина. Хотя, если тебе станет интересно, мы можем попробовать. Позже. Он говорит, а я слышу, как его голос становится ниже, наполняясь вибрирующими нотами, что странным образом отдаются у меня внутри. Магия, когда так один человек влияет на другого. Для меня магия, по крайней мере. Он гладит кожу, едва-едва цепляя половые губы, совсем чуть-чуть. И это меня распаляет, заставляет желать, чтобы он коснулся и там. Потрогал, погладил. Я даже выгибаюсь немного навстречу его пальцам, но за движение получаю новый шлепок. Ощущения смешиваются, становятся непонятными. Я упираюсь руками вперёд и прикрываю глаза. Секунда за секундой ползут так медленно, неестественно медленно, но Костя так и не трогает меня там, где я изнываю от желания его прикосновения. Я уже сама чувствую, насколько влажная. Промежность ощутимо пульсирует, и мне хочется застонать. Пока получается сдерживаться и лишь шумно дышать. — Костя… — прошу, уже не в силах терпеть его пытку, — пожалуйста… — Что пожалуйста? — спрашивает едва ли не будничным тоном. Я не могу озвучить это вслух. Язык будто к нёбу прирастает. Макарский ведь и так всё понимает. — Прикоснись… — выдыхаю, зажмурившись. Он прикасается. О да. Кладёт ладонь мне на поясницу, надавливает, а потом погружает пальцы между моими влажными складками. Невероятно приятно. Я сейчас уже совершенно не думаю о стеснении, каком-то смущении. Стараюсь не представлять, как выгляжу сейчас. Просто упираюсь лицом в кровать и ловлю ощущения, которые дарят мне руки Константина. Но, вопреки моим ожиданиям, он не дарит мне столь желанную и быструю разрядку. Продолжает медленно ласкать, мягко гладить, раздвигать и снова гладить, старательно обминая точку, которая могла бы покончить с моими мучениями. А потом мне приходится напрячься, потому что его палец осторожно протискивается внутрь меня. Я вздрагиваю и охаю. — Расслабься, Катя, — мягко говорит Макарский. — Не больно? Отрицательно мычу, сжимая пальцами покрывало, и пытаюсь расслабиться, как он и говорит, сама пока не понимая, получается или нет. — А так? — аккуратно вводит в меня два пальца и притормаживает. А так уже слишком туго. Не больно, но распирает. И вместе с тем это ощущение наполнения заставляет внизу живота ощутить что-то горячее. — Надо привыкнуть, — говорю, не поднимая головы. Мне стыдно сейчас встретиться с Костей взглядом. — Привыкай, Катерина, привыкай. Сначала медленно, а потом быстрее он начинает двигать пальцами во мне, ещё больше усиливая мою лихорадку желания. Крышу вот-вот снесёт, и я уже начинаю стонать, не сдерживаясь. Дрожу в донельзя обострённой чувствительности, бормочу неразборчивые просьбы. — Так куда мне надо сходить? — спрашивает строго, и я даже в первые секунды не соображаю, о чём речь. — Повтори вслух, Катя. Чёрт тебя дери, Макарский. Я всё поняла, воспитатель хренов. — Прости, — мычу, уткнувшись лицом. — Пожалуйста, Костя… Всё ещё двигая пальцами внутри меня, но уже резче и активнее, он цепляет большим клитор, и буквально за доли секунды я достигаю пика. Тело содрогается от наслаждения и удовлетворённого желания, а из горла рвётся низкий, протяжный стон. Вместе с оргазмом из меня уходят все силы. Я будто не могу двигаться, словно тело онемело. Полное опустошение. Конечно, я ласкала себя раньше. Быть девственницей — не значит не испытывать желания. Но разрядка от своих пальцем и оргазм от ласк мужчины — небо и земля. Невероятная разница. Сейчас бы прикрыть глаза и доспать эту ночь, но у Макарского, кажется, другие планы. Наверное, он ещё не насладился местью, потому что спустя пару минут я снова чувствую его руки. Ласки ощущаются острыми, даже болезненными после только что пережитого оргазма. До пика я дохожу быстро, но звякнувшая пряжка ремня заставляет напрячься в секунде от обрыва. Он же вроде бы сказал, что пока не будем… — Дыши, Китти Кэт, целочку свою в Волгоград обратно повезёшь, я уже там с ней разберусь. Вот засранец. Почему иногда он говорит что-то, отчего мне хочется его ударить? — Но терпеть я уже точно не могу. Я пытаюсь развернуться, чтобы возмутиться за пошлятину, но зависаю на увиденном. Макарский стоит сзади на широко расставленных коленях, его брюки расстегнуты, а рукой он поглаживает член. Через штаны он казался мне огромной штуковиной, пугающей, а сейчас я ещё раз убеждаюсь, что это в меня точно не влезет. Я включала фильмы для взрослых — мне было интересно увидеть, как всё происходит, но вживую мужской половой член я вижу впервые. И мне… интересно. Он выглядит красивым, хотя не знаю, правильно ли употребить именно это слово. Одной рукой Костя продолжает ласкать меня, а второй себя. То, что сейчас между нами происходит, кажется мне очень развратным, но подумать на эту тему я обещаю себе позже. — Кончай ещё раз, моя хорошая, — говорит Костя, и я, будто ждать разрешения, ловлю, наконец, ещё одну яркую вспышку. Сразу после своего стона я слышу низкий мужской, и чувствую, как мне что-то горячее капает на ягодицу. Макарский сперва нависает, уперевшись лбом мне в поясницу, а потом валится рядом на кровать, тяжело дыша. — Я бы предпочёл кончить в твой прекрасный рот, но с этим тоже успеем, моя Катрин. — Ты не можешь не опошлить всё, да? Хочу резко встать, разозлившись, но Костя тормозит меня, положив ладонь на спину. — Не дёргайся, а то затечет куда пока не надо. — Вытри, — фыркаю сердито, уткнувшись в кровать. Макарский, к моему удивлению, даже не острит. Вытирает сперму покрывалом, но встать не даёт. Снова прижимает меня к себе и велит спать. Поспать особо не вышло. Уже через час, в который я так и не уснула, Костя уходит. Говорит, что ему нужно улетать, и встретимся в Волгограде. Нам в сопровождение оставляет тех же двоих парней.